Лучший друг девушки - Кауи Вера - Страница 1

Вера Кауи

Лучший друг девушки

1

На похоронах присутствовали трое из клана Рокфеллеров, двое Вандербильтов, один Меллон, один Уитни, несколько членов Верховного суда, несколько сенаторов, августейшие члены палаты лордов и даже один весьма влиятельный член правительства Маргарет Тэтчер. Но большинство составляли женщины, многочисленные подруги почившей. В маленькой церквушке Святого Иоанна они могли только стоять, так как со времени постройки в 1714 году она служила Рэндольфам домашней церковью. Располагалась она всего в трехстах ярдах от большого дома, возведенного одновременно с ней, и от реки Рап-паханнок их отделяли цепочка деревьев и череда лужаек, которые, как любил говаривать Билли Банкрофт, были почти так же хороши, как дома. Но те, кто знал Билли ближе, находили его замечание забавным, так как в Уайт-чепеле[1], где он родился, и раньше, и сейчас даже днем с огнем невозможно было сыскать приличную траву.

– Господи, какая жара, – прошептала одна из женщин своей соседке. – А от запаха этих цветов просто голова идет кругом.

Цветы, все до единого, были белые: в подробной инструкции, касающейся организации своих похорон, Ливи особенно настаивала на этом цвете. Согласно канонам французской моды, все цветы размещались в хрустальных вазах, составлявших личное достояние Рэндольфов: мириады кизила, ирисов, нарциссов, мохнатоголовых маргариток с огромными золотыми глазами, роз, гвоздик, сирени. Каждый цветок был любовно взращен в теплицах «Кингз гифта» (Королевского подарка), названного так в честь пожалованных Джону Рэндольфу Карлом II земель в знак благодарности за оказанную Его Величеству деликатную услугу: он свел своего монарха с прелестной фрейлиной, известной своим целомудрием. Рэндольфы проделали большую работу, чтобы затенить этот факт, и со временем успешно заменили его легендой о том, как Джон Рэндольф чудом спас короля от неминуемой смерти в момент покушения на его жизнь. Ливи, недолго пребывая в роли миссис Джон Питон Рэндольф VI, всегда называла родоначальника династии Рэнди Рэндольфом и не скрывала истинного источника благосостояния рода. При всей вышколенности и тонком вкусе она оставалась верна себе, будучи человеком здравомыслящим и убежденным реалистом.

– Ах, как мне будет не хватать Ливи, – жалостливо всхлипнула ее подруга, – так и кажется, что она вот-вот здесь появится, обратив на себя всеобщее внимание.

– Да, Ливи была непревзойденной, – с готовностью согласилась ее приятельница, но уже без обычного укола зависти. Теперь у нее наконец появилась возможность как-то выделиться, что прежде было недостижимо: яркая индивидуальность Ливи затмевала всех. – Бедная Диана ужасно расстроена, – участливо кивнула она в ту сторону, где в безутешных рыданиях сотрясалась младшая из дочерей усопшей, уткнув лицо в большой платок, которыми предусмотрительно снабдил детей отец, специально для этого случая достав их из верхнего ящика собственного комода.

Остальные дети – его, ее и их общие – стояли с каменными лицами у конца скамьи рядом с гробом, сделанным из английского дуба, так как Ливи умерла в Англии, где провела последние двадцать пять лет жизни с тех пор, как вышла замуж за Билли Банкрофта.

– Диана всегда была самой чувствительной, не то что Роз – Рэндольф с головы до ног! Видимо, поэтому она и не ладила с отчимом. Роз – вылитая бабушка. Помнишь старую Долли Рэндольф? Как из гранита вытесана. А как она вела себя на похоронах бедняги Джонни! Единственный сын погиб в тридцать четыре года, а она хоть бы слезинку уронила. А вот Ливи тогда чуть не умерла от горя...

По церкви пошел шелест: собравшиеся стали готовиться к заупокойной молитве.

– Естественно! Ты же знаешь, Ливи обожала своего первого мужа...

