Танцовщица из Идзу - Кавабата Ясунари - Страница 4

– Это она и есть. Я все время голову себе ломал, как хоть сестренку-то не таскать с собой, да вот приходится, так уж все неудачно сложилось.

Он сказал мне, что зовут его Эйкити, жену – Тиёко, а танцовщица носит имя Каору. Еще с ними идет служанка по имени Юрико, ей семнадцать лет, она им не родня, уроженка острова Осима. Эйкити сильно расчувствовался и стал глядеть на реку с таким видом, словно вот-вот заплачет.

На обратном пути мы увидели танцовщицу. С ее лица уже были смыты белила. Присев на корточки, она гладила щенка. Я сказал ей, что иду к себе в гостиницу,

– Приходите навестить меня.

– Я бы и рада, но одной нельзя.

– А вы приходите вместе с братом.

– Мигом придем.

Но ко мне явился один Эйкити.

– Где же другие?

– Матушка не пустила.

Но когда мы сели с ним играть в гобанг, женщины перешли через мостик и быстро взбежали вверх по лестнице. Отвесив вежливые поклоны, они нерешительно сели на пол в галерее. Первой поднялась на ноги Тиёко.

– Заходите ко мне без стеснения, это моя комната,– пригласил я.

Побыв у меня часок, бродячие артисты отправились в купальню при гостинице. Они звали меня с собой, но я вконец смутился при мысли, что там будут три молодые женщины. Вскоре танцовщица опять поднялась ко мне наверх с приглашением от Тиёко.

– Сестрица сказала, что помоет вам спину.

Но я не пошел и начал играть с танцовщицей в гобанг. Неожиданно она оказалась сильным противником. Без труда побеждала Эйкити и своих товарок. Я был хороший игрок, мало кто мог со мной потягаться. Но она – иное дело. Приятно было, что с ней не надо нарочно делать слабые ходы.

Сначала танцовщица чинно протягивала руку, чтобы издали взять костяшку, но мы были с ней наедине, и вскоре она, забыв про все на свете, низко склонилась над доской. Густые пряди ее до неправдоподобия прекрасных волос почти касались моей груди.

Вдруг она закраснелась:

– Извините! Меня будут бранить,– и, прервав игру, опрометью бросилась вон из комнаты.

Матушка стояла перед общей купальней на том берегу реки. Тиёко и Юрико торопливо выскочили из купальни при гостинице и, даже не простившись со мной, воротились бегом.

Весь этот день, с утра до позднего вечера, Эйкити провел у меня. Простодушно-заботливая хозяйка не преминула заметить мне, что не годится скармливать хорошую еду таким людишкам, дело зряшное.

Вечером я наведался в ночлежный дом. Танцовщица упражнялась в' игре на сямисэне под руководством пожилой женщины. Увидев меня, она положила сямисэн на пол, но по приказу матушки снова взяла его в руки.

Когда она начинала тихо подпевать себе, матушка одергивала ее:

– Не пой, говорят тебе!

Эйкити позвали в ресторанчик на другой стороне улицы, нам было все видно и слышно. Он что-то тянул нараспев.

– Что б это могло быть?

– Ах, это? Утаи[9].

– Утаи? Вот не ожидал.

– Он у нас мастер на все руки. Вперед не угадаешь, за что примется.

Тут сосед по гостинице, человек лет сорока, как я слышал, торговец птицей, отодвинул фусума и, заглянув к нам, позвал девушек на угощенье. Танцовщица вместе с Юрико вышла в соседнюю комнату, захватив с собой палочки для еды. Девушки стали выбирать со сковороды лакомые кусочки куриного мяса. Торговец, сказать по правде, уже порядочно ее опустошил.

Когда девушки возвращались обратно, он легонько стукнул танцовщицу по спине.

Матушка состроила страшное лицо:

– Эй, вы! Не смейте к ней прикасаться! Это моя дочка. Танцовщица стала упрашивать торговца почитать вслух книгу «Странствия Мито Комона»[10].

– Дядя, дядя! – умильно повторяла она.

