Мост дружбы - Казанцев Александр Петрович - Страница 28

А потом в одном из окошек в глаза Андрею весело сверкнуло отраженное стеклом солнце. И тотчас из густого сада, словно по этому сигналу, поднялся в воздух миниатюрный вертолет и стрекозой понесся от реки.

Рано же спешит кто-то на работу!

Стало еще светлее. В небе, в курчавых облаках горело ликующее утро. Несколько крупных вертолетов, как рыбы в невообразимо большом и прозрачном аквариуме, летели-плыли на корабль.

Один из них стал парить над ледоколом. Вероятно, кто-то прилетел из Москвы. Не терпится!.. А может быть, по делу… Ну конечно, сбросили веревочную лестницу.

Андрей не стал смотреть на капитанский мостик и снова повернулся лицом к носу корабля.

Как замечательно реконструирован канал между Волгой и Москвой! Даже океанский гигант, ледокольный гидромонитор, может здесь пройти. Но каким огромным кажется «Северный ветер» рядом с крохотными домиками по берегам! С палубы смотришь, как с шестого этажа… Видишь крыши, голубей на них, дорожки в садиках, клумбы, грядки на огородах, планировку маленьких селений…

Нет, не спится людям! Вон выехали на лодке, норовят подойти поближе к борту, чтобы покачаться на волнах. Конечно, мальчишки! Кто же еще в такую рань выйдет встречать ледокол!

И вдруг кто-то закрыл пальцами Андрею глаза. Он попытался повернуться, но тот, кто шутил, забежал ему за спину. Андрей оказался лицом к взошедшему солнцу, ощущая тепло его лучей, а чьи-то пальцы просвечивали розоватыми полосками, казались прозрачными.

Такие пальцы могли быть только у Ани!

Ну конечно, это она!

Андрей сжимал девушку в объятиях.

— Вот и встретила, — с трудом переводя дух, говорила она. — Совсем как ты меня в Светлорецке…

— Но ты же не могла вскочить сюда на ходу!

— Отчего же? Сверху можно.

— Так это ты… на вертолете?

— Ага! — И Аня взглянула сияющими глазами в беспокойно ищущие, темные глаза Андрея. — Папа взял меня с собой. Он все понимает!

— Ну вот… Теперь всегда будем вместе, — сжимая топкие Анины кисти, прошептал Андрей.

— Ага!

— Как же твои больные? Ты опоздаешь в больницу.

— Я договорилась. Меня подменил другой врач. Ой, как хорошо! Ведь это ты!

— А ты, кажется, выросла.

— Только по специальности.

— А я мечтал, что мы вместе будем строить.

— Подожди, еще пригожусь… Ради тебя любую специальность переменю. У меня есть для тебя сюрприз.

— Сюрприз — это ты! — И Андрей привлек к себе Аню.

Они целовались совсем так, как тогда, в тамбуре… И, совсем как тогда, услышали за собой:

— Светлорецк, детишки!

Тогда это сказал старичок кондуктор. Кто же теперь?

Молодые люди разом обернулись, смущенные, но счастливые.

Перед ними стоял огромный, добродушно-лукавый Денис. Он повторил:

— Светло на реке, ребятишки! То ж совсем день, а вы тут матросам на смущение…

— Ну, не будем, не будем! — засмеялась Аня. — Вот придет ледокол в Москву, так все целоваться станут.

— Так то ж по плану будет, — посмеиваясь, возразил Денис, лукаво щурясь.

— А я без плана хочу, раньше времени! — сияя глазами, наступала на него Аня. — Ты знаешь, сколько я ждала?

— Так еще ждать придется, пока Андрейка свой Арктический мост построит.

— Дай пожму твою медвежью лапу! И здравствуй, Денисище великолепный! Как раз вам обоим я и должна рассказать о самом важном.

— О чем, Аня?

— Об Арктическом мосте… и о Степане, твоем брате.

— При чем тут Степан? И почему Арктический мост? — нахмурился Андрей.

— Сейчас все узнаешь. Давайте сядем на эти катушки канатов.

— То ж не катушки, то бунты, — поправил Денис, склонив голову чуть набок, как бы присматриваясь к Ане.

— Представьте, совершенно неожиданно к нам с папой на дачу приехал Степан Григорьевич…

Степан Григорьевич приехал на дачу Седых в одно из воскресений, точно зная, что старик Седых в командировке.

