Дар Каиссы - Казанцев Александр Петрович - Страница 6

— Прошу простить, — удивился Александр Максимович. — Я полагал, Куликов уже маэстро.

— По шахматной композиции. А тут он дубль хочет устроить: и по практической игре тоже мастером стать.

— Похвально, весьма похвально. Мне очень импонирует этот молодой человек.

— Вы знаете, и мне тоже! — вдруг выпалила Вика и сердито закусила губу. И вечно ее заносит на поворотах!

Иван Тимофеевич посмотрел на нее с ласковым пониманием.

Мастер Верейский тем временем небрежно передвинул свою неотвратимо рвущуюся в ферзи пешку — 38. h6; b4 — сразу ответил Куликов. 39. h7 аЗ 40. ЬЗ I2 — пожертвовал пешку Верейский; 40…Kpal, — не думая, отказался от нее Куликов. Ходы эти были сделаны так быстро, что демонстратор уже поз/ке стал показывать их зрителям.

— Уфф! — сказал Гусаков и полез в карман за платком, чтобы вытереть лоб. — Все, — сказал он. — Теперь белые запишут свой ход. Партия откладывается.

— Вот как? — разочарованно протянула Вика. — Они не закончат?

— Сейчас мы Костю порасспросим, что он думает, — пообещал Иван Тимофеевич.

Костя Куликов стоял засунув руки в карманы и смотрел, как трудится демонстратор. Потом отошел от столика и оказался среди зрителей. Увидел Вику, обрадовался, засиял. И тут перед ним появился Гусаков.

— О! Иван Тимофеевич! — воскликнул Костя. — Я так обрадовался!

— Вижу, — усмехнулся Гусаков. — Только чему тут радоваться? ферзя сейчас поставит.

Костя многозначительно поднес палец к губам и указал глазами на недовольного шумом длинноносого судью. Он осуждающе посматривал в зал от столика, за которым сидел задумавшись мастер Верейский.

— И чего он думает! — прошептала Вика.

Костя сделал вид, что только теперь увидел ее. Снова расцнел в улнбке:

— Вот не думал!..

— Я тоже не думала. Не думала, что вы так с треском проиграете.

— Уверяю вас, вы недооцениваете изобретателя, — сказал с почтительной улыбкой Александр Максимович.

— А, и вы здесь! — узнал туриста Куликов. — Полный стол!

Что заказывать будем? — улыбаясь, спросил он.

— Идея очень хороша. Кажется, совсем недалеко отсюда расположен великолепный ресторан «Прага»? Не рассмотреть ли нам там вашу позицию?

— Отчего же? — согласился Гусаков. — Заодно меня проводите.

Так случилось, что все четверо, встретившиеся на Останкинской телебашне, вновь оказались за ресторанным столиком и снова с развернутыми магнитными шахматами на белоснежной скатерти.

— Так вот почему нельзя ставить королеву, пардон, ферзя?

Как это вы показали? (12) — и Александр Максимович стал переставлять магнитные фигурки. — Если 41. Ь8Ф, то а2 42. Kpd2 Kpb2 43. Фа8 13, и что же теперь?

— А теперь 43…а1Ф.

— Так ведь 44. Ф : d4+ и разгром! Не правда ли?

— Вовсе нет, — рассмеялся Костя.

— Как так, позвольте узнать?

— А чего ж тут узнавать-то? И так видно, — сказал Иван Тимофеевич и передвинул короля — 44…Кр : ЬЗ. — Пожалуйте бриться. Можете скушать ферзя на а1, или, как вы говорите, королеву 14.

— И будет пат черным! — обрадовался Александр Максимович. — Я же говорил, что этюдист непременно что-нибудь изобретет.

Ведь вы же прирожденный изобретатель? Не правда ли?

— Да, я рассчитывал на этот пат, — сказал Костя.

Вика восхищенно смотрела на него.

— А теперь рассказывайте.

— О чем?

— Про то, как на парашюте подниматься будем в поднебесные башни-трубы. Я ведь правильно поняла ваши секретничанья? — задорно говорила она.

— На парашюте? Вверх?-удивился Александр Максимович.

Гусаков нахмурился.

— Я имел в виду совсем не парашют, — смущаясь, начал Костя. — Я имел в виду тягу в трубе за счет разницы температур у ее вершины и у основания. Из-за этого в трубе возникает поток воздуха — тяга, и даже очень ощутимая.

— Для поднятия парашютов? — поинтересовалась Вика.

