Лилия и шиповник - Сомов Кирилл Григорьевич - Страница 30

Глава двадцать девятая

Жан-Мишель вынырнул из ночной тьмы в яркий солнечный день (сказалась разница по времени), его взгляд стал осмысленным, но по-прежнему встревоженным.

— Ну, что, что?! Не молчи, скажи, получилось?

Принц затормошил друга, пытаясь добиться единственно желаемого ответа. И он его получил.

— Да, твой отец уже в безопасности. Убийца связан и обезврежен.

— Хвала Христу!.. — облегченно вздохнул Генрих.

— Погоди... Вместо короля должен погибнуть твой брат...

— Ты пугаешь меня... Расскажи немедленно, что там произошло! При чем здесь Филипп?!

— Я не смог управлять душой твоего отца, но с Филиппом все получилось. Наверное, ваши души более близки... И теперь Филипп отравлен. Яд настолько силен, что противоядие уже не успеет подействовать, даже если оно и разыщется. Твой брат обречен...

Принц Генрих потрясенно замолчал. Он лихорадочно искал выход, но ничего не приходило на ум. Тогда Генрих схватился за рукав Жан-Мишеля, как хватается за соломинку утопающий:

— Ты не можешь... Ты не можешь так все оставить! Спаси его! Ну, сделай хоть что-нибудь!

— Что я могу... Это уже бесполезно...

— Не хочу ничего слышать! Возвращайся обратно и вылечи Филиппа!

Жан-Мишель с сомнением качнул головой, но все же поддался на уговоры. Он снова сжал ладонь принца и погрузился было в транс. Однако им помешали...

Сотник Мухаммед Абд аль-Хафид, зевая и хмурясь, поднялся со своего ложа, стал расталкивать нукеров. Дневной сон не освежил его, а наоборот, только добавил усталости. Но надо было продолжать путь.

— Эй, вы, грязные лягушата! Вставайте живей! — крикнул он мальчишкам.

Смысл этой фразы ребята поняли, даже не зная языка, но принц вовсе не собирался подчиняться. Жизнь брата была во сто крат важней, чем собственная! И Генрих тихо сказал Жан-Мишелю:

— Продолжай, не обращай внимания...

Увидев, что ему не подчинились, сотник разгневался. Он подошел ближе и пнул принца в бедро:

— Ну, ты! Я приказал подниматься!

Только что проснувшийся Мбаса бросился на защиту, но был отброшен вторым пинком.

Тогда Генрих, скрутив в тугой комок царственную гордость, кинулся сотнику в ноги и стал умолять:

— Прошу вас, погодите немного! Дайте нам всего несколько минут! Мой брат может умереть!

— Что ты говоришь, я ничего не понимаю! — сотник пытался освободиться, но принц крепко обнимал его за сапоги, пытаясь уговорить.

— Всего пять минут!

— Кто-нибудь, скажите, чего хочет этот щенок?! Иначе я просто прикончу его!

В караван-сарае было несколько путников, которые забрели отдохнуть и пообедать. По счастью, одному из них было известно несколько французских слов.

Невысокий тощий араб встал из-за столика, отставив чашку, и подошел поближе. Он вслушался в просьбы принца и как сумел перевел их.

— Какой еще брат? Где он? Этот эфиоп, что ли?

— Нет-нет! Мой брат далеко отсюда, но мы сможем его излечить даже на таком расстоянии.

— Я тебя понял, ты хочешь затянуть время. Да ты просто ленивый сын ишака, и не хочешь предстать перед нашим всемилостивейшим султаном!

— Нет, вы ошибаетесь. Я лишь хочу спасти брата. Умоляю, всего несколько минут!

— Ай, шайтан с тобой. Пять минут!

Генрих наконец отпустил сотника и быстро развернулся к Жан-Мишелю:

— Продолжай скорей!

Жан-Мишель взял принца за руку и стал медленно погружаться в небытие. А вокруг собрались зрители, предвкушая необычное развлечение. Они тихо посмеивались, глядя, как застывал мальчишка, как бледнело его лицо.

— Если этот факир и правда что-то умеет, то султан отвалит нам не одну сотню золотых дирхемов!.. — сказал вслух сотник, устраиваясь поудобней.

