Полярная мечта - Казанцев Александр Петрович - Страница 82

Лед идет. Ледоход!

Так шла весна с юга на север, и докатилась она за Полярный круг, до Голых скал, до Проливов.

Поднялся по всей тундре, колышась на ветру, тучный и пряный зеленый ковер. Словно знали травы, что недолго им цвести и зеленеть здесь, на чуть оттаявшей земле, и, ненасытные, сутками напролет готовы были пить тепло и свет незаходящего солнца.

Дивилась Маша Веселова на здешнюю неистовую, торопливую весну, и казалось Маше, что и она должна спешить, не то упустит свою девичью долю тепла и света.

Собирала девушка в тундре крохотные цветочки с дурманящим ароматом и вспомнила первую встречу с неугомонным человеком, с кем вместе мечтала открыть тайну запаха.

А собирала она эти цветочки близ аэродрома и смотрела на небо.

В синеве виднелись косяки перелетных счастливых птиц, что могли лететь еще дальше на север к любимым своим островам!

Знала Маша, что туда же на север, над скованным морем летит сейчас еще одна птица с застывшими в полете крыльями, летит, и кто-то, привычно прищуря глаза, высматривает с нее места, где вскрылись льды, где появились полыньи, где начался, наконец, «полярный» ледоход.

И овладевала Машей непонятная тоска по неизведанному, упущенному, тоска такая же горькая и пьянящая, как запах никогда не цветущей здесь черемухи.

Маша, всегда спокойная и выдержанная, сейчас готова была плакать, сама не зная отчего.

Впрочем, это неверно. Она прекрасно знала, с чего все это началось. Напрасно старалась она, прилетев в Проливы, окунуться с головой в работу, забыть свое маленькое дорожное приключение.

Если бы год назад ей сказали, что она будет осматривать установку «подводного солнца» и думать о чем-то другом, она не поверила бы.

Овесян гордился достигнутыми успехами. Маша приехала как раз к началу монтажа точной физической аппаратуры. Монтировать ее надо было на дне Карского моря. Но для этого не требовалось облачаться в водолазный костюм или привыкать к высокому давлению кессона. Овесян сумел использовать опыт строительства ледяного мола. Место, где нужно было соорудить установку «подводного солнца», он решил окружить ледяной стеной. Под лед Проливов были спущены трубы, точно такие, как и на строительстве мола, по ним проходил холодильный раствор. Трубчатый частокол расположился по огромному кругу диаметром в двести метров. Частокол был двойной. Внешняя его часть отступала от внутренней метров на пять. Вода между трубами промерзла до самого дна. Получилось что-то вроде бассейна в море. Могучие насосы выкачивали воду из образовавшегося гигантского резервуара. Дно Карского моря обнажилось, на нем появились сначала палатки, потом домики. Насосы, которые выкачивали воду, теперь встали на дно. Им предстояло с невиданной силой направлять струи воды на раскаленный шар «подводного солнца», чтобы пробить его паровую оболочку. Паровая оболочка возникнет при соприкосновении «подводного солнца» с морской водой и будет мешать новым массам воды поступать к раскаленному шару.

В том месте, где вспыхнет шар, стояло большое деревянное здание. Оно отапливалось, в нем можно было нормально работать, монтировать знакомую Маше аппаратуру.

Прежде чем подводная установка заработает, ледяные стены будут уничтожены и вода зальет место работ. Уже под водой на дне произойдет первоначальный атомный взрыв. Он создаст ту огромную температуру, при которой сможет начаться «солнечная реакция» Овесяна и Веселовой. В глубине полярного моря зажжется искусственное солнце, которое не потушить, не залить ни рухнувшим на дно водяным стенам, ни пробивающим паровую рубашку струям. Установка была закончена еще до наступления весны. Сошел снег с тундры, стал упругим, вязким зеленый ее ковер. По оттаявшей почве прошли тракторы. Они не вспахивали целину, хотя моторы их работали на предельной мощности. За ними не появлялось ни борозд, ни канав. Они тащили за собой странные салазки, оставляя примятый след. К салазкам приделан был вертикальный нож, глубоко уходящий в землю. На конце ножа находился механический стальной крот — стальной снаряд, формой своей напоминавший крота. Он прокладывал под землей кротовины — норы, вдавливая землю в стенки. По этим трубам-норам Овесян предполагал пропустить перегретый пар установки, чтобы оттаял слой вечной мерзлоты. Кротовины потом прокладывались бы на все большей и большей глубине.

