Скрытая камера - Казанцев Кирилл - Страница 5

И сложно сказать, какое решение в конце концов принял бы "оловянноглазый" – пауза затягивалась, напряжение росло, – но на помощь перепуганному до смерти секьюрити пришел случай, тот самый, счастливый. Из его объемистого брюха вдруг прозвучало громкое бурлящее урчание.

На лице "оловянноглазого" впервые проявились какие-то эмоции – губы его скривились в презрительной гримасе.

– Значит, обосрался, типа?.. – лениво уточнил он. Охранник в ответ торопливо кивнул. – Ну-ну... Днище вырвало... Гы-гы! Не будешь, дятел, всякую шнягу хавать! Давай, блин, ворота открывай... Засранец, гы!

"Оловянноглазый", не обращая больше внимания на охранника, развернулся и не спеша направился к джипу. Страж, в свою очередь, торопливо метнулся к двери. Руки его дрожали, и он не сразу смог попасть ключом в замочную скважину. Ворвавшись под аккомпанемент автомобильного сигнала в караулку, он сразу же бросился к укрепленному под подоконником "пускачу", чуть было не свалив по дороге столь любимое им кресло. Тяжелые створки ворот медленно поползли в стороны...

И только когда обе машины растаяли за пеленой дождя, охранник вздохнул полной грудью. На этот раз пронесло... Можно сказать, повезло. А ведь все могло для него закончиться намного хуже! И не помог бы ни пистолет в кобуре – кстати, ни разу за сегодняшний вечер охранник не вспомнил о своем оружии! – ни дубинка-тонфа, ни картонный ламинированный прямоугольник лицензии в нагрудном кармане. Охранник не строил иллюзий в отношении себя – для того чтобы все это правильно и успешно использовать, нужны не только сила и ловкость. В большей степени здесь важен характер... Да и все эти "прибамбасы" придуманы законниками для устрашения законопослушных граждан... А те, с кем сегодня пришлось столкнуться охраннику, явно не относились к числу таковых...

Брюхо секьюрити опять громко забормотало. А его владелец вдруг почувствовал сильнейший, нестерпимый позыв – своего рода реакция на пережитый недавно смертельный ужас.

– Бля!.. – Судорожно дергая на ходу пряжку брючного ремня непослушными пальцами, охранник опрометью бросился вон из караулки, про себя моля все высшие силы об одном – только бы успеть!..

Глава 2

1

То, что за его квартирой следят, Федор Михайлович Сумин заметил сразу. Да и не мог не заметить. И вовсе не потому, что без малого тридцать пять лет посвятил службе в уголовном розыске. В такого рода делах стаж или должность особого значения не имеют. Приемам организации и ведения наружного наблюдения в милиции обучают только специалистов. А если брать более расширенную программу – обнаружение наблюдения, проверочные "фишки" и проведение контрнаблюдения, – так это вообще из программы подготовки разведчиков.

Федор Михайлович не являлся специалистом из "семерки". Вообще, до недавнего времени он был обыкновенным милицейским чиновником. Пусть и высокопоставленным, но только чиновником. Бывший начальник УУР УВД области по большей части работал с бумагами, а не с живыми людьми.

В силу этого к разведке Сумин никакого отношения не имел. А что касается слежки... Тут и не нужны были специальные навыки. Те, кто "пас" квартиру – молодые и здоровые хлопцы характерной бандитской внешности, – не считали нужным скрываться и маскировать свой интерес к объекту наблюдения каким-либо доступным дилетантам способом.

Почему дилетантам?.. Так это было видно невооруженным глазом! Офицеры "семерки", как милицейской, так и чекистской, – люди в основном небогатые, живущие на государево жалованье плюс пайковые и нерегулярная компенсация за износ собственной одежды. А если говорить проще, то в своих размышлениях Федор Михайлович отталкивался от обилия золота на шеях и пальцах следящих. Мелкий государственный служащий, каковыми и были офицеры милиции, не мог себе такого позволить...

