Наследницы - Кауи Вера - Страница 8

Кожа была невероятно гладкой, шелковистой и все еще хранила запах секса и ее духов, сделанных специально для нее парижским кутюрье. Доминик издала звук, похожий на мурлыканье, повела плечами, однако не отвела глаз от экрана.

— Много отзывов? — спросил Блэз, беря кофейник.

— Очень, и все положительные. Я записала их на видео. Газеты тоже не отстают. Гляди. — Она протянула ему пачку. — В разделах по искусству только и речи что об открытии «Деспардс». Все в один голос твердят о превосходной организации аукциона.

— Я с ними совершенно согласен.

— Видишь, я знала, что, если свести Добренина и Колчева вместе, цены подскочат до небес. Они великолепно знают фарфор, но, если бы один из них не пришел, другой ни за что не заплатил бы такие деньги. По-моему, они и живы до сих пор только благодаря этой вражде. В ней единственный смысл их жизни. Денег у них хоть отбавляй, для женщин они слишком стары — к тому же Добренин всегда питал склонность к мальчикам. Вчера они получили двойной заряд энергии. Я сделала для них доброе дело, честно.

— Позволив им потратить восемь миллионов долларов?

— Для них это не деньги. У них осталось в ста раз больше.

Блэз посмотрел на часы.

— А я очень скоро узнаю, что осталось тебе. Мне нужно увидеться с мистером Финчем в четыре по лондонскому времени, а сейчас уже семь. Слава Богу, что есть «конкорд».

— Позвони мне, как только что-нибудь узнаешь. Хорошо? Где бы я ни находилась, я оставлю свои координаты в «Деспардс». Звони туда.

— Чем сегодня займешься?

— Разумеется, следующим аукционом. Он должен состояться через полгода, но это совсем скоро. На открытии я выпалила из всех пушек, теперь надо восполнить запас снарядов.

— Тебе придется вести жестокий бой.

— Я знаю. Сегодня я обедаю с Джервазе Пенуорти.

Говорят, он продает свои картины. У него есть Дуччо, который принесет по меньшей мере пять миллионов долларов.

— Он, скорее всего, уже договорился с кем-то из твоих конкурентов.

— Вряд ли. Несколько лет назад он поссорился с «Сотбис» из-за того, что за его картину не дали даже резервируемой цены. Он сказал, что это их вина. А на аукционе старых мастеров у «Кристи» ему не достался Рафаэль. Поэтому он зол на них. Он сложный человек, но мне всегда удавалось справляться с ним.

— Покажи мне мужчину, с которым ты не справилась бы, — пробормотал Блэз, наклоняясь, чтоб ее поцеловать.

Когда он захотел выпрямиться, она схватила его за лацкан и пристально посмотрела в глаза.

— Сразу же позвони мне, — повторила она.

— Обязательно.

Блэзу смертельно не хотелось уходить. Они и раньше не виделись неделями или месяцами: у нее была своя работа, у него — своя, и дела нередко забрасывали их в противоположные концы света. Но благодаря этому, думал он, вспоминая о бурном всплеске страсти, оставившем их обоих без сил, они с неослабевающей силой стремились друг к другу.. Но почему сегодня ему особенно не хочется уходить? Возможно, потому, что вчерашняя ночь окончательно и бесповоротно подтвердила, что его жена будет отдавать «Деспард и Ко» еще больше времени, отнимая у Блэза то немногое, чем он владел до сих пор. Истина была проста: он не хотел, чтобы Доминик унаследовала «Деспардс», потому что не хотел делить ее ни с кем и ни с чем другим.

— Счастливого пути, дорогой, — сказала она, посылая воздушный поцелуй. — А когда ты вернешься, у нас будет что отпраздновать.

— Тогда повременим со встречей. После сегодняшней ночи мне придется еще долго восстанавливать силы.

Он услышал, как брошенная вслед ее туфля ударилась в закрытую дверь.

Глава 2

Блэз Чандлер стоял напротив маленького магазинчика, расположенного на Кингс-роуд, в той ее части, где дома были пониже и попроще. Какое убожество по сравнению с «Деспардс», неприязненно подумал он. Хорошо еще, что она ведет дела не под своей фамилией. На вывеске элегантным курсивом было выведено: «Кейт Меллори.

Фарфор». Какие бы причины ни побудили ее отказаться от имени отца — как, впрочем, и от него самого, — воплощавшая этот отказ надпись над входом впечатляла. И все же дочь Чарльза занимается фарфором — из подражания или соперничества, — а значит, их столкновение с Доминик неизбежно…

Блэз позвонил Доминик, как и обещал, однако ее реакция его не обрадовала.

