Наследницы - Кауи Вера - Страница 17

— Мне плевать, на кого они были похожи в твое время.

Я одеваюсь, как хочу, и не обязана ни перед кем отчитываться. Ты слишком много себе позволяешь, Ролло.

Смерив ее холодным взглядом, Ролло отчеканил:

— Ты же хотела знать правду, моя милая. А я не из тех, кто ее приукрашивает.

На несколько секунд их взгляды скрестились, затем Ролло примирительно сказал:

— Кейт, как бы отец ни любил тебя, одной вещи он не мог от тебя получить: кровосмешение — наше последнее табу, нарушить которое вряд ли кто решится. Твоему отцу был нужен секс, часто и помногу. Вот почему он так нравился женщинам. Он был сексуальным животным. Но он не спал с твоей матерью. В этом плане она его не привлекала, хуже того — она избегала секса. А в Катрин де Вильфор было все, чего он искал в женщине. Судя по тому, что я о ней слышал, у нее не было и сотой доли той доброты, сострадания и ума, которыми обладала Сьюзан, но Чарльзу это не было нужно. Он Хотел, чтобы с женщиной было хорошо в постели, чтобы она служила рекламой ему и «Деспардс» и чтобы у нее не болела голова, когда он хотел заняться сексом.

У Кейт был такой потерянный вид, что на какую-то секунду сердце у Ролло сжалось. Чертова любовь, в ярости подумал он, она делает таким уязвимым даже сильного человека.

— Могу тебя заверить, — произнес он, вздохнув, — что больше всего на свете мужчин интересует секс. Им не так уж и важно, умна ли и добра их избранница. Они загораются, увидев смазливое личико, стройные бедра, мягкую выпуклость груди. Мы все заложники природы. — В его голосе прозвучала горечь. — У нас нет сил сопротивляться зову плоти. Твой отец бросил верную жену и любящую дочь, потому что не получал от них того, чего ему действительно хотелось. Все эти годы ты думала лишь о себе.

А ты хоть раз подумала о том, что было нужно твоему отцу?

Кейт принялась громко всхлипывать.

— Плачь, не стесняйся, и тебе станет легче. Вот уж не думал, что буду испытывать благодарность к Доминик дю Вивье, однако следует признать, что это она заставила тебя повзрослеть. Ты наконец поняла, что в этом мире нет святых. Во имя любви люди творят ужасные вещи. Они слабы, эгоистичны, тщеславны, жестоки, но, в конце концов, мы все такие. Твой отец причинил тебе много горя, но он искупил свою вину, использовав единственный шанс, который у него оставался: оставил тебе «Деспардс».

Не жене, не падчерице, а тебе — дочери, которую он любил больше всего на свете. Прими этот дар и докажи, что ты не зря носишь фамилию Деспард. Он сумел понять и простить твою ненависть, прости же и ты ему его слабости.

— Но он тогда поступил вероломно, бессовестно!

— Как раз наоборот, все эти годы его мучила совесть.

Ты, как и прежде, во всем обвиняешь отца. Неужели мои слова ничего тебе не объяснили?

— Теперь мне придется расстаться с мыслью, что я — плод счастливого брака, а это так мучительно.

— Каким бы ни был этот брак, ты не можешь отрицать, что детство у тебя было счастливым. — Он дал ей носовой платок. — Вот, вытри глаза и нос. А я пойду заварю чаю.

Когда он вернулся, глаза у Кейт были хотя и красными, но сухими.

— Тебе, наверно, трудно было со мной все эти годы? — Кейт слабо улыбнулась.

— Когда характер у тебя стал портиться, было уже поздно: я слишком сильно к тебе привязался. К тому же я обещал Сьюзан приглядывать за тобой.

— Бедняга Ролло, тебе и своих забот хватало! — Глаза у Кейт сделались совсем грустными. — Наверное, я была ужасно трудным ребенком…

— Теперь ты наконец стала взрослой…

Допив чай, Кейт поставила чашку на стол.

— Мне еще предстоит все обдумать, со многим примириться, многое переоценить….

— К счастью, завтра воскресенье. Успеешь и выспаться, и подумать.

— Кажется, я проспала бы неделю.

— Неудивительно, мой рассказ перевернул все твои представления о прежней жизни. Такое не проходит бесследно. Но самое трудное впереди.

— Ты ведь поможешь мне, Ролло, правда? — В голосе Кейт звучал страх. — Сейчас ты мне очень нужен.

— Конечно, помогу. — Ролло поставил на стол пустую чашку. — А теперь марш в постель, — скомандовал он. — Нам предстоит трудный день, и я хочу, чтобы ты как следует выспалась. Коль скоро ты объявила войну своей сестрице, то времени терять нельзя. Завтра же приступаем к делу.

Кейт вопросительно посмотрела на него.