Через сорок пять минут двери громадной гостиной «Кингз гифта» были распахнуты на крытую, с колоннами, террасу, выходившую прямо на лужайки. Слуги-мужчины в белых перчатках на серебряных подносах обносили гостей любимым шампанским Ливи «Blanc de Blancs» от Крюга и «Clos du Mesnil». К их услугам был шведский стол с разнообразными яствами и закусками. На белых домотканых скатертях стояли огромные чаши из китайского фарфора, доверху наполненные грушами, вишнями и клубникой, выращенными, как и цветы в церкви, в садах и теплицах «Кингз гифта». Рядом дымились блюда с жареными, как на американском юге, цыплятами с рисом, приправленными шафраном; на изящных тарелках были разложены перепелиные яйца с майонезом и всевозможные салаты, а в центре красовался один из тех огромных тортов, которые при жизни так любила Ливи, – на этот раз кофейный, пропитанный коньяком, заказанный в «Фотоне» и доставленный сюда спец-авиарейсом. И все, как не без зависти заметила одна из подруг Ливи Эбби Синглтон, было просто великолепно, как, впрочем, и все то, что делала усопшая.

– Кто мог сравниться с нею? – риторически вопрошала она.

– Бедный Билли, – на лужайке перед домом сказал один из его давних друзей другому. – Как же он теперь-то без нее? Всю их совместную жизнь Ливи опекала его и брала на себя все заботы – и домашние, и семейные.

Оба взглянули в ту сторону, где стоял Билли Банкрофт – последние три года первый барон Банкрофт, – всей своей позой изображая скорбящую Выдающуюся Личность. С высокомерным достоинством принимал он соболезнования тех, кто был ближайшим другом его жены и чье присутствие на последнем ее рауте – уже духовном – она специально оговорила.

– Замечательная женщина, – вздохнул один из мужчин, как и Билли, член палаты лордов. – Не могу припомнить ни единого случая, чтобы хоть один волосок в ее прическе оказался не на месте. Выглядела она всегда так, будто ее только что вынули из оберточной бумаги. Моя жена говорит, что это достигается ценой громадных усилий и железной силой воли.

– В этом вся Ливи. Само совершенство. Но... – пожал плечами его собеседник, – она ведь и замужем была за господином Совершенство.

– А это родовое поместье ее мужа, не так ли?

Американец посмотрел в сторону видневшегося за лужайками дома, красные кирпичи которого от древности обрели розоватый оттенок, изящно контрастирующий с белым фронтоном и окнами.

– Да, – заговорщицки подмигнул он собеседнику, – она, видимо, хотела, чтобы ее похоронили здесь. Билли, говорят, от злости чуть не лопнул.

Всем было известно о мавзолее, который он соорудил для себя и жены: он собирался провести с нею загробную жизнь так же, как провел земную. Решение Ливи сойти в вечность бок о бок со своим первым мужем было актом откровенного вызова, совершенно несовместимым с поведением женщины, которая никогда даже голоса не поднимала на другого.

По другую сторону лужайки две школьные подруги Ливи судачили о детях Банкрофтов. Лулу де Фриз доверительно сообщила Эбби Синглтон, что видела, как Диана с мужем, едва прибыв сюда, тотчас удалились наверх и как потом он один спустился вниз, оставив жену «отдыхать».

– Скорее всего он оставил там ее рыдать, – пробормотала она. – Диана просто обожала свою мать...

– Если обожание можно измерять слепым подражанием, то тогда она, несомненно, обожала ее.

– Но все дело в том, – заметила Лулу, – что Ливи Банкрофт была неподражаемой. Однако это нисколько не смущало Диану...

– Зато Розалинде и не надо стараться. Когда она сегодня вошла в церковь, у меня мурашки по коже забегали.

– Да-а, Роз – вылитая мать.

– Слава Богу, что она сбросила с себя наконец это хиповое тряпье. Полагаю, с этим периодом уже покончено.

– Хотелось бы надеяться. Роз уже не девочка, тридцать четыре года – это не шутка!

Эбби вздрогнула, упоминание о возрасте старшей из дочерей Ливи живо напомнило ей о собственной дате рождения, тщательно корректируемой все эти годы. Зная это, Лулу с особым удовольствием продолжила эту тему:

– Хотя она и не выглядит на свои тридцать четыре, это вовсе не меняет того, что Ливи умерла в пятьдесят четыре и что мы вместе ходили в одну и ту же школу...