— Повтори, что он сделал? — прошипела она в трубку.

— Поделил «Деспардс» между тобой и родной дочерью. Она…

— Я прекрасно знаю, кто она, — отрезала Доминик.

Блэз был ошарашен.

— Так ты знала?!

— Ну конечно, с самого начала. Отец бросил их, чтобы жениться на моей матери. Еще бы мне не знать!

— Тогда какого черта ты никогда об этом не говорила? Почему не сказала мне? — Невозмутимость Доминик начинала его бесить.

— Зачем? Папа не любил об этом говорить, а мама не выносила ни малейшего упоминания о его прежней жизни.

Неудивительно, подумал Блэз. В той жизни у Чарльза была дочь! С его глаз словно спала пелена.

— Тогда с чего ты взяла, что он оставит все тебе? — Блэз с трудом сдерживал ярость. — Из-за тебя я попал в глупое положение…

— Но ведь они не виделись с тех пор, как он от них ушел. Двенадцать лет он писал ей письма, которые она возвращала нераспечатанными. Она никогда не скрывала, что он перестал для нее существовать. Так что, поверь мне, ты не сообщишь ей ничего нового.

Проклятье, подумал Блэз. Ты втянул меня в опасную игру, Чарльз. Что мне теперь делать? Изображать третейского судью?

— Но ты по меньшей мере могла бы предупредить меня о ее существовании.

— Я была уверена, что папа сам сообщил тебе, раз он назначил тебя душеприказчиком.

Верно, подумал Блэз, сообщил, но слишком поздно.

Он был вне себя от ярости. Он никогда не сомневался в полном доверии Чарльза, и хотя тот неоднократно повторял это в своем письме, Блэза не покидало ощущение, что его подставили. Он много раз перечитывал это письмо.

Выучил наизусть…

«Мой дорогой Блэз, — так начиналось оно. — Теперь ты знаешь, что я избрал тебя своим душеприказчиком.

(Это касается обоих завещаний: французского и английского.) В этом письме я попытаюсь объяснить тебе причину своего решения.

Дело в том, что ты лучше других сумеешь выполнить мою последнюю волю. Я всегда абсолютно тебе доверял.

К тому же ты муж моей падчерицы. Меня всегда восхищало твое умение справляться с Доминик. Это не просто: красивые женщины своевольны.

Короче, дорогой Блэз, я прошу тебя убедить мою родную дочь Кэтриону Деспард принять оставленное ей наследство — лондонское отделение компании.

Предвижу твое изумление. Кроме моей жены и падчерицы да нескольких старых служащих, никто не знает, что у меня есть дочь от первого брака. Мириться с поражением не в моем характере, а с дочерью, увы, я потерпел поражение.

Ее зовут Кэтриона Сьюзан Деспард, ей двадцать шесть лет. Она живет в Лондоне, на Кингс-роуд, над маленьким магазином, в котором она под именем Кейт Меллори торгует — чем бы ты думал? — фарфором. Дочь отказалась от моего имени после того, как я ушел от ее матери к Катрин. Я пытался объяснить этот неизбежный шаг в тех письмах, которые посылал ей в течение двенадцати лет.

Напрасно, она не потрудилась даже распечатать их. Первое письмо вернулось ко мне разорванным в клочки в другом конверте, все остальные просто отсылались назад с надписью: «Адресат выбыл. Вернуть отправителю».

Блэз, я прошу тебя, убеди ее прочесть эти письма. Мне нужно, чтоб она поняла причины, побудившие меня совершить то, что она сочла предательством и отказалась простить. Когда-то мы с ней были очень близки. Я любил ее всем сердцем, и она платила мне тем же. Я никогда не перестану сожалеть о том, что принес ей много горя, вот почему я так упорно добивался примирения. Беда — и мой жизненный крах — в том, что она не хочет простить.

Я мечтаю о том, чтобы моя маленькая Кэт — так я ее называл — продолжила дело Деспардов. Она плоть от плоти моей. У нее глаз и чутье Деспардов. Совсем малюткой я каждую субботу брал ее на аукцион и дал ей торжественное обещание: когда-нибудь все это будет принадлежать ей. Я сдержал слово. Я возлагаю на нее большие надежды. В пять лет она проявляла задатки прирожденного знатока антиквариата, в десять могла безошибочно отличить подделку от подлинника, верно атрибутировать вещь, расшифровать китайские иероглифы, обозначающие время и место изготовления. Она унаследовала то, чего не приобрести никакими усилиями: природный вкус своих предков. Она должна занять место за письменным столом, где я просидел тридцать пять лет. В ней течет кровь Деспардов, и ей по праву принадлежит наследство и имя, которое она отвергает — Кэтриона Деспард.