— Нет. Для вращения ветротурбин. При высоте трубы, скажем, в километр, при диаметре ее десять метров мощность турбины будет двадцать тысяч киловатт.

— Ну, брат, и болтун же ты! — рассердился Иван Тимофеевич, отворачиваясь от молчаливо слушавшего Александра Масимовича.

— И вовсе не болтун, — рассмеялся Костя. — Все подсчитанопересчитано. Перевернем энергетику Земного шара! Вот он рычаг, о котором мечтал Архимед! Не тепловые, не атомные и не гидростанции будем строить, а километровые трубы, всюду… Они ничему не помешают! Будут стоять, как исполинские деревья, и в любом месте дадут энергию, ту самую энергию, которую Солнце шлет на Землю, вечную неиссякаемую энергию. И никакого перегрева планеты! Вы сами меня, Иван Тимофеевич, натолкнули на эту идею, еще в детстве. Помните, тяга в трубе, вентилятор?

А где вентилятор, там и турбину поставить можно. Вопрос количественный. Все просто.

— А как же сооружать столь высокую трубу? — облизнув пересохшие губы, спросил инженер ван дер Ланге. Сердце у него так колотилось, что он прикрыл грудь салфеткой, чтобы не слышно было. Ведь на Западе энергетический кризис! «Поистине, бизнес — это прежде всего везение!»

— Ничего особенного, — отозвался Костя. — Останкинскую башню построили. В Польше еще выше строят. А японцы обратились к строителю Останкинской телебашни, инженеру Никитину, с просьбой помочь выстроить дом в километр высотой. Только Никитин доказал им невыгодность такого сооружения.

— Вот видишь, — назидательно сказал Гусаков.

— Это для дома невыгодно, — не сдавался Костя, — а для вездесущей электростанции, бестопливной, бесплотинной… во имя спасения планеты от перегрева и отравления атмосферы…

в особенности за рубежом, где с этим считаться не хотят…

Вика снова, как на телебашне, залюбовалась живыми, горящими глазами Кости и волнистыми его волосами (как у принца!).

— У меня диплом на другую тему был, а сейчас… я к своей мечте вернусь.

— Мечта о трубе поднебесной? — почему-то шепотом спросила Вика.

Костя кивнул и увлеченно продолжал:

— На километровой высоте всегда зимняя температура, а у подножия трубы даже зимой теплее, не говоря уже о лете! Поэтому столб воздуха в трубе легче, чем в атмосфере, снаружи.

И давление, создаваемое разницей этих весов, выталкивает внутренний столб воздуха — в трубе появляется вертикальный ветер, который и будет вращать турбину.

Иван Тимофеевич даже плюнул от возмущения.

— Ну и язык же у тобя… без костей, — сказал он. Потом, косясь на иностранца, стал уверять Костю во вздорности его идеи. — Ведь подумать только — километровая махина! Это какая же жесткость нужна? Говорю, язык без костей.

Александр Максимович coглаcнo кивал, и это немного успокоило Гусакова. Но тут coвсем некстати вмешалась Вика.

— Кстати, про жесткость и… про язык, как вы тут сказали.

A вы знаете «тещин язык»? — обратилась она к Косте.

Тот смутился.

— Да я не женат.

— Это видно. А игрушку такую — «тещин язык» знаете?

— Ах, бумажная трубка, свернутая? Подуешь в нее — и развернется.

— И даже стоймя поднимается, — подсказала Вика.

— Да, и вертикально, — согласился Костя.

— Так чего же вам еще надо?

— Как чего?

— А еще изобретатель! Километровые трубы, как деревья, всюду сажать хочет, — издевалась Вика.

— Так то же твердые трубы!

— А зачем вам неприменно твердые? Делайте «тещины языки»

из мягкого материала. Вертикальный ветер у вас в трубе появится, он и надует ее, поставит стоймя.

— Слушайте! Заслуженная артистка без публики! Да вы кто такая? Я вам инженерное звание присваиваю! Вы понимаете, что сказали!

— Только женщина и придумает такое! — покачал головой Иван Тимофеевич.

— Юбку выдумала в километр высотой. Вот уж архимакси! Вы их не слушайте, — обратился он к иностранцу.

— Нет, почему же? — отозвался тот и залпом выпил стакан нарзана. — При энергетическом кризисе такие идеи ценны.

— Вы же соавтором моим становитесь… по проекту! Эх, если бы вы не были артисткой! — сокрушался Костя.

— Буду инженером, только для вас, — лукаво заверила Вика.