Аня очень удивилась. Она не видела Степана Григорьевича со Светлорецка. Как он постарел! Хотя еще чувствуется сила: крепкая шея, энергичные морщины у губ, жесткий взгляд.

— Я знаю, как неожидан мой визит, ибо что общего может быть между вами, кому улыбается счастье, и человеком, отставленным от дел!

— Ну что вы, Степан Григорьевич!

Женщина сразу по-другому начинает относиться даже к неприятному ей человеку, если хоть немножко его пожалеет. Конечно, Аня знала все, что произошло со Степаном Григорьевичем. Иван Семенович мог рассказать ей даже больше, чем было опубликовано в «Правде». Этот человек умел «не ошибаться», приспосабливаться, выдвигаться… Но разве он один искал удобного пути?.. Может быть, ему в самом деле не повезло. Его показали всей стране, чтобы воздействовать на других…

Аня провела Степана Григорьевича в сад, предложила чаю. Степан Григорьевич не отказался, попросил разрешения снять пиджак — было жарко. Аня заметила на его рубашке подпалину от утюга. Одинокий, верно, сам гладит, и так неумело…

— Вы знаете, Анна Ивановна, что мы с братом в неладах. Глупо, конечно. Порой удобно валить все на одного. Я уже привык.

— Ну что вы, Степан Григорьевич! — только и нашлась сказать Аня.

— Мне горько… и не то, что другие ко мне переменились… горько, что Андрюшка, которого я, как отец воспитал… Словом, объяснять трудно…

— Конечно, Степан Григорьевич! Я вот не понимаю злопамятных людей.

— Яблоко раздора — в его идее. Но я все же был прав, ибо техническая идея тогда принимается, когда она способна двинуть вперед общество. А если ее нельзя применить — ее отвергают. Так было в те дни, Андрюша не смог мне простить своего закономерного провала… Такова ирония несправедливости… Однако я по-прежнему люблю его, забочусь о нем. Многое изменилось в мире, Анна Ивановна!

— Конечно. Вы позволите еще налить вам чаю?

— Пожалуйста. Так приятно, когда тебя угощают!

Аня и Степан Григорьевич сидели на свежем воздухе, под соснами, на крутом спуске к пойме реки Истры. Отсюда открывался широкий вид на другой ее крутой берег с лесом наверху, на зеленые купы, прикрывавшие речку, лишь кое-где поблескивающую серебром.

— Да, многое изменилось, — продолжал Степан Григорьевич. — Но если разобраться, то менялась политическая погода, политический же климат оставался неизменным. Климат этот определяется нежеланием людей погибать от ядерных бомб, в стремлении выжить, сблизиться, жить общей для всего земного шара экономической жизнью. И я думаю, Анна Ивановна, что вопрос о строительстве Андрюшиного моста между СССР и Америкой будет поднят.

— Неужели вы так считаете? — спросила Аня, не спуская со Степана Григорьевича пристального взгляда.

— Более того: этот вопрос уже поднят. Меня еще помнят вверху. Не буду вам подробно рассказывать, но недавно мне снова привелось побывать там…

— В правительстве?

— Да, — многозначительно ответил Степан Григорьевич, решительно отодвигая стакан. — На этот раз разговор там пошел об Арктическом мосте.

— Степан Григорьевич, милый! Как вас благодарить? Позвольте, я вас поцелую.

— Неужели это доставит вам удовольствие? — улыбнулся Степан Григорьевич.

Потом они спустились к Истре. Быстрая и мелкая, она напомнила обоим речку Светлую, Светлорецк.

Прощаясь, Степан Григорьевич сказал Ане:

— Можете мне поверить: я сделаю все для Андрюши, что от меня зависит. Я имею в виду не только свои разговоры вверху… Я готов отдать Андрюше весь свои инженерный опыт, все свои знания, проектировать и строить мост вместе с ним. Кстати, наверху это считают само собой разумеющимся.

— Степан Григорьевич, я знаю Андрюшу — он совсем не злопамятный! Он никогда не откажется от такой помощи… Тем более что вы… ну, понимаете, сумели заинтересовать там, в правительстве.

Аня стояла перед Корневым, молодая, легкая, в развевающемся платье, с распушившимися паутинками волос, золотящихся на солнце. Степан опустил глаза.

— Не переоценивайте моих заслуг, Анна Ивановна, — сказал он. — Представьте, что меня вызывали туда только за тем, чтобы узнать адрес Андрюши.