Полярная мечта - Казанцев Александр Петрович - Страница 7

— Ни… — гудел Денис, затягиваясь самокруткой. — Я дюже крепко испугался… тикать ведь некуда было…

Г лава пятая. ШТОРМОВАЯ ВОЛНА

Осенние бури в Баренцевом море страшные бури.

Когда в другом полярном море начинается шторм, капитаны стремятся укрыться во льдах. В Баренцевом же море льдов не было. Всюду гуляли гигантские валы, похожие на сорвавшиеся с места железнодорожные насыпи. Они вскидывали корабль так, что винт под кормой обнажался и руль беспомощно повисал в воздухе. Судно теряло управление. Корабль, казалось, уменьшился в объеме, стал по сравнению с волнами размером чуть ли не со шлюпку. Как-то неуклюже, боком взлетал он на пенные гребни и срывался с них в глубокие седловины. Качка была одновременно и бортовая и килевая. Пароходная труба стала мокрой от пролетавших над палубой брызг.

Витя слышал, как его друг старпом сказал: «Эк, взводни разошлися порато». Щеголяя поморскими словечками, Витя повторял эту фразу. Однако вскоре он скис и уже не показывался из каюты, проклиная и море и поморский говор.

На корме, под приподнятой частью палубы, был проход. В нем стояла сколоченная Денисом деревянная клетка, запиравшаяся дверью с задвижкой. В ней жил медвежонок. Девочки горевали, что ему там холодно, что его окатывает ледяной водой и он простудится. Напрасно утешал их сам капитан, уверяя, что «холодная вода для Гексы милее ватного одеяла». Кличку «Гекса» для медвежонка придумал Витя. Произошла она от ласкового прозвища, с которым обращался к медвежонку Денис, — «Ведьмешка». Девочки, переиначив это слово, стали называть свою любимицу «Ведьмочкой». Но тут вмешался Витя и предложил кличку «Гекса», что в переводе с немецкого и значит «Ведьма».

Гекса в шторм чувствовала себя прекрасно, у нее только непомерно увеличился аппетит, в то время как у всех ребят, кроме Феди, он совсем пропал.

Девочки несли Гексе еду. Пробираясь по палубе, они цеплялись за мокрые, местами обледеневшие штормовые канаты, перебегали от переборки к переборке, которые, как теперь выяснилось, нарочно были поставлены, чтобы прятаться за них от ветра. Галя все время держалась молодцом, но Женя от качки была едва жива. Галя подняла ее с койки и заставила нести медвежонку корм, потому что от морской болезни, как сказал капитан, лучше всего помогает работа. На ветру, когда вышли на палубу, Жене, пожалуй, стало лучше, но ее пугали грозные волны, она боялась смотреть в сторону моря и держалась за Галин рукав.

Добравшись до клетки, Женя испуганно вскрикнула. Дверца от качки со скрипом открывалась и закрывалась, клетка была пуста.

Галя нахмурилась, свела свои прямые, сросшиеся брови.

— Это Витя, это все твой любимый братец! — с горечью сказала она Жене. — Я видела, как он учил Гексу поворачивать задвижку.

Гекса исчезла. Медвежонка искали по всему кораблю, искали матросы, искали девочки, Алеша, Федя, даже Денис поднялся «пошукать любую свою Ведьмешку». Витя встать отказался.

— Неужели Гекса спрыгнула в море и теперь утонет? — плакала Женя.

Федя утешал своих новых друзей:

— Ошкуя застрели — не потонет. Помните, около айсберга медведица не тонула. Жиру много, вот она и легче воды. Плывет Гекса.

— Но она захлебнется, умрет с голоду, — беспокоилась Галя.

— До льдов бы добраться, — задумчиво продолжал Федя.

— Льды далеко, миль за сто, — напомнил Алеша.

— Ой, не доплывет! — принималась плакать Женя. — А выберется на лед, кто ее кормить будет сгущенным молоком?

Федя рассказывал:

— У медведей обычай. Встретит медведица медвежонка — усыновит…

Дети уныло смотрели в иллюминатор каюты, то и дело закрывающийся зеленой стеной. Больше всего на свете они хотели бы сейчас увидеть льдину. Но льдов не было.

Шторм не стихал. Казалось, что море изрезано холмами, вершины которых покрыты снегом. Снег этот вскипал, исчезал и снова появлялся на пенных гребнях косматыми гривами, а холмы двигались. Издали они походили на застывшие зубцы.

