Последнее искушение Христа - Казандзакис Никос - Страница 42

— Старейшины куплены, Зеведей куплен, им я не верю, я сам и есть Закон! А кто смелый, молодцы, выходи — померяемся!

Вокруг Вараввы толпились мужчины и женщины из Магдалы и Капернаума, и глаза их горели жаждой убийства. Целая толпа мальчишек с пращами в руках пришла из села.

Филипп схватил Нафанаила за руку и потащил назад, а затем повернулся к Иакову и крикнул:

— Ну, что ж, давай, если желаешь, но только сам, сын Зеведеев! Мы в это дело не вмешиваемся — с ума еще не сошли!

— Не стыдно вам, трусы?!

— Нет, не стыдно! Давай! Сам по себе!

Иаков повернулся к отцу. Но тот закашлялся и сказал:

— Стар я уже.

— Ну, что? — крикнул Варавва и раскатисто захохотал, Тут показалась и почтенная Саломея, опирающаяся на руку младшего сына, а за ней — Мария, жена Иосифа, со слезами на глазах. Иаков повернулся, увидел мать и вздрогнул: впереди — страшный головорез вместе с разъяренной толпой поселян, позади — гневная и безмолвная мать.

— Ну, что? — снова зарычал Варавва и засучил рукава.

— Не посрамлю себя! — тихо сказал сын Зеведеев и шагнул вперед. Варавва тут же двинулся ему навстречу.

— Он убьет его! — воскликнул юный Иоанн, порываясь бежать на помощь брату, но мать удержала его:

— Молчи, не вмешивайся!

Противники уже приготовились схватиться друг с другом, но тут со стороны озера долетел радостный крик:

— Маран афа! Маран афа!

Перед ними вдруг оказался запыхавшийся, покрытый густым загаром юноша, который кричал, размахивая руками:

— Маран афа! Маран афа! Господь идет!

— Кто идет? — громко спрашивали все, толпясь вокруг него. — Кто идет?

— Господь! — ответил юноша, указывая куда-то назад, в сторону пустыни. — Господь! Вот он!

Все обернулись. Солнце уже вошло в силу, наступил чудесный день. От берега поднимался человек в белоснежных одеждах, которые носят монахи в обителях. Олеандры по краям озера были в полном цвету. Человек в белых одеждах поднял руку, сорвал красный олеандровый цветок и поднес его к губам. Две чайки, прогуливавшиеся по гальке, отошли в сторону, давая ему дорогу.

Почтенная Саломея подняла седую голову, глубоко вдохнула воздух.

— Кто идет, сынок? — спросила она. — Воздух изменился.

— Сердце мое готово разорваться, матушка, — ответил Иоанн. — Я знаю — это он!

— Кто?

— Молчи!

— А кто там за ним? Я слышу, будто целое войско движется следом за ним, сынок.

— Это бедняки, которые подбирают ягоды, оставшиеся после сбора винограда, матушка. Не бойся. И, действительно, следом показалась толпа: целое войско одетых в рубище мужчин, женщин и детей с мешками и корзинами в руках рассеялось всюду по уже убранным виноградникам в поисках оставшихся ягод. Ежегодно во время жатвы, во время сбора винограда и маслин голодные толпы стекались со всей Галелеи собирать остатки зерна, винограда и маслин, оставленные хозяевами для бедняков, как велит Закон Израиля.

Человек в белых одеждах неожиданно остановился. Он увидал толпу и испугался. Бежать! Давний страх вновь овладел им, побуждая возвратиться в пустыню, ибо там пребывал Бог, а здесь — люди. Бежать! Судьба его висела на волоске. Назад? Или вперед?

Все, кто был вокруг ямы, так и замерли на месте, смотря на него. Иаков и Варавва неподвижно застыли друг против друга, засучив рукава. Магдалина подняла голову, прислушалась: жизнь или смерть — что сулила ей эта тишина? Воздух изменился, Магдалина вдруг вскочила и, воздев руки вверх, завопила:

— Помогите!

Человек в белых одеждах, услышал этот голос, узнал его и вздрогнул.

— Магдалина! Магдалина! Я спасу ее! — прошептал он и решительно направился к людям.

Он шел вперед с раскрытыми объятиями, по мере приближения к толпе все явственнее различая разъяренные, мрачные, изнуренные лица и полные гнева глаза. Сердце его затрепетало, глубокое сострадание и любовь переполняли его душу. «Это люди, — подумал он. — Все они — братья и сестры, но не ведают о том, и потому мучаются и страдают… О, если бы они узнали о том! Сколько радости, сколько счастья принесло бы это!»

