Кошки-мышки с мафией - Трушкин Андрей - Страница 16

Из рассказа лица

без определенного места жительства

дяди Пети-Хром-нога

Я вааще-то мущина здоровый, хоть и калека. На сердце никогда не жаловался. Никаких инфарктов-миокардов, хоть и потребляю, и довольно крепко.

Ну вот, а однажды сижу это я в своей берлоге. Тока намастырился пожарить сардельки. А душа горит — я ведь до работы никогда себе не позволяю. Такая примета есть: если до работы позволил — подавать не будут. Сам проверял — хоть полстопаря вмажешь — не дают! Я один раз такую гангрену зубной пастой и помадой изобразил, Репин, е-мое! А два булька "Тройного" сделал, и за весь день тока у гастранома какая-то старуха полбатона хлеба отмослала!

Ну вот — душа горит, сарделька шипит, Чебурашка моя булькает. Достал я ее, родимую, и на руках баюкаю. Закуси жду. Поднимаю свои зенки — пресвятая Богородица! Стена кирпичная передо мной накреняется и — падает вниз!

А?! Видали такое? Я тока слышал. Одна баба, которая со мной в Краснодаре у пляжа работала — слепой, мне рассказывала. Она после войны в Ташкенте обреталась, на ихнем Алайском рынке. Пока после землетрясения ей по башке куском шифера с крыши не хряснуло. И ее морду перекосило от этого, а сама она землетрясений испугалась и на юга подалась.

Хотя, кажись, врала эта баба. Небось с подельником взяток не поделила, он ей и вправил мозги-то.

Но не об энтой бабе подумал я, када увидал, што стена поехала. Чево-то у меня в мо'згах сместилось, и вспомнил я один фильм — "Иван Трофимыч изменяет профессии", как там один очкарик стенки делал невидимыми. У меня, когда я в Иркутске в коммуналке жил, был телевизор. А теперь телевизора нету, и, наверное, потому я одичалый стал и пугливый.

Бог видит, оттого, што я увидел, я даже Чебурашку свою из рук выпустил, чево со мной не бывало с тех пор, када меня били за кражу на омском рынке (я тада пол-литру уронил, жалко до сих пор). Но Чебурашка, родная, не разбилась. Тока я успел ее с земли подхватить, как вижу — пыль от рухнувших кирпичей оседает, и из дыры, как чертяки из преисподней, вылезают два па-Цана.

Тут я струхнул еще больше. Потому Што подумал — это малолетки с Курского вокзала меня нашли. Бес меня попутал тада, када я их общак стырил. Но, мать мая женстчина, сил не было смотреть, как они бабки на свою песи-колу и сниткерсы спускали. Вощем, я подумал, што это курские пришли по мою душеньку. И я тада закричал и, телом Чебурашку прикрыв, приготовился, што меня будут бить.

Но они, однако, сами меня испугались.

Тады я встал и говорю:

— Вам чего?

А они:

— Как нам в город попасть, дедушка?

Я думаю: "И-и, родимые, без деда Хром-нога вам отсюда не выбраться!"

Как тока пыль от упавших кирпичей осела, я свой костерок подправил, разыскал на земле сардельку. Вот ведь какое дело оказывается. Я-то думал, што я здесь, в своей берлоге, как за каменной стеной, а стена-то оказалась дырявой. Значит, мой предшественник, Костыль-дедок, што сидел у рынка и помер недавно, царствие ему небесное, стенку эту просто кирпичами заложил, а цементиком-то связать их поленился.

Парнишки присели рядом и ждут, пока я чево отвечу. Но я сразу не мог ничево сказать, ибо душа моя горела, как пятки у грешников в аду. И тока када я свою Чебурашку пару раз приласкал, вроде как мне полегче стало, и я отмяк и смог говорить.

Я ваще-то в этих подземелиях уже как пять лет обитаю. И чево тока за это время тут не насмотрелся! И облавы тут проводили касатики из милиции, и какие-то зеки хотели у меня мой тайник ограбить… Впрочем, про тайник-то я это зря — нет у меня никакого тайника, да и што мне там хранить — сирому и убогому?