Пропажа медвежонка неожиданным образом сказалась на юных путешественниках. Всех ребят, кроме Феди, охватило безразличие, они даже перестали выбегать на палубу, к борту.

Тогда-то капитан и спустился к ребятам в каюту. Все они лежали на койках, лицами вниз. Только Федя был на палубе. При виде капитана Алеша и Денис, лежавшие на верхних койках, сели, свесив ноги.

Капитан поднял упавший стул и поставил его рядом с койкой Жени.

— Вот что, ребята. Задание.

— Ой, плохо, Григорий Иванович, — пожаловалась Женя.

— Штормяга разыгрывается, — продолжал капитан. — Пассажиры полегли. А морская болезнь… только поддайся ей — пропадешь. Должны вы мне помочь.

На корабле было объявлено, что сегодня, несмотря на шторм, состоится концерт юной пианистки Жени Омулевой. Пассажирам, в каком бы состоянии они ни находились, капитан настойчиво советовал прийти в кают-компанию.

Незаурядной для своих лет пианисткой Женя стала благодаря деспотическим и честолюбивым заботам матери, которая сама, натрудив когда-то руку, так и не стала виртуозом. С пяти лет талантливая девочка, послушная и усердная, познала тяжесть музыкальной муштры.

Жене не раз приходилось участвовать в концертах, но никогда не чувствовала она себя такой жалкой и беспомощной, как в этот штормовой день. Галя взяла на себя заботу о подружке: наряжала, причесывала ее, завязывала большой бант. От этого и ей самой стало легче. Алеша, Денис и Федя отправились в кают-компанию занимать места. Витя громко стонал, уткнувшись в подушку.

В кают-компании и на палубе около открытых иллюминаторов собрались пассажиры и моряки, свободные от вахты. У многих вид был неважный, но сообщение, что какая-то девочка будет давать концерт, подбодрило всех.

Когда Женя, тоненькая, слабая, вошла в кают-компанию, она ужаснулась, — пианино взлетало до уровня второго этажа, потом проваливалось, словно в подвал, но Женя твердо решила играть. Окинув взглядом слушателей, она не смогла разобрать ни одного лица, перед глазами ходили круги, грудь теснило.

Девочка села за инструмент и заиграла.

И сразу что-то изменилось. Она уже не замечала ни взлетов, ни падений пианино. Музыка овладела ею, вытеснив все остальное.

Магическое действие звуков ощутила не только сама исполнительница. Баллада Шопена заставляла забыть о разыгравшемся шторме, сшибающем с ног ветре, а главное, о качке.

Капитан, большой любитель музыки, сам игравший на аккордеоне, сидел ближе всех к юной пианистке, упершись огромными руками в расставленные колени.

Слушатели устроились в креслах, задумчиво полузакрыв глаза, или стояли вдоль стен, широко расставив ноги, привалившись к дубовой обшивке. Это были моряки с обветренными лицами, полярники, кое-кто с отпущенными бородами, все люди простые и мужественные, которые, живя вдали от Большой земли, слушают музыку по радио и, пожалуй, любят ее больше, чем обычные жители материка. Инструмент гремел, как оркестр, звенел и пел, заглушая грохот шторма.

Вошел дядя Саша, наклонился к уху капитана, и капитан тотчас, осторожно ступая на носки поскрипывавших сапог, вышел. Следом за капитаном вышел второй штурман, а потом еще несколько моряков.

Женя подумала, что играет плохо, но в это время накренилась кают-компания. Слушатели начали тесниться к выходу. Женя прикусила губу. Глаза ее наполнились слезами. «Корабль тонет», — решила она.

— Играй, девочка, — сказал в иллюминатор дядя Саша.

Женя приняла его слова как приказ и продолжала играть. Ей было страшно, но гордость не позволяла ей выказать страх. В буфете за переборкой что-то звякнуло, разбилось. Потом все вокруг заскрипело. Женя осталась одна в кают-компании, но мужественно продолжала играть, уверенная, что уже спускают спасательные шлюпки, и ветер ревет в снастях, и волны с грохотом бьют в накренившийся борт…

Через открытые иллюминаторы на палубе слышны были могучие аккорды прелюда Рахманинова.

В кают-компанию вбежал Алеша. Он остановился в изумлении перед Женей. Что-то в ее бледном одухотворенном лице поразило его.