Прекрасная незнакомка - Стил Даниэла - Страница 43

Рафаэлла посмотрела на Аманду – та была огорчена. Она мечтала только об одном – вернуться обратно к Алексу, и Рафаэлла вынуждена была признаться себе, что ей это тоже было больше по душе. Только правила хорошего тона удерживали ее от того, чтобы не нагрубить Кэ.

Аманда взяла свой единственный чемодан, ракетку и взглянула на Рафаэллу. Они немного постояли, и Рафаэлла поспешно обняла девочку. Ей хотелось сказать Аманде, что она не должна терять терпения, должна быть сдержанной и сильной и не позволять матери обижать себя; хотелось сказать ей тысячу нужных слов, но не было ни времени, ни возможности.

– Желаю приятного отдыха, дорогая. Я буду скучать, – добавила она вполголоса.

Но Аманда ответила громко, со слезами на глазах:

– Я тоже буду скучать по тебе. – Она продолжала плакать, идя к выходу.

Кэ задержалась в дверях, впившись глазами в лицо Рафаэллы:

– Спасибо, что подвезли Мэнди из аэропорта.

И ни слова не прибавила о том, что сделала Рафаэлла для девочки за эти шесть месяцев, ни слова благодарности за все тепло и материнскую ласку, с которой она помогала Алексу присматривать за его племянницей, полюбившейся им. Но Рафаэлла не нуждалась в благодарности этой женщины. Она хотела только одного – уверенности, что та не причинит боли девочке. Но этого было бесполезно требовать, бесполезно было даже пытаться увещевать ее быть доброй к собственной дочери.

– Надеюсь, это будет приятный месяц для вас обеих.

– Не сомневаюсь, – ответила Кэ со странной многозначительной улыбкой и бросила через плечо, уже уходя: – Желаю хорошо развлечься в Испании.

С этими словами Кэ вошла в лифт, а Рафаэлла почувствовала себя одинокой и брошенной, одновременно ломая голову, откуда Кэ известно, что она едет в Испанию.

Глава 23

На следующее утро, входя на борт самолета, следующего в Париж, Рафаэлла не радовалась даже предстоящей встрече с малышами. Ей хотелось домой. Она все дальше уезжала от мест, где оставила свое сердце, и чувствовала себя опустошенной и усталой. Она закрыла глаза и попробовала представить, что летит не во Францию, а обратно в Калифорнию.

Чтобы не умереть от скуки, она проспала почти половину пути над Атлантикой. Потом чуть-чуть почитала, проглотила ленч и обед и погрузилась в воспоминания о том, как они познакомились с Алексом. Сейчас ей казалось невероятным, что она заговорила с незнакомым мужчиной. Самолет заходил на посадку в Париж, а она все еще улыбалась своим мыслям. Уж теперь-то она была знакома с Алексом довольно неплохо. «Где вы познакомились?!» Она так и видела лицо отца, задающего этот вопрос. «В самолете, папа. Он меня снял». – «Он тебя… что?..» Рафаэлла чуть не расхохоталась в голос, пристегивая ремни. Она все еще посмеивалась про себя, спускаясь по трапу и проходя таможню, но улыбка мигом сбежала с ее лица, когда она увидела отца. Он был строг, почти сердит и стоял застыв, точно статуя, тогда как она приближалась к нему во всем великолепии. Ее элегантный вид мог растопить сердце любого мужчины. Рафаэлла была в черном костюме, белоснежной шелковой блузке и маленькой шляпке с вуалью. Увидев отца, она почувствовала, как у нее задрожали колени. У него явно были плохие новости для нее. Что-то случилось. Может, с мамой… или с Джоном Генри… или с кузинами… или…

– Bonjour, Papa!

Он слегка наклонился, чтобы она смогла его поцеловать, и его крепкая скула показалась ей тверже камня. Его лицо было изборождено морщинами, и глаза смотрели на нее холодно и строго, а она заглядывала ему в лицо с нескрываемым страхом.

– Что-нибудь случилось?

– Поговорим дома.

– О Боже…

Что-то случилось с Джоном Генри. И он не хотел ничего сообщать ей прямо здесь. Неожиданно она совсем забыла об Алексе. Мысленно она была рядом с беспомощным стариком, которого бросила в Сан-Франциско, и, как всегда, принялась укорять себя за то, что оставила его одного.

– Папа… пожалуйста… – Они стояли в аэропорту, глядя друг другу в глаза.

– Это…

Он отрицательно покачал головой. Они не виделись целый год, а ему было нечего ей сказать. Когда они садились в черный «ситроен», он по-прежнему напоминал скорее гранитную скалу, чем любящего отца. Он кивнул водителю, и они тронулись.

