Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Медвежатник фарта не упустит - Сухов Евгений Евгеньевич - Страница 8


8
Изменить размер шрифта:

– Ты бы уж не серчал, Парамон Мироныч, и без того у меня служба не мед.

– Ладно, ступай себе, – великодушно разрешал Парамон Миронович и шел дальше обозревать свои владения.

Сам Парамон был из тех коренных хитрованцев, которые провели на здешних улицах всю жизнь, а если выбирались за пределы ночлежек, то, как правило, ненадолго, да и то на подобный поступок всегда имелись основательные причины. Жизнь, окружавшая Хитров рынок, представлялась им куда беднее той, к которой они привыкли. А большинство обитателей ночлежек не покидали Хитровку совсем, и если подобное все-таки случалось, то им непривычно было видеть изящных кавалеров на широких улицах Москвы, гуляющих под руку с расфуфыренными дамами; приставов, призывающих к порядку; чиновников, разъезжающих в легких и быстрых экипажах. Но особенно в диковинку было наблюдать залы ресторанов, залитые светом, где царил культ еды. За столами, заставленными многими блюдами и вином, велись чинные беседы, звучала музыка, раздавался веселый смех. Настоящий хитрованец никогда не мог понять, как это возможно испить вина и не драться с соседом. Куда привычнее истинному хитрованцу были неосвещенные улицы, где раздается яростная брань: матерные слова были милы бродяжьему уху точно так же, как мещанину скрип проезжающего экипажа.

Парамон занимал целый дом, который по своему убранству значительно превосходил изысканные салоны Москвы, а знающие люди утверждали, что многое из мебели и посуды было доставлено из летних дворцов Петербурга. И можно было только предполагать, с каким аппетитом Парамон Миронович поедал курятину из тарелок с царскими вензелями. Старик был изыскан и заказывал себе еду в самых дорогих ресторанах Москвы, а горячие борщи ему доставляли в фарфоровых вазах на быстрых экипажах посыльные и извозчики.

Старик жил один, но попасть к нему в дом было так же непросто, как на прием к генерал-губернатору: дом караулили две дюжины бродяг из личной гвардии хозяина и готовы были разорвать всякого, кто тайком хотел бы проникнуть в дом Парамона Мироновича.

Без ласки хозяин Хитровки тоже не мог обойтись, он выходил на рынок и, указав перстом на понравившуюся девку, говорил:

– Сладка деваха, познать хочу!

И бродяги, которые следовали за ним неотступно, как шлейф за богатой дамой, хватали барышню под руки и препровождали в богатый дом Парамона Мироновича.

Хозяин Хитровки наследников не имел. К кому он действительно питал подлинную привязанность, так это к своему приемному сыну, который жил теперь где-то в дорогом особняке в центре и раз в месяц наведывался на Хитровку, чтобы справиться о здоровье старика.

В тот день, когда приходил приемыш, старик бывал необыкновенно щедр – он выставлял в самом центре Хитрова рынка двухсотведерную бочку пива, и каждый желающий мог отведать хмельного прохладного напитка в достатке.

Никто не знал, как мальчик попал к старику, просто однажды его пустое жилище огласилось задорным детским смехом. Парамон Миронович вышел на крыльцо дома, держа за руку трехгодовалого младенца, хмуро оглядел примолкших урок, а потом строго наказал:

– Пусть каждый из вас запомнит это дитя. Считайте его моим сыном, если его кто-нибудь обидит хотя бы ненароком… думаю, мне не нужно будет говорить, что станет с этим человеком.

– Как звать твоего мальчишку, Парамон Мироныч? – спросили урки.

Старик всегда был один. Он не мог терпеть подле себя даже баб и выставлял их за дверь сразу, как только начинал чувствовать, что привыкает.

А тут, виданное ли дело, – малец!

– Зовите Савелием… Савушкой!

Никто не смел задать Парамону Мироновичу вопроса, от которого несказанно чесались языки, и на Хитровке единодушно решили, что воспитанием ребенка он задумал замолить напрасное душегубство.

