Гадкие лебеди - Стругацкие Аркадий и Борис - Страница 28

Доктор Р. Квадрига поднял взлохмаченную голову и сказал:

– Крепко. Вот пойду, и там посмотрим. Дух вон. – Голова его снова со стуком упала на стол.

– А все-таки, Голем, – сказал Виктор, понизив голос. – Это правда, что вы коммунист?

– Мне помнится, компартия у нас запрещена, – заметил Голем.

– Господи, – сказал Виктор. – А какая партия у нас разрешена? Я же не о партии спрашиваю, а о вас…

– Я, как видите, разрешен, – сказал Голем.

– В общем, как хотите, – сказал Виктор. – Мне-то все равно. Но бургомистр… впрочем, на бургомистра вам наплевать. А вот если дознается генерал Пферд?

– Но мы же ему не скажем, – доверительно шепнул Голем. – Зачем генералу вдаваться в такие мелочи? Знает он, что есть лепрозорий, в лепрозории – какой-то Голем, мокрецы какие-то, ну и ладно.

– Странный генерал, – задумчиво сказал Виктор. – Генерал от лепрозория… Между прочим, с мокрецами у него скоро, наверное, будут неприятности. Я это чувствую повышенным чутьем художника. В нашем городе прямо-таки свет клином сошелся на мокрецах.

– Если бы только в городе, – сказал Голем.

– А в чем дело? Это же просто больные люди, и даже, кажется, не заразные.

– Не хитрите, Виктор. Вы прекрасно знаете, что это не просто больные люди. Они даже заразные не совсем просто.

– То есть?

– То есть Тэдди, например, заразиться от них не может. И бургомистр не может, не говоря уже о полицмейстере. А кто-нибудь другой может.

– Вы, например.

Голем взял бутылку, с удовольствием посмотрел ее на свет и разлил коньяк.

– Я тоже не могу. Уже… Не знаю. Вообще все это – гипотеза. Не обращайте внимания.

– Не обращаю, – грустно сказал Виктор. – А чем они еще необыкновенны?

– Чем они необыкновенны? – повторил Голем. – Вы могли сами заметить, Виктор, что все люди делятся на три большие группы. Вернее, две большие, и одну маленькую. Есть люди, которые не могут жить без прошлого, они целиком в прошлом, более или менее отдаленном. Они живут традициями, обычаями, заветами, они черпают в прошлом радость и пример. Скажем, господин Президент. Чтобы он делал, если бы у нас не было нашего великого прошлого? На что бы он ссылался и откуда бы он взялся вообще. Потом есть люди, которые живут настоящим и не желают знать будущего и прошлого. Вот вы, например. Все представления о прошлом вам испортил господин Президент, в какое бы прошлое вы не заглянули, везде вам видится все тот же господин Президент. Что же до будущего, вы не имеете о нем ни малейшего представления, и, по-моему, боитесь иметь… И, наконец, есть люди, которые живут будущим. В заметных количествах появились недавно. От прошлого они совершенно справедливо не ждут ничего хорошего, а настоящее для них – это только материал для построения будущего, сырье… Да они, собственно, живут-то уже в будущем… на островках будущего, которые возникли вокруг них в настоящем… – Голем, как-то странно улыбаясь, поднял глаза к потолку. – Они умны, – проговорил он с нежностью. – Они чертовски умны – в отличие от большинства людей. Они все как на подбор талантливы, Виктор. У них странные желания и полностью отсутствуют желания обыкновенные.

– Обыкновенные желания – это, например, женщины…

– В каком-то смысле – да.

– Водка, зрелища?

– Безусловно.

– Страшная болезнь, – сказал Виктор. – Не хочу… И все равно непонятно… Ничего не понимаю. Ну, то, что умных людей сажают за колючую проволоку – это я понимаю. Но почему их выпускают, а к ним не пускают…

– А может быть, это не они сидят за колючей проволокой, а вы сидите.

Виктор усмехнулся.

– Подождите, – сказал он. – Это еще не все непонятно. Причем здесь, например, Павор? Ну, ладно – меня не пускают, я – человек посторонний. Но должен же кто-то инспектировать состояние постельного белья и отхожих мест? Может быть, у вас там антисанитарные условия.

– А если его интересуют не санитарные условия?

Виктор в замешательстве посмотрел на Голема.

– Вы опять шутите? – спросил он.

– Опять нет, – ответил Голем.

– Так он что, по-вашему – шпион?