Стало быть, Сумин стал объектом пристального внимания какой-то криминальной группировки... Хотя почему "какой-то"?.. Зачем кривить душой перед самим собой?.. Федор Михайлович прекрасно знал, кто именно проявляет к нему столь повышенный интерес. Знал также и почему... Короче говоря, все было предельно ясно. И эта ясность нагоняла на отставного полковника безысходную черную тоску. Тех, кто толкался сейчас на улице, не интересовала какая-то информация. Они пришли сюда для того, чтобы забрать его, Сумина, жизнь. И не только его одного...

Обиднее всего было то, что его продали. Неважно за что – за обещанное покровительство или за деньги. Его сдали так же, как сдают на мясо барана или порося, – живым весом. И сделал это человек, которого Сумин если и не считал своим лучшим другом, то, по крайней мере, всегда принимал как "своего", близкого, коллегу...

Федор Михайлович подошел к кухонному окну. Чуть отодвинув тюль занавески, глянул вниз. Вон они, прогуливаются возле своих машин... Молодые, сильные, здоровые, уверенные в себе... Жуют свою "жувачку", несуетливо, с чувством собственного достоинства о чем-то переговариваются, иногда загибая из пальцев совершенно умопомрачительные геометрические фигуры. Этот город принадлежал им... Вместе со всеми теми, кто жил в нем. Новые хозяева жизни...

Отставной полковник смотрел вниз и пытался понять – как же могло так получиться, что сейчас он, человек, не один десяток лет посвятивший служению Отечеству, матерый, прожженный оперативник, уважаемый как бандитами, так и коллегами человек, оказался вдруг в полной власти вот этих гоблинов?.. Когда эта страна начала ломаться под всякое быдло?..

2

...Возможно, отсчет времени по-новому начался после той памятной столичной проверки, во время которой Сумину ненавязчиво, но в то же время и недвусмысленно была предложена почетная отставка. Возможно. Хотя...

Если брать по большому счету, то все это началось намного раньше, когда один меченый генсек возжелал стать почетным гражданином Америки и Германии, полностью отпустил вожжи, отправляя величайшую державу мира в неуправляемый смертельный полет. Сумасшедшее разгуляево, которое кто-то не особенно умный, но зато хитрый и предельно циничный назвал "торжеством демократии", охватило страну. Миллионные состояния делались за несколько дней буквально из воздуха, все стали коммерсантами и стремились что-то продать или купить. А государство бросило на произвол судьбы хранителей собственных законов, отказав им в самом элементарном – в оплате их опасного и нелегкого труда. Именно в те дни коррумпированность системы правоохранения достигла невиданного до той поры уровня, который сейчас воспринимается как нечто само собой разумеющееся.

Впрочем, ссучились только те, кто изначально и был, в сущности, "сукой". Просто до поры до времени прятал свое гнилое нутро под личиной бескорыстного и ревностного служаки, за завесой пустых, но правильных речей на партийных и комсомольских собраниях. Именно они, эти люди, сделали все, чтобы рядом с ними не осталось никого из "чистых". Это так по-русски – если вывалялся в грязи сам, постарайся затолкать в ту же лужу товарища. Чтобы контраст не был заметен...

Сумину стыдиться было нечего – как и многие другие опера старой еще, советской, школы, он до последнего остался честен перед самим собой. Просто его время кончилось... И его опыт так же, как и честность, никому теперь не были нужны...

Короче, как бы то ни было, а уже через две недели после подачи рапорта об отставке у Федора Михайловича на руках было пенсионное удостоверение. Торжественных проводов с вручением "дежурной" микроволновки не было – областное управление все еще лихорадила министерская "зачистка"; и коллегам было не до того.

Впрочем, полковник, теперь уже отставной, не особенно огорчился. Купил несколько бутылок водки, немудрящую закусь и на прощание немного "посидел" со своими. То есть с теми, кого хотел видеть... Поговорили... И простились.