Страна багровых туч, Путь на Амальтею, Стажеры - Стругацкие Аркадий и Борис - Страница 25

Вся шестерка в целом - отличная «сборная». Их человеческие черты сцементированы общим для всех глубоким, бесценным фоном: все они коммунисты, люди чести и дела. А слабости и недостатки… Что ж, достоинства этих шестерых чудесно дополняют друг друга, и он, Краюхин, справедливо гордится умением подбирать людей.

И, закрыв глаза, Краюхин снова и снова вызывает в памяти лица и поступки Ермакова, пилотов, геологов, «специалиста по пустыням». И все же…

Ах, если бы жизнь оставила Человека один на один с Пространством, если бы не путались под ногами трусы, нытики, маловеры, на которых уходит столько энергии! Жирные от постоянного сидения в роскошно обставленных кабинетах и тощие от страха и зависти, от вечного беспокойства за теплое местечко, со слабенькими, умильными улыбками или с откровенной ненавистью, они нашептывают, критиканствуют, взывают к здравому смыслу, осмеивают… мешают, гадят везде, где только возможно, сеют панику и неверие. С каким наслаждением Краюхин вышвырнул бы их всех из окон самого верхнего этажа министерства! А ведь среди них есть и те, кто были когда-то его близкими друзьями и помощниками… были, черт их подери!

Когда дежурный снова вошел в кабинет, Краюхин взглянул на него с таким гневом, что молодой человек остановился как вкопанный и растерянно заморгал. Но Краюхин уже пришел в себя.

- Что у вас? - спросил он.

- Радиограмма из комитета, Николай Захарович.

- Ну?

- Запрашивают о «Хиусе».

- Сообщите, что все… что пока все благополучно.

- Слушаюсь. Но…

- Что?

- Ваша подпись…

- Давайте.

Краюхин торопливо расписался и бросил ручку.

- Телевизионная связь?

Дежурный виновато развел руками.

- Ладно, ступайте.

Он вспомнил свою напутственную речь на прощальном обеде. Да, пожалуй, он говорил не совсем то, что хотел. Но ведь не мог же он выпалить: «Если погибнете, все пропало…», или что-нибудь в этом роде. А может быть, так и нужно было?

Он, шатаясь, поднялся на ноги. Ясно, он болен. Ему очень жарко, и в то же время знобит. Хорошо бы спросить чего-нибудь горячего… Он протянул руку к видеофону. В то же мгновение послышались торопливые шаги, полуоткрытая дверь распахнулась настежь, и веселый, улыбающийся дежурный крикнул:

- Николай Захарович! Есть связь! Ермаков просит вас к экрану!

- Иду, - сказал Краюхин, но еще минуту постоял, опираясь о стол, глядя куда-то поверх головы дежурного. «Ермакова надо предупредить, - вертелось у него в голове, - Ермакова обязательно нужно предупредить. Но сумею ли я?»

Дежурный тревожно-вопросительно взглянул на него, и он словно очнулся.

- Пойдемте.

В большом зале телевизионной связи белые трубки ослепительно освещали несколько креслиц перед высоким стендом с круглым серебристым экраном. Краюхин прищурился, вынул темные очки.

- Включайте, - сказал он и подошел к экрану.

Дежурный встал у пульта. На экране замелькали серые тени, и вскоре из зеленоватой пустоты выплыло серьезное лицо Ермакова. Краюхин мельком подумал о том, что радиоволнам требуются уже секунды, чтобы донести до Земли это изображение.

- Здравствуй, мальчуган! - сказал он. - Как ты меня видишь?

- Отлично, Николай Захарович.

- Все благополучно?

- Полчаса назад вышли на прямой курс. Впервые в жизни иду в пространстве по прямой. Но пришлось много повозиться, пока выписывали траекторию первого этапа. Электронные курсовычислители действительно придется усовершенствовать. Крутиков сейчас свалился и спит как убитый. Скорость - пятьдесят километров в секунду, фотореактор работает спокойно, температура зеркала - практически ноль, радиация - обычный фон.

- Что команда?

- Отлично.

- Быков?

- Держится хорошо. Удручен тем, что не имеет возможности посмотреть на Землю.

- А ты покажи ему.

- Слушаюсь.

- Как прошел старт?

- Великолепно. Юрковский разочарован. Он говорит, что такой старт и ребенка не разбудил бы.