Но он вскоре ушел. Танцовщица не решилась попросить меня прямо, а принялась уверять, что матушке страх как хочется послушать чтение. Я взял книгу с тайной надеждой. И в самом деле танцовщица начала потихоньку придвигаться ко мне ближе и ближе. Почти касаясь моего плеча головой, она с очень серьезным выражением уставилась на меня горящими немигающими глазами. Должно быть, танцовщица всегда так делала, слушая чтение. Когда торговец птицей читал ей вслух, она чуть не прижималась лицом к его лицу.

Большие черные глаза танцовщицы, сиявшие удивительным блеском, были ее главным очарованием. Линии век казались невыразимо прекрасными. Она смеялась, как цветок. Смеялась, как цветок, – это подлинная правда.

Но вскоре служанка из ресторана пришла позвать танцовщицу. Она надела свое самое нарядное платье и сказала мне:

– Я скоро вернусь. Подождите меня, пожалуйста. Мне так хочется дослушать до конца.

Танцовщица вышла в галерею и, опустившись на колени, низко поклонилась:

– Позвольте отлучиться ненадолго.

– Только не вздумай петь! – приказала ей матушка. Девушка слегка кивнула и взяла барабан. Матушка повернулась ко мне:

– У нее как раз теперь меняется голос.

В зале ресторана танцовщица уселась в чинной позе и начала бить в барабан. Я видел ее со спины так близко, словно из соседней комнаты. Звуки барабана заставили мое сердце весело забиться.

– Барабан всегда оживляет застолье.– Матушка поглядела, что творится в доме напротив.

Тиёко и Юрико тоже отправились в ресторан. Через какой-нибудь час все трое вернулись.

– Вот только это.– Танцовщица разжала кулак и уронила на ладонь матушки монетку в пятьдесят сэн.

Я опять какое-то время читал вслух «Странствия Мито Комона». Потом они начали рассказывать о ребенке, умершем в пути. Младенец родился прозрачный, как вода. Даже не в силах был плакать и через неделю перестал дышать.

Они были всего лишь бродячие артисты, отбросы общества, но я об этом и думать позабыл. А они, казалось мне, глубоко, всей душой поняли и ощутили, что нет у меня к ним ни поверхностного любопытства, ни презрения, а чувство искренней дружбы.

Я обещал им, что непременно побываю у них на острове.

– Надо поместить его в доме дедушки. Там просторно. А дедушка пусть на время переберется куда-нибудь, чтобы гостю было покойнее. Он сможет заниматься все время,– толковали они между собой, а мне сказали: – У нас два маленьких дома. Домик в горах очень светлый.

Условились, что я помогу им, когда в новогодние праздники они будут давать представление на Осима, в приморском селенье Хабу.

Скитальческая жизнь бродячих артистов не была такой тяжелой, как я думал вначале. Скорее беспечная, она несла с собой запах лугов. Все в этой маленькой труппе были крепко связаны между собой родственной любовью. Только служанка Юрико всегда держалась отчужденно и угрюмо, может быть по застенчивости.

Я ушел от них после полуночи. Девушки проводили меня до порога. Танцовщица повернула мои тэта носками к выходу, чтобы мне было удобно их надеть. Выглянув из дверей, она бросила взгляд на ясное небо:

– А-а, как светит луна! Завтра будем в Симода, вот радость! Помолимся об умершем ребенке, а матушка купит мне гребешок, и еще будет много интересного. Сводите меня в кино!

Для артистов, бродивших по горам Идзу и Сагами[11], портовый город Симода был желанным прибежищем, от него словно бы веяло родиной.

5

Каждый из бродячих артистов нагрузил на себя такую же ношу, как при переходе через перевал Амаги. На руках матушки с видом бывалого путешественника лежал, свесив лапы, щенок.

Покинув Югано, мы снова углубились в горы, Утреннее солнце поднималось над морем и согревало долины. Мы поглядели на восток. Возле устья реки Кавадзу, широко раскинувшись, светлело побережье.

– А вон там наш остров Осима! Такой большой, как посмотришь. Приезжайте к нам, хорошо? – попросила танцовщица.

Оттого ли, что осеннее небо было необычайно ясным, над морем, там, где подымалось солнце, витала, словно ранней весной, легкая дымка.