Шесть спичек (сборник) - Стругацкие Аркадий и Борис - Страница 16

— Что? — спросил Званцев.

Белов вздохнул, сел по-турецки и поднял руку, ощупывая замок над головой. Замок был холодный, с острыми грубыми углами. Он прижимал к люку тяжелую крышку. Над крышкой была вода. Сто метров воды до поверхности.

— Званцев, — сказал Белов.

— Да?

— Слушай, Званцев, почему мы идем под водой? Давай всплывем и откроем люк. Свежий воздух и все такое.

— Наверху пять баллов… — ответил Званцев.

«Да-да, — сообразил Белов, — пять баллов. На поверхности болтанка, открытый люк зальет водой. Но все равно, сто метров над головой — это неуютно. Скоро начнется спуск, и будет двести метров, триста, пятьсот. Может быть, будет километр или даже три километра… Зря я напросился, — подумал Белов. — Нужно было остаться на «Кунашире» и писать книгу».

Еще одна креветка стукнулась в иллюминатор. Словно крошечный розовый взрыв. Белов уставился в темноту, где на миг появился силуэт стриженой головы Званцева.

Званцеву, разумеется, такие мысли и в голову не приходят. Званцев совсем другой, не такой, как многие. Во-первых, он опытный глубоководник. Во-вторых, у него железные нервы. Такие же железные, как проклятый замок. В-третьих, ему наплевать на неизведанные тайны глубин. Он погружен в методы точного подсчета китового поголовья и в вариации содержания протеина на гектар планктонного поля. Его заботит хищник, который зарезал молодых китов. Шестнадцать молодых китов за квартал, и все как на подбор, самые лучшие! Чуть ли не гордость тихоокеанских китоводов.

— Званцев!

— Да?

— Не сердись.

— Я не сержусь, — сердито сказал Званцев. — С чего ты взял?

— Мне показалось, что ты сердишься… Когда мы начнем спуск?

— Скоро начнем.

Пок… Пок-пок-пок-пок… Целая стайка креветок. Совсем как новогодняя пиротехника. Белов судорожно зевнул и торопливо захлопнул рот. Вот что он сделает: будет все время держать рот закрытым. Но он и минуты не выдержал.

— Акико-сан, how do you feel? Как самочувствие?

— Хорошо, спасибо, — вежливо ответила Акико. По голосу было понятно, что она не обернулась. Тоже сердится, решил Белов. Это потому, что она втрескалась в Званцева. Званцев сердится — и она тоже. Она смотрит на Званцева снизу вверх и называет его не иначе, как «господин субмарин-мастер». Очень уважает его, прямо-таки благоговеет. Да, она втрескалась в него по уши, это всем ясно. Ясно, наверное, даже Званцеву. Только ей самой еще не ясно. Бедняжка, ей очень не повезло. Человек с железными нервами, чугунными мускулами и медным лицом. Монументальный человек этот Званцев. Человек-будда.

В два часа ночи Званцев включил свет и достал карту. Субмарина висела над центром впадины, в восьмидесяти милях к юго-западу от дрейфующего «Кунашира». Званцев рассеянно чиркнул по карте ногтем и объявил:

— Начнем спуск.

— Наконец-то! — проворчал Белов.

— Господин субмарин-мастер, — сказала Акико. — «Орига» будет спускаться по вертикали?

Субмарина Званцева называлась «Ольга», а не «Орига». Акико иногда не выговаривала букву «л». Званцев ни разу не встречал японца, который выговаривал бы «л» всегда правильно.

— «Ольга» не батискаф, — сухо сказал Званцев. — Мы будем спускаться по спирали.

Он и сам не знал, почему он сказал это сухо. Может быть, потому, что снова увидел Акико. Он думал, что хорошо помнит ее, но оказалось, что за несколько часов в темноте он наделил ее черточками других женщин, совершенно не похожих на нее. Женщин, которые нравились ему раньше, товарищей по работе, актрис из разных фильмов. При свете эти черточки исчезли, и она показалась ему тоньше, угловатее, смуглее, чем он представлял себе. Она была похожа на мальчишку-подростка. Она смирно сидела рядом с ним, опустив глаза, положив руки на голые колени.

«Странно, — подумал он, — я никогда не замечал раньше, чтобы от нее пахло духами».