— Ты, вероятно, забыла, — сказал Ролло, — что я тоже работал в «Деспардс» и в отличие от тебя сохранил кое-какие связи. Я в курсе их дел, и чем скорее ты с ними познакомишься, тем лучше.

То, что теперь происходило с ней, напомнило Кейт «сумасшедшее чаепитие» из «Алисы в Стране чудес», Она неожиданно поняла, почему персонажи «Алисы» все время пересаживались с одного места на другое: чтобы взглянуть на мир с другой стороны. Теперь и она сама все время словно перемещалась по кругу, и то, что раньше было скрыто от глаз, теперь поражало и ошеломляло. Рассказ Ролло, подобно увесистой пощечине, вывел Кейт из истерики и вернул к реальности. Как будто перед ней прокрутили документальный фильм, скрупулезно и бесстрастно зафиксировавший все события прошедшей жизни.

Всю ночь она лежала не смыкая глаз, не в силах совладать с ураганом мыслей. Ровно в шесть она вскочила, натянула тренировочный костюм и побежала по пустынным улицам Челси к Гайд-парку. Она любила спорт. В школе она была чемпионкой по плаванию, великолепно играла в хоккей и волейбол. Когда ей было девять лет, она страстно влюбилась в лошадей и даже хотела стать наездницей.

В конце концов победила любовь к искусству, но она никогда не упускала возможности поездить верхом. Когда ей хотелось что-нибудь обдумать, она ходила пешком или бегала трусцой.

Пока она медленно бежала, ее освобожденная память устремилась в прошлое. Она ясно видела отца: коренастого — фигуру Кейт унаследовала от матери и ее сухопарых шотландских предков, — темноволосого, с проседью на висках. Когда он улыбался, в уголках карих глаз собирались морщинки. Впервые за много лет Кейт отдалась воспоминаниям, она могла спокойно думать о том, что прежде причиняло острую боль. Одно за другим она вынимала из тайников души события своей жизни и медленно, с забытым удовольствием рассматривала их, но уже не глазами ребенка. Кейт стала взрослой, всего за одну ночь она перестала рассуждать как четырнадцатилетняя девчонка, чувства которой как бы заморозились после пережитого потрясения.

Теперь, с высоты своих двадцати шести лет, она оглянулась назад и многое поняла. Безжалостный луч правды высветил странный союз ее родителей. Кейт поняла, что идеализировала их брак, чтобы усыпить собственные подозрения. Она стремилась защитить не только себя, но и своих родителей. Здравомыслящую, практичную даже в мелочах мать и пылкого, влюбленного в искусство отца.

Теперь она поняла: двух более разных людей трудно себе представить.

Как же отцу было тесно в клетке этого брака! Сьюзан Меллори была доброй женщиной, прекрасной матерью, отличной хозяйкой, верным другом, но воображение у нее начисто отсутствовало, в ее мире безраздельно царил здравый смысл. Случайная покупка, неумеренный восторг, импульсивное решение были не для Сьюзан. Все надлежало обдумать, рассчитать, тысячу раз взвесить. И одевалась она на редкость прозаично: добротный твид, скромные шерстяные кофточки. Она никогда не покупала кашемира, ей это казалось расточительством. Вещи от «Маркса и Спенсера» гораздо практичнее. Да, подумала Кейт, слово «практичный» можно было бы сделать маминым девизом. Но в детстве она никогда не позволяла себе критиковать мать. Когда ей хотелось иметь красивое белье вместо «практичного», что покупала ей Сьюзан, Кейт гнала мятежные мысли прочь. Маме лучше знать. Она ее любит.

Любая критика казалась Кейт предательством.

Однако, когда отец привез из-за границы совершенно непрактичный подарок, что-то абсолютно ненужное, но одним своим видом заставляющее замереть от восторга, Кейт была безгранично счастлива. Она до сих пор хранила все подарки отца в сундуке, который после продажи дома пришлось отправить на склад. Кейт хорошо помнила, как отец привез матери дорогое ожерелье, которое та отказалась носить — «Ты же знаешь, Чарльз, все эти побрякушки не для меня», — потом он стал привозить ей только «практичные» вещи: кожаную сумочку, дюжину хрустальных бокалов или вышитую скатерть, — их Сьюзан благосклонно принимала. Кейт всегда зорко следила за тем, чтобы не обидеть мать, она боялась показать, что в их семейном треугольнике только две стороны соединялись, а третья как бы была удалена от них в пространстве. Теперь она поняла, что мать это нисколько не волновало. «Кэтриона — папина дочка», — любила повторять она, бесстрастно констатируя очевидный факт. Или: «Не понимаю я всех этих артистических восторгов. Я, знаете ли, привыкла иметь дело с цифрами, и для меня нет ничего красивее стройной колонки цифр с правильной суммой внизу».