Если Парамон Миронович был царем Хитрова рынка, то Савушка стал его принцем, и даже самые матерые урки расступались, когда он семенил по грязным базарным улочкам. Старик не скупился на воспитание приемыша, и вся Хитровка знала о том, что он нанял целый штат гувернанток, которые учили его не только французскому языку, но и хорошим манерам. Все это относилось на счет чудачества Парамона Мироновича, который умел удивить не только хозяев ограбленных магазинов, но и собственных сподручных.

Малец оказался и вправду очень способным – он одинаково безукоризненно мог вытащить кошелек у зазевавшегося разини и попросить милостыню на чистейшем английском языке у вальяжного буржуа, случайно оказавшегося на Хитровом рынке. За эти обширные «познания» Парамон Миронович не укорял воспитанника, но не забывал о том, что у мальца иная судьба, чем у его приемного отца.

Савушка сделался любимцем всей Хитровки и шалил на базаре так, как если бы это была его детская комната: к хлястику чопорного барина он мог привязать поводок лошади; обрить наголо валяющегося пьяницу, а уркам в вино частенько подмешать слабительное. И вся Хитровка потешалась потом над проказами Савелия. С Хитровкой Савелий распрощался в восемнадцать лет, когда Парамон Миронович надумал отправить его в Берлинский университет, где приемыш должен был продолжить свое образование.

Обняв Савелия, старик напутствовал его сдержанно:

– Жаль, что философию жизни ты начал постигать на Хитровке. Впрочем, это не самая худшая школа. Знай, что за границей тебе не будет ни в чем отказа, дай только весточку, и я пришлю тебе людей и деньги.

– Спасибо.

– Я буду по тебе скучать.

– Я тоже, Парамон, – отвечал Савелий, назвав хозяина Хитровки по имени, как это было заведено между ними.

* * *

В Германии Савелий жил как сын крупного промышленника. В Берлине на деньги Парамона он купил себе дом, держал прислугу из десяти человек и даже завел собственное дело – он выращивал цветы. Особенно он преуспел в выведении новых сортов роз, которые отличались не только сочной яркостью лепестков, но и необычайно большими размерами. Здесь он превзошел даже французов, которые всегда считали цветы своей монополией. Однако его новая страсть не мешала учению, и Савелий числился одним из самых блестящих студентов университета. Он учился одновременно на трех факультетах, постигая вместе с гражданским правом физику и ботанику. Но об истинной его страсти из берлинского окружения не догадывался никто: Савелий во множестве закупал сейфы ведущих компаний и проводил с ними по многу часов кряду, словно в кругу задушевных приятелей. Он развинчивал их по винтику, изучал хитроумные детали, пытался раскрыть секрет замысловатых устройств и подобрать надежные отмычки, стремился раскусить ловушки, подстроенные изобретательными конструкторами. А если ему удавалось отыскать ключик, то радовался так же, как некогда во времена своего отрочества на Хитровом рынке, когда незаметно подсыпал строгому городовому в стакан с пивом английскую соль.

Для него сейфы были некой игрой ума, своеобразной головоломкой, в которой он пытался перехитрить изворотливых конструкторов. Он будто кидал им перчатку, вызывая на интеллектуальный поединок, и непременно одерживал победу в тишине своего уютного кабинета.

Скоро Савелий понял, что не существует более замка, с которым бы он не справился, а однажды, забавы ради проникнув ночью в Промышленный рейхсбанк, открыл один из сейфов и оставил на его пустом дне прелестную алую розу.

Парамон Миронович высылал приемышу деньги, но Савелий в них более не нуждался. Он жил беззаботно, с размахом буржуа, у которого счет в банке неисчерпаем, как золотые запасы Клондайка. Щедрость его граничила с расточительностью, что вызывало смешанное чувство осуждения и зависти у расчетливых немцев. Он заказывал ужин в дорогих ресторанах на многочисленную и бедноватую студенческую братию; бросал милостыню, которая равнялась месячному заработку предпринимателя средней руки, а с извозчиками расплачивался так щедро, как будто они доставляли его не на соседнюю улицу, а везли на собственной спине через всю Европу. Никто не знал источника благосостояния Савелия. Окружающие считали, что юноше принадлежат десятка два заводов и несколько приисков в далекой Сибири. Сам Родионов эти слухи не отрицал, а когда вопрос задавали напрямик, то он своей непроницаемостью напоминал загадочного сфинкса.