Король проснулся от протяжного хриплого стона и первой мыслью было: «Филипп!..» Беспокойство подбросило Людовика с постели в единый миг. Он метнулся к сыну, едва не сбив при этом стойку шатра.

Мальчик крутился с боку на бок, словно механическая кукла, без остановки, и стонал. Людовик первым делом крикнул в проем, чтобы разыскали лекаря, которого весьма предусмотрительно захватили в этот поход. Затем повелел разжечь свечи и вернулся к мальчику.

Яд начал действовать быстрей, чем было рассчитано — наверное, потому что попал в тело ребенка, а не взрослого.

Лоб Филиппа влажно блестел, глаза широко раскрылись. Сквозь стон и хрип пробивались бессвязные фразы, в которых невозможно было разобрать слова. Людовик пощупал лоб мальчика — холодный и липкий...

Король страшно взволновался и, едва вбежал в шатер доктор, принялся за расспросы:

— Что с моим мальчиком?! Прошу, посмотрите его! Неужели чума?! Что за странная лихорадка?

Доктор склонился над мальчиком и принялся за осмотр.

— Нет... На чуму не похоже, нет высыпаний на теле. И по другим признакам что-то иное. Что он ел за ужином?

— Все как обычно, фрукты, сыр, пирожные... Я ел то же самое, но как видите, здоров. Святой Франциск... Я все понял... Негодяй монах каким-то образом отравил моего мальчика!.. Как ему это удалось?!

— Хм... Яд? О, да, вполне вероятно. Хотя эти симптомы мне незнакомы... Большинство известных ядов дают совершенно иные результаты. А здесь сочетание лихорадки, судороги, усложненное дыхание...

— Послушайте, мне важно лишь одно — спасите моего сына! Делайте уже что-нибудь!

Филипп между тем уже затих. Его тело вдруг выгнуло дугой, пальцы на руках скрючило в подобие ястребиных лапок.

— Ложку, скорей передайте мне ложку! — вскричал доктор. Король схватил со стола ложку и отдал ему.

Доктор вставил серебряный предмет в рот мальчику и сказал:

— Иначе он откусит сам себе язык... Начались судороги, причем весьма сильные. Придерживайте его, ваше Величество, а я посмотрю, какое лекарство можно приготовить.

На губах мальчика показались пузырьки пены, хрип усилился многократно. Наконец мальчик закричал...

Жан-Мишель схватился руками за голову, зажимая уши. В его голове протяжным эхом звенел громкий крик, доставляя невыносимую боль.

— Что, что там? Говори! — Генрих пытался понять, что произошло в далекой Франции.

— Все очень плохо, твой брат умирает... Яд поразил все его тело, добрался до самых потаенных частей... Я пытаюсь ослабить боль, но это плохо удается. Дай мне руку снова...

Генрих подал ладонь и Жан-Мишель продолжил:

— Я попробую вывести яд. Вот только получилось бы...

Возобновив прерванную на миг связь, он принялся за дело. Яд уже впитался в кровь, но большая его часть оставалась в печени. Именно туда и устремил свой тайный взгляд Жан-Мишель. Усилием мысли он скомкал ядовитую сущность в тугой шар бурого цвета, покрытый шерстью и паутиной, вытащил его наружу и сжег в пламени свечи. Конечно, все это было незаметно для глаз короля и доктора. Они лишь увидели яркую вспышку, а потом Филипп немного успокоился, словно чуть утихла боль.

А Жан-Мишель продолжал. Сейчас он принялся прочищать кровь принца, выгребая растворившийся в ней яд. Бурые нити съеживались, слипались в комочки и тоже сгорали над свечой. Постепенно тело мальчика очищалось, дыхание успокаивалось. Оставалось самое сложное — освободить от яда мозг...

Жан-Мишель начал очистку. Он действовал, словно ювелир, чтобы не задеть, не повредить хрупкие сосуды. Но даже полностью уничтожив ядовитый след, он не принес исцеление. Принц лишь прикрыл глаза, глубоко и спокойно вздохнул. А затем погрузился в безмятежный и беспробудный сон...

— Я сделал все, что в моих силах... — произнес виновато Жан-Мишель. — Но я не справился...

— Филипп умер?.. — глухо спросил Генрих, отворачиваясь, чтобы скрыть непрошенные слезы.

— Нет-нет! Он жив, но...

— Но что?

— Он спит.

— Спит? Ну, это уже не так страшно.