Званцев включил свет и повел субмарину в глубину. Нос ее сильно наклонился, и Белов уперся коленями в спинку кресла Званцева. Теперь через плечо Званцева он видел светящиеся циферблаты и экран ультразвукового локатора в верхней части пульта. На экране вспыхивали и пропадали дрожащие искры: вероятно, сигналы от глубоководных рыб, еще слишком далеких, чтобы их можно было опознать. Белов перевел глаза на циферблаты, отыскивая батиметр — указатель глубины. Батиметр был крайним слева. Красная стрелка медленно подползала к отметке «200». Потом она так же медленно будет ползти к отметке «300», потом «400»… Под субмариной — трехкилометровая пропасть, и подводный кораблик этот — крошечная соринка в невообразимо огромной массе воды.

Белов вдруг почувствовал, будто что-то мешает ему дышать. Темнота в кабине сделалась плотной и безжалостной, как холодная соленая вода за стенами субмарины. «Начинается!» — подумал Белов. Он вобрал в себя воздух и задержал его в легких. Затем зажмурил глаза, вцепился обеими руками в спинку кресла и принялся считать про себя. Когда перед зажмуренными глазами поплыли цветные пятна, он шумно выдохнул воздух и провел ладонью по лбу. Ладонь стала мокрой.

Красная стрелка миновала отметку «200». Это выглядело красиво и зловеще: красная стрелка и зеленые цифры в настороженной тьме. Рубиновая стрелка и изумрудные цифры: 200, 300… 1000… 3000…. «Боже мой, почему все-таки я океанолог? Почему не металлург или не садовник? Ужасная глупость! На каждые сто человек только один подвержен глубинной болезни. И вот этот один — океанолог, потому что ему нравится заниматься головоногими. Он просто без ума от головоногих. Цефалоподы, будь они неладны! Почему я не занимаюсь чем-нибудь другим? Скажем, кроликами. Или дождевыми червями. Жирные дождевые черви в мокрой земле под горячим солнцем. И нет ни темноты, ни ужаса перед соленой трясиной. Только земля и солнце».

Белов громко позвал:

— Званцев!

— Да?

— Слушай, Званцев, ты бы хотел заниматься дождевыми червями?

Званцев нагнулся и пошарил в темноте. Что-то звонко щелкнуло, и в лицо Белова ударила струя ледяного кислорода. Он жадно подышал, зевая и захлебываясь.

— Довольно, — сказал он. — Спасибо.

Званцев отключил кислород. Ему было, конечно, наплевать на дождевых червей. Красная стрелка проползла отметку «300». Белов снова позвал:

— Званцев!

— Да?

— Ты все-таки твердо уверен, что это кальмар?

— Что — кальмар?

— Что это кальмар зарезал китов?

— Скорее всего, кальмар.

— А может быть, это касатки?

— Может быть…

— Или кашалот?

— Может быть, кашалот. Хотя кашалот нападает обычно на маток. В стаде было много маток. А касатки нападают на одиночек.

— Нет, это ика, — сказала Акико тонким голосом. — Оо-ика.

Оо-ика — это гигантский глубоководный кальмар. Он свиреп и стремителен, как молния. У него мощное туловище в роговом панцире, десять цепких «рук» и жесткие умные глаза. Он бросается на кита снизу и мигом вгрызается в его внутренности. Затем он медленно опускается с китовой тушей на дно. И ни одна акула, даже самая голодная, не смеет приблизиться к нему. Он зарывается в ил и пирует на свободе. Если его настигает субмарина Океанской охраны, он не отступает. Он принимает бой, и акулы собираются, чтобы подхватить клочья мяса. Мясо гигантского кальмара тугое, как резина, но акулам это безразлично.

— Да, — согласился Белов, — наверное, это кальмар.

— Скорее всего, кальмар, — сказал Званцев.

Все равно, кальмар это или не кальмар, подумал он. В таких вот впадинах могут хозяйничать и не такие твари, как кальмары. Их нужно найти и уничтожить, не то покоя от них не будет, раз они уже попробовали китового мяса. Потом он подумал, что если встретится действительно что-нибудь неизвестное, то стажеры обязательно повиснут у него на плечах и будут требовать, чтобы он «дал им разобраться». Стажеры всегда путают сторожевые подлодки с исследовательским батискафом.

Четыреста метров…

В кабине было очень душно. Ионизаторы не справлялись. Званцев слышал, как тяжело дышит Белов за его спиной. Зато Акико совсем не было слышно, можно было подумать, что ее здесь нет. Званцев подал в кабину еще немного кислорода. Потом он взглянул на компас. Субмарину разворачивало поперек курса сильным подводным течением.