Лучший друг девушки - Кауи Вера - Страница 26

– Сэр Уильям послезавтра уезжает в Рио. Там он пробудет дней десять...

Джеймз тотчас включился в игру.

– В Арджилле живет моя самая любимая тетушка. Сестра моего отца, Мод. Я уже забыл, когда в последний раз виделся с ней; думаю, самое время навестить ее сейчас.

– Отличная мысль, – согласилась Ливи. – Вы можете отправиться туда сегодня же, ночным поездом.

Его не было три дня. Утром четвертого он объявился, таща в руках огромную, на двенадцать фунтов, семгу и несколько банок с диким вересковым медом.

– Тетушка Мод делает его сама... Держит пчел в ульях прямо у себя на выгоне. И даже разговаривает с ними, как с людьми. Ей вот-вот стукнет восемьдесят, а она в каждую новогоднюю ночь лихо отплясывает «Веселых Гордонов» – быстрый шотландский танец.

Когда они с Ливи уютно устроились в ее гостиной, поэтически сочетавшей в своем убранстве задрапированные шелковой материей бледно-фисташкового цвета стены с мебелью времен Людовика XVI, он сказал:

– Кое-что мне удалось достать.

И положил на инкрустированный столик, на котором стоял кофейный поднос, фотостат. Ливи поднесла его к глазам. Это было свидетельство о смерти. Гражданки Йетты Фельдман, сорока пяти лет. В графе «Причина смерти» стояло: «Отравление алкоголем».

– Смерть наступила в результате одноразового потребления целой бутылки крепкого виски, – сказал Джеймз, – хотя, где она ее достала, так и осталось неизвестным. Выпив всю бутылку, словно это был лимонад, она потеряла сознание и умерла, так и не приходя в себя. Затем ее кремировали. В книге записей крематория о ней ничего не сказано, кроме, разумеется, свидетельства о ее смерти, кое-что, однако, удалось выяснить у людей, обслуживающих частную лечебницу, пациенткой которой она была. Ее знали, как алкоголичку с навязчивой идеей самоубийства. Они и сами удивлялись, что она так долго протянула. Ближайшим родственником был ее «свояк», некто господин Банциевич, который и оплачивал все счета.

Его взгляд встретился с напряженно-пристальным взглядом Ливи.

– Спасибо, – наконец выдавила она.

Джеймз кивнул. Взял со стола свидетельство, скатал его в трубочку, протянул Ливи серебряный портсигар, вынул из него сигарету для себя, затем поднес трубочку к яркому огню в камине. Когда трубочка загорелась, он дал сначала прикурить от нее Ливи, затем прикурил сам и только после этого бросил ее в камин. В течение нескольких секунд бумажка превратилась в черное колечко пепла. Недрогнувшей рукой Ливи налила каждому из них по чашечке кофе, забелила и добавила сахар в его кофе. Затем откинулась в кресле.

– Расскажите мне о Шотландии, – попросила она.

В ту ночь Ливи вынула квитанцию из потайного кармашка своей записной книжки из крокодиловой кожи и тоже сожгла ее. Никаких имен и никаких наказаний маршем с полной выкладкой, как любят говорить англичане. Ливи отпила несколько глотков бренди. И хотя она приказала, чтобы в камин положили много дров и огонь был яркий, все равно она зябко ежилась, словно холод проник ей в самое сердце.

5

В июле 1973 Розалинда Рэндольф решила провести часть летних каникул в «Уитчвуде», прелестном елизаветинском особняке в Котсвулде, которому она отдавала предпочтение из всех резиденций Банкрофтов. Один месяц она уже провела в «Кингз гифте» у своей бабушки Долли Рэндольф, с которой у нее сложились очень теплые, любящие отношения. Долли Рэндольф была с кем угодно истинной гранд-дамой, но только не со своими внуками, особенно с Джонни, отзывчивым, непосредственным и добрым, каким был и его отец, ее обожаемый сын. С Розалиндой дело обстояло несколько иначе. Долли было уже семьдесят пять, деятельный ее нрав несколько поостыл, но ум по-прежнему оставался ясным, и, хотя она не признавалась даже самой себе, она с нетерпением ждала словесных баталий со своей внучкой. Когда она наставительно заявляла: «Хорошо воспитанные девочки не позволяют себе делать такие вещи», если Розалинда делала то, что не поощрялось ее бабушкой, к примеру, надевала джинсы, та с вызовом спрашивала: «Почему нельзя?» И бабушка начинала развивать свою мысль, доказывая ей целесообразность такого запрета. В ответ с железной логикой, последовательно, аргумент за аргументом, внучка безжалостно отметала все ее доводы, как это делал в свое время ее дед. Но Розалинда обожала «Кингз гифт», до безумия любила лошадей и большую часть времени там с радостью проводила в седле. Именно из-за лошадей, из-за близости «Кингз гифта» согласилась она с предложением бабушки учиться в «Фонскрофте», хотя мать ее хотела, чтобы она училась в Англии. Мнение Долли восторжествовало и в случае с Джонни-младшим, посланным учиться в «Лоуренсвиль», который в свое время заканчивал его отец.