Он уже приблизился к толпе, поднялся на камень, раскрыл объятия, и торжествующее, радостное слово вырвалось из глубин его души:

— Братья!

Люди пришли в замешательство и молча переглядывались между собой.

— Братья! — снова зазвучал торжествующий голос. — Здравствуйте!

— Добро пожаловать, распинатель! — отозвался Варавва, подхватив с земли увесистый камень.

— Дитя мое! — раздался душераздирающий крик, и Мария, бросившись вперед, заключила сына в объятия, смеясь, плача и лаская его.

Но тот молча высвободился и шагнул к Варавве.

— Привет тебе, Варавва, брат мой. Я — друг и пришел с благой вестью, с радостью великой!

— Не подходи! — взревел Варавва, заслоняя от него своим телом Магдалину.

Но та услыхала любимый голос, встрепенулась и закричала:

— Иисусе! Помоги!

Одним прыжком Иисус очутился у края ямы, откуда пыталась выбраться, цепляясь руками и ногами за камни, Магдалина. Иисус нагнулся, протянул ей руку, та ухватилась за нее, выбралась наверх и тяжело дыша, вся в крови, рухнула на землю.

Варавва подскочил и грубо поставил ногу ей на спину.

— Она моя, я убью ее! — рявкнул он, занося зажатый в руке камень. — Она трудилась в субботу, смерть ей!

— Смерть! Смерть! — заревела толпа, испугавшись, что жертва может ускользнуть.

— Смерть! — закричал и Зеведей, видя, что новоприбывшего окружают обнаглевшие голодранцы: нельзя же позволять голодранцам делать все, что им вздумается.

— Смерть! — снова закричал Зеведей, ударяя посохом о землю. — Смерть! Варавва занес уж было руку, но Иисус удержал ее.

— Варавва, разве тебе самому никогда не приходилось нарушать заповеди Божьи? — тихо и печально спросил он. — Разве ты ни разу в жизни не украл, не убил, не прелюбодействовал, не обманул?

Он повернулся к воющей толпе и, медленно переводя взгляд с одного лица на другое, сказал:

— Тот из вас, кто безгрешен, пусть первым бросит камень.

Толпа дрогнула. Один за другим люди стали пятиться, стараясь укрыться от взгляда, выворачивающего им наизнанку душу и память. Мужчины вспоминали о том, сколько лжи изрекли они за свою жизнь, вспоминали свои греховные поступки и соблазненных чужих жен, а женщины опустили платки пониже на глаза, и камни падали из разжавшихся рук.

Почтенный Зеведей, видя, что дело склоняется в пользу голодранцев, кипел от гнева, а Иисус повернулся теперь в другую сторону и, заглядывая людям одному за другим глубоко в душу, повторил:

— Тот из вас, кто безгрешен, пусть первым бросит камень.

— Я! — рванулся вперед Зеведей. — Дай мне твой камень, Варавва: чистому небу молнии не страшны! Я брошу камень!

Варавва обрадовался, протянул ему камень и отступил в сторону. Зеведей стиснул камень в руке, стал над Магдалиной и примерился метнуть камень так, чтобы тот угодил прямо в голову, а женщина сжалась в комок у ног Иисуса и молчала, чувствуя, что теперь ей больше не нужно бояться смерти.

Оборванцы злобно смотрели на Зеведея, а один из них, самый тощий, вырвался вперед и крикнул:

— Эй, Зеведей! Бог-то ведь есть, неужто ты не боишься, что длань Его разобьет тебя параличом? Вспомни, разве ты не попирал права убогого? Не пускал с молотка сиротского виноградника? Не хаживал ночью по вдовам?

Слушая эти слова, старый грешник то примеривался камнем, то снова опускал его и вдруг завопил: рука его неожиданно скорчилась, безвольно опустилась, увесистый камень выскользнул из нее и упал Зеведею на ногу, раздробив на ней пальцы.

— Чудо! Чудо! — закричали оборванцы. — Магдалина не виновна!

Варавва рассвирепел, его изрытая оспой образина густо налилась кровью, он бросился на Сына Марии, замахнулся и отвесил ему пощечину. А Иисус подставил ему другую щеку и сказал:

— Ударь меня и по другой щеке, брат Варавва!

Рука Вараввы застыла, он вытаращил глаза. Кто это — призрак, человек или демон? Он отступил назад и оторопело уставился на Иисуса.