- За это тебе нужно благодарить Богдана. Дело мастера боится.

- Конечно, Николай Захарович.

Они помолчали, вглядываясь друг в друга через разделяющие их миллионы километров.

- Ну… а ты сам?

- Не беспокойтесь, Николай Захарович.

Ермаков ответил быстро. Слишком быстро, словно он ждал этого вопроса.

Краюхин нахмурился.

- Дежурный! - резко окликнул он.

- Слушаю вас.

- Выйдите из зала на десять минут.

Дежурный поспешно ретировался, тщательно прикрыв за собой дверь.

- Не беспокойтесь, - повторил Ермаков.

- Я не беспокоюсь, - медленно проговорил Краюхин. - Я, брат, просто боюсь.

Глаза Ермакова сузились:

- Боитесь? Что-нибудь случилось?

Как объяснить ему? Краюхин снял очки и, зажмурившись, стал протирать их носовым платком.

- В общем, прошу тебя: будь осторожен. Так… Особенно там, на Венере. Ты не мальчишка и должен понимать. Если будет очень трудно или опасно, плюнь и отступи. Сейчас все решает не Голконда.

Он говорил и чувствовал: Анатолий не понимает. Но не поворачивался язык прямо сказать ему: «Сведи риск к минимуму. Главное сейчас - благополучно вернуться. Если с вами что-нибудь случится, от фотонных ракет придется отказаться надолго». Он всегда считал, что межпланетников нужно держать подальше от борьбы мнений в комитете. Ему казалось, что это может подорвать их доверие к руководителям.

- Береженого бог бережет, - продолжал он, с ужасом чувствуя, что говорит бессвязно и неубедительно. - Зря не рискуй…

- Если будет трудно или если будет опасно?

Это был Ермаков, Толя Ермаков, с молоком матери всосавший презрение к околичностям и недомолвкам. Ему было стыдно за Краюхина и жалко его. И он был встревожен. Он нагнулся к экрану, вглядываясь в лицо Краюхина. Тот поспешно откинулся назад. Несколько секунд длилась неловкая пауза.

- Вот что, - сказал Краюхин, стараясь побороть страшную слабость, - слушай, что тебе говорят, товарищ Ермаков. Я не собираюсь состязаться с тобой в остроумии. Так…

- Слушаюсь, - тихо ответил Ермаков. - Я не буду рисковать. Я буду считать, что основная задача экспедиции - это сберечь корабль и людей. Я сберегу корабль. Но ведь их я не смогу удержать…

- Ты - командир.

- Я командир. Но у каждого из них есть своя голова и свое сердце. Они не поймут меня, и я не знаю, сумею ли заставить их отступить. У меня нет вашего авторитета.

- Ты меня не понял…

- Я понял вас, Николай Захарович. И по вашему приказу я готов поступиться всем, даже честью. Но поступятся ли они?

Ясные глаза Ермакова глядели Краюхину прямо в мозг. Они понимали. Они все понимали.

- Я могу только догадываться, что у вас на уме…

Краюхин опустил тяжелую голову и хрипло сказал:

- Ладно, поступай как знаешь. Видно, ничего не поделаешь. У меня вся надежда на твое благоразумие. А теперь прости, я пойду. Я, кажется, приболел немного…

- Вам надо отдохнуть, Николай Захарович.

- Надо… Проверяй радиоавтоматику. Точно по расписанию, через каждые полчаса мы должны получать автоматические сигналы «Хиуса». Через каждые два часа - твое личное донесение. Не опаздывать ни на секунду!

- Слушаюсь.

- Ну, прощай. Я пошел.

Он встал и заплетающимися шагами устремился к выходу. Пол под ним качался, становился дыбом. «Надо успеть…» - подумал он и рухнул лицом вниз в черную пропасть…

Краюхин очнулся в теплой постели у себя в номере. Светило солнце. Тумбочка у изголовья была уставлена пузырьками из разноцветных пластиков и коробочками. Доктор и Вера, оба в белых халатах, сидели рядом и глядели на него.

- Время? - спросил он, еле ворочая непослушным языком.

- Двенадцать-пять, - поспешно отозвалась Вера.

- Число?

- Двадцатое.

- Третьи… сутки…

Вера кивнула головой. Он встревожился, попытался приподняться.

- «Хиус»?

- Все хорошо, Николай Захарович. - Доктор осторожно придержал его за плечи. - Лежите спокойно.