Последнее искушение Христа - Казандзакис Никос - Страница 48

Иисус вздохнул и умолк. Почтенный Ананий умоляюще посмотрел на Иисуса, ожидая продолжения. Рот его был раскрыт, губы застыли, а в горле у него пересохло.

— И это все? — спросил он дрожащим голосом. — Все? И ничего больше?

Иуда засмеялся:

— Так ему и надо. Кто не в меру ел и пил на земле, будет жариться за то в аду.

А юный сын Зеведеев приклонил голову к груди Иисуса и тихо сказал:

— Учитель, речь твоя не успокоила сердца моего. Сколько раз ты наставлял нас: «Прости врага своего, возлюби его — пусть семь и семьдесят раз он причинит зло тебе, ты же семь и семьдесят раз сотвори добро ему, ибо только так можно искоренить в мире зло». А теперь выходит, что Бог не умеет прощать?

— Бог справедлив, — встрепенулся рыжебородый, искоса бросив едкий взгляд на почтенного Анания.

— Бог всемилостив, — возразил Иоанн.

— Стало быть, нет для меня надежды? — пробормотал почтенный хозяин. — Кончилась притча?

Фома поднялся, шагнул было к воротам, но остановился.

— Нет, не кончилась, почтенный староста, — сказал он насмешливо. — Есть и продолжение.

— Скажи, сынок, да будешь ты благословен…

— Богача звали Ананием, — ответил Фома.

И, подхватив узел с товаром, он покинул дом, вышел на середину улицы и принялся балагурить с соседями.

Кровь бросилась к грузной голове почтенного старосты, в глазах у него потемнело.

Иисус протянул руку и ласково погладил своего любимого товарища по кудрявым волосам:

— Иоанн, все, кто имеет уши слышать, услышали, все, кто обладает разумом, сделали вывод. «Бог справедлив», — сказали они, не в силах сделать еще один шаг. Но у тебя есть еще и сердце, и потому ты сказал: «Бог справедлив, но этого мало — Он еще и всемилостив. Так не годится — эта притча должна иметь иной конец».

— Прости, Учитель, — ответил юноша. — Воистину сердце мое молвило: «Человек прощает, а Бог что же не прощает? Так не годится, это великое богохульство: притча должна иметь иной конец».

— И она имеет иной конец, возлюбленный мой, — сказал, улыбнувшись, Иисус. — Послушай, почтенный Ананий, дабы укрепилось сердце твое. Послушайте и все вы, находящиеся во дворе, и вы, соседи, хохочущие на улице. Бог не просто справедлив, но и добр. И не просто добр, ибо Он — Отец.

Иисус встал и умолк. Ночь опустилась на землю. Люди, тихо беседуя, расходились. Мужчины и женщины возвращались в свои убогие хижины, но сердца их были удовлетворены. «Может ли слово утолить голод? Может, если это доброе слово», — так размышляли они.

Иисус поднял было руку, чтобы проститься с почтенным хозяином, но тот пал ему в ноги.

— Прости меня, Учитель! — тихо сказал Ананий и зарыдал.

С наступлением ночи, когда они расположились на ночлег под маслинами, к Сыну Марии подошел Иуда. Он не находил себе покоя: ему нужно было видеть Иисуса, говорить с ним, высказать все начистоту.

Когда в доме нечестивого Анания он возрадовался, что богач пребывает в адском пламени и, хлопнув в ладоши, воскликнул: «Так ему и надо!» — Иисус искоса посмотрел на него долгим укоризненным взглядом, и взгляд этот не давал ему покоя. И потому Иуде нужно было поговорить начистоту, ибо он не любил недомолвок и косых взглядов.

— Добро пожаловать! Я ждал тебя, — сказал Иисус.

— Я не таков, как твои спутники, Сыне Марии, — без лишних слов начал рыжебородый. — Я лишен непорочности и добродушия твоего любимчика Иоанна, не подвержен колдовским чарам и обморокам, как Андрей, которого несет всюду, куда только ветер подует. Я — зверь нелюдимый. Моя мать была из разбойничьей семьи и бросила меня новорожденным в пустыне. Волчица вскормила меня молоком своим, и я вырос суровым, непреклонным, честным. Тот, кого я люблю, может делать со мной все, что ему вздумается, того же, кого я невзлюбил, я убиваю.