Все было готово и под водой и в тундре. Предстояло только дождаться, когда растает лед в Проливах, чтобы установить на понтонах плавающую трубу. После взрыва, когда зажжется «подводное солнце» и в небо будет вырываться столб пара, к нему подведут трубу, кончающуюся зонтом. Захваченный им пар направится по трубе к берегу, а потом в скважины, пронизывающие слой вечной мерзлоты.

Тут-то и начались неприятности. Все сроки срывались. Ледяной покров в Проливах не исчезал, не таял. Ветер не мог оторвать его от берегов, унести в открытое море — мешал ледяной мол, построенный в Карском море.

Маша вспомнила дядю Митю, даже написала ему письмо, — хоть все и не любят, ругают его, а он оказался прав, всенародный скряга, профессор Сметанкин. Работы задерживались. Овесян неистовствовал. Маша тосковала, бесцельно бродя по тундре, не делая задуманного шага.

Для Гали Волковой эта полярная весна была порой, когда впервые делили они с Алешей и самое большое счастье и самое глубокое горе.

Недавно заметила она у Алеши — голова его лежала у нее на коленях — седой клок волос. Галя благоговейно прикоснулась тогда к этой пряди губами.

Она полюбила человека, дерзнувшего замахнуться на полярную стихию, она полюбила героя, великана, а бережно держала на коленях голову на миг уснувшего, исхудавшего неудачника. Тяжелые веки Алеши были совсем синие, щеки запавшие, колючие… И этот человек, совсем уже не герой и не великан, был для Гали дороже всех на свете. Прикасаясь кончиками пальцев к его спутанным волосам, она испытывала щемящее чувство счастья и жалости.

Галя видела через иллюминатор, как прошел по палубе Ходов, сгорбясь, положив на поясницу левую руку. И ему нелегко! И он не спит светлыми ночами, все горько смотрит на мертвые, белые и безмолвные льды, словно лежащие не на море, а на твердой земле.

Двадцать дней назад уже должны бы вскрыться льды в прибрежной, отгороженной части мола. В прошлые годы в такое время ветры уносили береговой припай, открывали кораблям путь. А сейчас море стоит все такое же, как и зимой, словно не чувствуя тепла весны, солнца, тепла течения, на которое так надеялся Алеша, в которое верил сам дядя Саша.

Виктор Омулев вдруг заговорил вчера с Галей в забытом уже им тоне. Острил о необычайной «лаборатории с тысячекилометровым стендом», изучающей баланс тепла Карского моря. Усмехаясь, он говорил, что никогда еще не обогащалась так географическая наука, как ныне, и звал Галю перебираться на материк, где придется теперь разведывать трассу для железной дороги к Голым скалам, поскольку транспорт к горнорудным районам Заполярья все же необходим. Он вздыхал о прошлом, когда открывали они с Галей эти районы и когда никто не стоял между ними.

Жестокий и бестактный человек! У него хватило еще духу сказать, что опытный мол в Карском море всего лишь эксперимент, который одинаково ценен, дал он результат или нет!

Дверь осторожно открылась. Появилось заросшее щетиной лицо радиста Ивана Гурьяновича. Галя приложила палец к губам. Щеголеватый китель радиста был застегнут не на все пуговицы. Сам он, худой, неуклюжий, казалось, качался от усталости на своих длинных ногах. Галя знала, что он бессменно, никому не уступая, держал во время ледовой разведки связь с летающей лодкой Росова.

«Будить?» — одними глазами спросила Галя.

Радист мрачно кивнул. Галя сняла с Алешиной головы руку, он тотчас проснулся и сел, стремясь прийти в себя.

— Вскрылись льды, — сказал радист.

— Где? Где? — Алеша крепко сжал Галину руку.

— Севернее мола вскрылись… Куда севернее! Около мыса Желанья.

Около мыса Желанья! Какая ирония! Когда-то Баренц назвал так северную оконечность Новой Земли в знак своего страстного стремления пробиться через льды. У Алексея, у Гали, у Ходова, у всех моряков и строителей ледяного мола было одно желание, чтобы лед вскрылся не на севере в далеком море, а у берегов, защищенных теперь с севера молом.