Всю дорогу до дома Рафаэлла дрожала как осиновый лист. Шофер распахнул дверцу. Его черная униформа странно гармонировала с мрачным лицом отца и настроением Рафаэллы. Со странным чувством она вошла в огромное фойе с зеркалами в позолоченных оправах и мраморными столами в стиле Людовика XV. Стены украшали прекрасные обюссонские гобелены. Окна выходили в сад, но от всей обстановки веяло арктическим холодом. Атмосфера стала еще более напряженной, когда отец осуждающе взглянул на нее и указал на мраморную лестницу, ведущую в его кабинет. Внезапно Рафаэлла ощутила себя ребенком, который, сам того не ведая, совершил серьезный проступок.

Она покорно поднималась вслед за отцом, держа в одной руке сумочку, а в другой – шляпку, ожидая объяснений, в чем причина его недовольства. Может быть, это все-таки имеет отношение к Джону Генри? Она ускорила шаги, теряясь в догадках, что могло произойти после ее отъезда из Нью-Йорка. Может, случился еще один удар? Однако не было похоже, что он собирался сообщить ей плохое известие. Скорее он был недоволен ее поведением. Ей еще с детства было знакомо это особое строгое выражение его лица.

Он твердым шагом вошел в кабинет, Рафаэлла – за ним. Это была комната с высокими потолками, отделанная деревом, стены сплошь уставлены книжными полками, а письменный стол достоин кабинета президента или короля. Это был отличный образец мебели времен Людовика XV, драпированный гобеленами, и смотрелся он впечатляюще.

Отец выдвинул стул из-за стола.

– Alors… – Он посмотрел на нее и указал на кресло напротив. Пока они еще не произнесли ни одного теплого слова, они едва обнялись. И хотя отец никогда не отличался особой сердечностью, он все же был более строг и сдержан, чем обычно.

– В чем дело, папа?

Она немного устала после долгого переезда, а сейчас побелела как полотно, ожидая объяснений.

– В чем дело? – Он сдвинул брови и смотрел на нее почти свирепо.

– Будем в игрушки играть?

– Но, папа, я ничего не понимаю.

– В таком случае, – он бросал в дочь слова, словно камни, – ты совсем потеряла совесть. Или наивно полагаешь, что, живя на другом континенте, я остаюсь в неведении относительно твоих похождений. – Он подождал, пока она поймет его слова, а у Рафаэллы забилось сердце.

– Теперь ты понимаешь, о чем я говорю? – Он понизил голос и многозначительно посмотрел на нее, но она покачала головой.

– Нет?! Что ж, мне придется быть с тобой более честным, чем ты со мной и со своим несчастным мужем, прикованным к постели.

В его голосе звучали упрек и осуждение.

Вдруг, как ребенка, уличенного в непростительном проступке, ее охватил стыд. Ее бледные щеки залил румянец, и Антуан де Морнэ-Малль кивнул:

– Вижу, что ты наконец поняла меня.

– Нет, папа, – твердо сказала она.

– Значит, ты просто лгунья и потаскушка. – Его слова прозвучали, словно удары колокола, и он начал не спеша, будто обращался не к единственной дочери, а к парламенту, говорить: – Несколько недель назад я получил письмо. Его написала мадам Кэ Вилард, член американского конгресса. – Он взглянул Рафаэлле в глаза, и у нее упало сердце.

Рафаэлла ждала затаив дыхание.

– Должен признаться, что мне было больно читать это письмо. Больно по многим причинам. Но больше всего потому, что я узнал о родной дочери такие вещи, которые никому другому не пожелал бы узнать о своем ребенке. Стоит ли мне продолжать?

Рафаэлла хотела сказать «нет», но у нее не хватило сил.

– Эта женщина не только сообщила мне о том, что ты, Рафаэлла, обманываешь своего мужа. Человека, смею напомнить, от которого с детства ты не видела ничего, кроме добра. Человека, который доверяет тебе, любит тебя, нуждается в твоей помощи каждую минуту, нуждается в твоей заботе, которая дает ему жизнь. И если ты лишишь его всего этого, то убьешь его, и я уверен, что ты прекрасно это осознаешь. Но ты не только готова разбить жизнь человека, который любит тебя и является моим старшим товарищем и лучшим другом. Ты разбиваешь судьбы других людей – женатого мужчины, которого ты разлучила с женой, и ребенка, к которому он сильно привязан. Я также узнал от мадам Вилард, что после серьезной катастрофы, когда девочка приехала выздоравливать к этому человеку, ты запретила матери навещать дочь. Вдобавок ко всему, если этот скандал откроется, он может отразиться на политической карьере мадам Вилард. Она призналась мне, что будет вынуждена подать в отставку, если ты и ее брат не остановитесь. Иначе ни она, ни ее престарелая мать, ни дочь не вынесут такого позора. Я уж не говорю о том, как все это может дискредитировать меня и Малль-банк, и не беру во внимание, как оценят твое поведение в Испании. Особенно если все это попадет в газеты.