– Шпион – слишком емкое понятие, – возразил Голем.

– Погодите, – сказал Виктор. – Давайте начистоту. Кто намотал проволоку и поставил охрану?

– Ох, уж эта проволока, – вздохнул Голем. – Сколько об нее порвано одежды, а эти солдаты постоянно страдают поносом. Вы знаете лучшее средство от поноса? Табак с портвейном… точнее, портвейн с табаком.

– Ладно, – сказал Виктор. – Значит, генерал Пферд. Ага… – сказал он. – И этот молодой человек с портфелем… Вот оно что! Значит, это у вас просто военная лаборатория. Понятно… А Павор, значит, не военный. По другому, значит, ведомству. Или, может быть, он шпион не наш, а иностранный?

– Упаси бог! – сказал Голем с ужасом. – Этого нам еще не хватало.

– Так… А он знает, кто этот парень с портфелем?

– Думаю, да, – сказал Голем.

– А этот парень знает, кто такой Павор?

– Думаю – нет, – сказал Голем.

– Вы ему ничего не сказали?

– Какое мне дело?

– И генералу Пферду не сказали?

– И не думал.

– Это не справедливо, – произнес Виктор. – Надо сказать.

– Слушайте, Виктор, – произнес Голем. – Я позволил вам болтать на эту тему только для того, чтобы вы испугались и не лезли в чужую карту. Вам это совершенно ни к чему. Вы и так уже на заметке, вас могут попросить, вы даже пикнуть не успеете.

– Меня испугать нетрудно, – сказал Виктор со вздохом. – Я испуган с детства. И все-таки я никак не могу понять: что им всем нужно от мокрецов?

– Кому – им? – устало и укоризненно спросил Голем.

– Павору. Пферду. Парню с портфелем. Всем этим крокодилам.

– Господи, – сказал Голем. – Ну что в наше время нужно крокодилам от умных и талантливых людей? Я вот не понимаю, что вам от них нужно. Что вы лезете во все эти дела? Мало вам своих собственных неприятностей? Мало вам господина Президента?

– Много, – согласился Виктор. – Я сыт по горло.

– Ну и прекрасно. Поезжайте в санаторий, возьмите с собой пачку бумаги… хотите я вам подарю пишущую машинку?

– Я пишу по старой системе, – сказал Виктор. – Как Хэмингуэй.

– Вот и прекрасно. Я вам подарю огрызок карандаша. Работайте, любите Диану. Может быть, вам еще сюжет дать? Может быть, вы уже исписались?

– Сюжеты рождаются из темы, – важно сказал Виктор. – Я изучаю жизнь.

– Ради бога, – сказал Голем. – Изучайте жизнь сколько вам угодно. Только не вмешивайтесь в процессы.

– Это невозможно, – возразил Виктор. – Прибор неизбежно влияет на картину эксперимента. Разве вы забыли физику? Ведь мы наблюдаем не мир, как таковой, а мир плюс воздействие наблюдателя.

– Вам уже один раз дали кастетом по черепу, а в следующий раз могут просто пристрелить.

– Ну, – сказал Виктор. – Во-первых, может быть, вовсе не кастетом, а кирпичом, а во-вторых, мало-ли где мне могут дать по черепу? Меня в любой момент могут повесить, так что же, теперь – из номера не выходить?

Голем покусал нижнюю губу. У него были желтые лошадиные зубы.

– Слушайте, вы, прибор, – сказал он. – Вы тогда вмешались в эксперимент случайно и немедленно получили по башке. Если теперь вы вмешаетесь сознательно…

– Я ни в какой эксперимент не вмешивался, – сказал Виктор. – Я шел себе спокойно от Лолы и вдруг вижу…

– Идиот, – сказал Голем. – Идет он себе и видит. Надо было перейти на другую сторону, ворона ты безмозглая.

– Чего это я ради буду переходить на другую сторону?

– А того ради, что один ваш хороший знакомый занимался выполнением своих прямых обязанностей, а вы туда влезли, как баран.

Виктор выпрямился.

– Какой еще хороший знакомый? Там не было ни одного знакомого.

– Знакомый подоспел сзади с кастетом. У вас есть знакомые с кастетами?

Виктор залпом допил свой коньяк. С удивительной отчетливостью он вспомнил: Павор с покрасневшим от гриппа лицом вытаскивал из кармана платок, и кастет со стуком падает на пол – тяжелый, тусклый, прикладистый.