По мере того как он говорил, голос его становился все жестче, а глаза метали во тьме искры. Иисус опустил руку на его страшную голову, желая успокоить ее, но рыжебородый вскинулся, сбросил умиротворяющую длань и, тяжко вздохнув, сказал, взвешивая каждое слово:

— Я могу, да, могу убить и того, кого люблю, как только увижу, что он свернул с пути истинного.

— Какой же путь есть истинный, брат Иуда?

— Тот, который ведет к спасению Израиля.

Иисус закрыл глаза и ничего не ответил. Пара огней, метавшихся во мраке, жгла его. Жгли его и слова Иуды. Что есть Израиль? Почему только Израиль? Разве не все мы — братья?

Рыжебородый ждал ответа, но Сын Марии молчал. Тогда Иуда схватил его за руку и встряхнул, словно пробуждая ото сна.

— Ты понял меня? — спросил Иуда. — Ты слышал, что я сказал?

— Понял, — ответил тот, открывая глаза.

— Я говорю тебе это, стиснув зубы, чтобы ты знал, кто я и чего желаю. Отвечай: хочешь, чтобы я шел вместе с тобой, или нет? Мне нужно знать это.

— Хочу, брат Иуда.

— И ты позволишь мне свободно высказывать свое мнение, возражать, говорить «нет», когда сам ты будешь говорить «да»? Потому как имей в виду: другие могут слушать тебя, разинув рот, а я не могу. Я — не раб, а свободный человек — запомни это!

— И я желаю того же, брат Иуда, — свободы.

Рыжебородый вскочил и схватил Иисуса за плечо.

— Ты хочешь освободить Израиль от римлян? — крикнул Иуда, обжигая Сына Марии своим дыханием.

— Я хочу освободить душу от греха.

Иуда в ярости оторвал руку от плеча Иисуса и ударил кулаком по стволу маслины.

— Здесь пути наши расходятся, — прорычал он, злобно взглянув на Иисуса. — Прежде нужно тело освободить от римлян, а затем уже — душу от греха, вот путь истинный. Можешь вступить на него?

— Дом строят не с крыши, а с основания. Основание есть душа, Иуда.

— Основание есть тело, Сыне Марии, — с него и следует начинать. Я уже как-то говорил тебе и сейчас повторяю: подумай, встань на тот путь, о котором я говорю тебе. Потому я и иду вместе с тобой. Чтобы указывать тебе путь.

Спавший подле соседней маслины Андрей услыхал сквозь сон голоса и проснулся. Прислушавшись, он распознал голос Учителя и еще чей-то, хриплый и гневный. Андрей встревожился: неужто кто-то пришел ночью, чтобы причинить Учителю зло? Он знал, что, где бы ни проходил Учитель, всегда там оставалось множество юношей, женщин и бедняков, полюбивших его, но также и множество богачей, старост и стариков, возненавидевших его и желавших его гибели. Может быть, эти нечестивцы прислали какого-нибудь верзилу постращать Учителя? Крадучись, Андрей стал пробираться во тьме на четвереньках туда, откуда доносились голоса, но рыжебородый услышал, как кто-то приближается к ним тайком, привстал на коленях и крикнул:

— Кто здесь?

Андрей узнал его голос.

— Это я — Андрей, Иуда.

— Отправляйся спать, сыне Ионы. У нас тут разговор.

— Иди спать, Андрей, дитя мое, — сказал и Иисус. Теперь Иуда понизил голос, и Иисус почувствовал у себя на лице его тяжелое дыхание.

— Помнишь, в обители я открыл тебе, что братство поручило мне убить тебя, но в последний миг я передумал, вложил нож в ножны и на рассвете, крадучись, словно вор, покинул обитель.

— Почему же ты передумал, брат Иуда? Я был готов.

— Я ждал.

— Ждал? Чего?

Иуда помолчал некоторое время, а затем вдруг сказал:

— Чтобы увидеть, Тот ли ты, Кого ожидает Израиль.

Иисус пришел в ужас. Дрожа всем телом, он прислонился к стволу маслины.