Еще помню тут однажды маньяк шастал, убивец. Я его не трогал, он меня не трогал, пока один раз я ево увидел. Маньяк меня заметил и решил кончить меня, горемычного. А я ведь за всю свою жизнь ни одну душу живую не погубил. Я ведь так — от жизни этой одичавший, а ваще старичок безобидный, живу, што люди добрые подадут, аки птица небесная. Тот злыдень хотел меня заманить в бомбоубежище. Есть тут такое — под одним большим домом, ниже уровня основного подвала. Раньше там майор из гражданской обороны командовал — нарами да дверьми железными, против атома сработанными. Пускал нас, сердешных, горемык бесприютных, иной раз там пожить. Не по любви, правда, христианской, а за мзду, за корысть.

А потом там, в бомбоубежище этом, сделали склад товаров и в двери замки поставили. Однако никто из хозяев новых не знал, што в коридорчике есть дверца спрятанная, под вентиляцию замаскированная. И если бы было на складе том што-то для меня ценное, так давно бы уже был богатым человеком и работал бы в Сочи, хотя, говорят, подают там плохо и конкуренция большая. Но там, в ящиках, тока какие-то пластмассовые штуки. Я их канешно набрал в карман, но куда их применять — мне до сих пор непонятно.

Вот там, в этом бомбоубежище, того маньяка нечестивого я и порешил. Вернее, не я, а сам он, голубчик, пошел вдоль стеллажей, на которых коробки деревянные стояли. А я одну коробочку-то взял и толкнул. Дедушка старенький, но на это силенок хватило у меня. Коробки-то ево и завалили. А я ушел через дверку потайную. А что потом с тем злыднем было, не знаю — долго туда уже не ходил.

В общем, сидят те пареньки и скулят:

— Дедушка, как нам на волю выбраться?

А, хитрецы! Шельмецы! Штобы я их на свет божий вывел, а они мне спасибо сказали. А спасибо на хлеб не намажешь. Из спасиба шинельки не сошьешь. Так я этим и сказал. И, из Чебурашки прихлебнув, поближе к себе клюку свою подгреб. Так, на всякий случай.

Они переглянулись — стали по карманам лазить. И говорят:

У нас, дедушка, денег нет! Я им руками развожу:

На нет — суда нет!

Нет, я ваще старичок незлобливый, но по нонешним-то временам и птичка за так не чирикнет. Вощем, те пареньки встали и пошли себе по левому коридору. Хотел было я их предупредить — да подумал: "Бог им судья и ангел-хранитель, авось пронесет". Да и нежелательно, штобы кто-то знал, где дедушка Хром-нога свой тайник… Нет, это никакого тайника нет, канешно. Просто не люблю я, штобы меня беспокоили здеся, в подземелиях…

Из рассказа Толи Затевахина

Как только стенка эта, значит, рухнула — увидели мы перед собой большую комнату и у костра какого-то бомжа. С непривычки и темноты огонек его мне чуть ли не люминесцентной лампой показался. Пролезли мы в дыру, присели около этого деда и решили спросить его, как нам отсюда выбраться.

Но дед попался жутко вредный. Сначала водку глушить принялся, а потом клюку свою в руки взял и на нас замахнулся. Я от такого обращения аж обалдел и Кольке предлагаю:

— Слушай, давай этому деду накостыляем? Чего это он — мы ему ничего не сделали и не думали даже, а он сразу за палку хватается?

Колька от бомжа этого отвернулся:

— Оставь его, не видишь — он больной психически.

А дед и точно был не в себе: сначала стал требовать с нас деньги, иначе, говорит, пропадете тут, как в геенне огненной. А потом стал бред нести про тайник какой-то, дверку потаенную. Детский сад, одним словом.

Мы бы с ним и разговаривать не стали — если бы я вдруг не заметил на земле четыре стинороллки.

Я спрашиваю:

— Дед, а это откуда у тебя?

Но он ничего не ответил, а только в полный маразм впал и начал плести про какого-то маньяка, ядерные взрывы…

Переглянулись мы с Колькой и решили, значит, подальше от него отойти.

Мало ли чего, — может, он еще, кроме всего, и заразный.

Двинулись мы по левому коридору. На этот раз нам посветлее было — Колька головешку от дедового костра подобрал. Тут уже идти, конечно, полегче было, все-таки в полный рост. А то от ползания на своих конечностях я, честно говоря, еле-еле разогнулся.

Идем мы и думаем — откуда, интересно, этот бомж "Стиноролл" стибрил? В том, что это именно наша загадочная пластмасса, я убедился сразу, как только подобрал ее с земли.