– Я буду очень скучать без тебя, девочка моя, – сказала Долли, глядя на то, как укладывает свои вещи внучка. Дети сына были гораздо ближе ее сердцу, чем дети любой из четырех ее дочерей. Какие-то те были скучные и неинтересные, без искренности и естественного обаяния Джонни, без жесткости и решительности Розалинды. То, что это она сама низвела дочерей до состояния послушных ее диктату теней, чего те, в свою очередь, требовали и от своих детей, никогда не приходило ей в голову.

– Я поеду, нужда обязывает, – практично ответила Розалинда.

– Чья нужда? Ясно же, что не твоя.

– Мама хочет, чтобы остаток лета я провела в «Уитчвуде». А почему бы тебе не поехать туда со мной? Тебе там понравится. Знаешь, старинный такой дом, весь наполнен традициями и историей.

– Но уже не принадлежащий тем, чьи предки строили его. – Долли Рэндольф отрицательно покачала головой. – Такое никогда не произойдет с «Кингз гифтом». Никому не удастся скупить его на корню. Уж я об этом позабочусь! – Ноздри ее широко раздулись. – Слишком многого хотят эти новые денежные мешки, люди, подобные твоему отчиму. Ничтожества, возникшие из ниоткуда, только и умеющие, что делать деньги.

– Я все же рада, что он выкупил «Уитчвуд». Имение совсем захирело, а он, кстати, никаких денег не пожалел, чтобы придать ему его первоначальный вид.

– В надежде, что это поможет ему продвинуться еще ближе к своей цели. Ни за что не стану тратить свое драгоценное время, которого у меня уже и так в обрез, на общение с этим жуликом и фигляром. И никогда не пойму, что заставило твою мать выйти за него замуж. Никогда!

Над этой загадкой ломала себе голову и Розалинда, пока на авиалайнере пересекала по воздуху Атлантический океан. Когда мать сказала ей, что собирается выйти замуж, да еще за Билли Банкрофта, Розалинда ушам своим не поверила.

– Но ты этого не сделаешь! – непроизвольно вырвалось у нее, тогда еще десятилетней девочки, еще не умевшей скрывать то, что она думает.

– А я и не догадывалась, что нуждаюсь в твоем разрешении, – холодно бросила Ливи.

– Но не за него же! – снова не утерпела Розалинда.

– А почему бы и не за него?

– Да потому, что ты была замужем за папой! Как ты вообще можешь выйти за кого-нибудь замуж после папы? Да к тому же еще за старика.

– У нас разница только в пятнадцать лет, – защищалась Ливи.

– Да хоть в пятьдесят! И еще, он совсем не любит детей.

– Откуда тебе знать, что любит, а что не любит сэр Уильям?

На щеках матери зарделись красные точечки гнева. По правде говоря, Ливи немного побаивалась своей не в меру развитой и умной дочери. В четыре года та уже научилась читать и писать. Джонни же, напротив, восхищался ею. «Кто-кто, а она – типичный Рэндольф», – посмеивался он.

Да, думала Ливи. Это у нее от отца. Но многое в дочери было и от нее самой.

С Джонни у нее не возникало никаких проблем. Розалинда же ничего не принимала на веру. И была не в меру дружна со своей последней гувернанткой. Водить ребенка на заседания ООН! Не говоря уже о том, чтобы разрешать ей книги, которые Ливи дали прочесть только в шестнадцать лет! Когда Долли настояла на «Фокскрофте», Ливи не стала особенно возражать против этого выбора и даже втайне радовалась ему. Хорошо, что ее старшая дочь будет учиться в школе-интернате, подальше от нее. Сначала Ливи каждую неделю писала ей письма, но вскоре заменила их еженедельным телефонным разговором, длительность которого все более и более сокращалась.