Психогенные грибы - Соколов Дмитрий Юрьевич - Страница 19

Большое внимание уделяется месту, где проходит трип, — это обычно прекрасно сделанные комнаты, украшенные цветами, скульптурами, картинами, «объектами природы»; нередко природа присутствует сама совсем близко (океан, горы, озеро). Фрукты, орехи, ароматические масла и все, что вкусно горит… Конечно, музыка, и ее выбору посвящается особое внимание. Рисунки и скульптуры часто имеют «архетипическое» и религиозное значение — Будды, египетские боги, африканские идолы…

Принимающий ЛСД или псилоцибин оптимально лежит с закрытыми глазами (это может усиливаться специальной маской), по возможности не действует и не вступает в разговоры. Психодинамические процессы также по возможности обходятся стороной, если в них не наступает срочной нужды. Другими словами, терапевт делает максимум для того, чтобы опыт был настолько «чистым» и «естественным», насколько можно.

Такая терапия более всего эффективна в лечении алкоголизма, наркомании, депрессии, а также при работе с умирающими. Невротики, как правило, требуют более систематической проработки помимо трипа.

8. Можно отдельно рассказать о «психосинтезе», как его разработал мексиканский терапевт Сальвадор Рокет (Salvador Roquet) (не путать с психосинтезом Ассаджиоли, а вообще, конечно, напридумывали мы словечек…). Рокет давал пациентам энтеогены очень широкого спектра — ЛСД, кетамин плюс почти все, что традиционно использовалось индейцами Мексики, включая грибы, ололиуки («семена девы Марии», Ryvea или Ipomoea, вьюнок) и Datura (дурман). Для сессий пациенты собирались в группы, максимально гетерогенные (разнообразные) по всем параметрам (возрасту, опыту с энтеогенами, симптоматике и т. д.). Сессии проводились ночью. Важной их частью служили слайды, которые демонстрировались на всю стену. На этих слайдах изображались сцены, максимально возбуждающие самые разные эмоции. Вперемешку показывались слайды родов, секса, насилия, счастливого детства, смерти, прекрасные виды природы, торжественные храмы и т. д.[53] Так проходили шесть часов. Потом следовала фаза «рефлексии» до рассвета. Потом—час отдыха для всех (пациентов и персонала) и интегративная долгая сессия, на которой обсуждалось, что, собственно, происходило и что бы это значило. В курсе терапии таких сессий было от десяти до двадцати. Пациентами были в основном «амбулаторные невротики».

Одно описание, данное человеком, проходившим курс лечения у Рокета, очень выразительно называется «Плохие трипы могут быть лучшими трипами». То, что там описывается, внешне выглядит довольно страшно: этакий локальный ад на десяток душ, снабженный бесстрастными прислужниками. В сущности, не нужно много опыта, чтобы представить себе, насколько этот setting отличается от приятственностей Психеделической терапии. Тем не менее, так же очевидно, что для очень многих пациентов метод работал, вызывая активацию хронически подавляемых конфликтов, интеграцию, закалку, прочищение и т. д. Метод Рокета был достаточно популярен в том смысле, что у него было немало последователей во многих странах мира.

История доктора Рокета имеет грустное продолжение: в начале истерии Drug War (войны с «наркотиками») к нему в институт во время сессии явились вооруженные полицейские и арестовали всех. Причем если пациенты были выпущены, то сам Рокет провел в тюрьме полгода. На его защиту поднялись многие мексиканцы и иностранные медики, и он в конце концов был освобожден, но ни о какой работе речи уже быть не могло. Скоро он уехал из Мексики; умер он, кажется, в Канаде.

9. Можно пролистнуть такие интересные работы, как сочетание с энтеогенами гипноза (я это и делаю), но нельзя не упомянуть работу с умирающими. Это та область, где закомплексованность «западного» отношения к телу, сознанию и смерти вылезает наружу самым очевидным и болезненным образом, и эффекты энтеогенов потому наиболее благотворны.

Почти все, что я знаю по этой теме, взято из книги Станислава Грофа и Джоан Хэлифакс «Человек перед лицом смерти», она переведена на русский и доступна в Интернете (на high.ru), так что я не буду много переписывать сюда. Первые работы, когда ЛСД давали умирающим больным, делались вовсе не ради просветления, а для снятия болей. ЛСД действительно часто дает болеутоляющий эффект больным, на которых более не действуют обычные препараты. Сам Гроф работал с этим много, и в Чехословакии в начале 60-х, и в США потом. Но гораздо ценнее, на мой взгляд, те эффекты, которые дают людям, близким к смерти, понимание своей судьбы и примирение с ней, знание о вечности души или сознания, которое часто дается им в трипах. Примеры, которые подробно описывают Гроф и Хэлифакс, берут за душу. И душа говорит мне:

«Я хочу осознавать все, что происходит со мной, всю, всю жизнь. До самой точки. Когда тело будет слабеть к старости — я буду наблюдать это без страха. Если ум износится и будет ходить по одним и тем же замкнутым дорожкам—я буду наблюдать это со спокойствием. Я знаю секреты всех этих превращений. У меня есть лекарства для каждою этапа. И когда придет смерть, я надеюсь, ты у же будешь достаточно мудрым, чтобы слушать меня и встретить ее достойно. И если тебе нужно будет съесть грибов, чтобы подсобраться с силами для этого, — да жри что хочешь. Это простая, обычная смерть. Улыбнись ей и стань на голову»

Олдос Хаксли, писавший, что «последние часы должны делать человека более сознательным, а не менее сознательным; более человечным, а не менее человечным», принял ЛСД перед собственной смертью от рака.

10. Когда я описывал эффекты грибов в этой книге, я был очень осторожен. Я имею в виду, что есть гораздо более значимые вещи, которые происходят не всегда, но часто. Многие из них, по-моему, составляют саму сущность психотерапии, и в этом смысле я согласен с моделью Психеделической терапии, которая старается в трип «не вмешиваться». Представление о вечности, которое получает очень часто «психонавт», на мой взгляд, так терапевтично, что дальше некуда; понимание «сущности», отличной и почти не зависящей от смертного тела; видение Вселенной как целостной осмысленной структуры; близость к Богу; осознавание или хотя бы представление об объективном существовании бессознательных слоев психики; сама ясность мышления—все это, повторяю, на мой взгляд, составляет саму сущность психотерапевтического процесса, и постижение и переживание этого «под грибами» или с другим энтеогеном тем более ценно, что все это не навязывается другим человеком, а воспринимается непосредственно, из «самого себя» или «высших» инстанций. Есть и другие феномены, специфичные для многих процессов психотерапии, — например, проникновение в сущность ролевого поведения. Я позволю себе привести отрывок из книги Рам Дасса «Это только танец», иллюстрирующий опять-таки саму сущность нескольких форм психотерапии. В этом эпизоде к тому же принимают участие два человека, которыми я восхищаюсь; оба психотерапевты, оба, очень тесно связанные с Психеделическим движением в самом его буме и сердцевине; и оба, пошедшие значительно дальше и того и другого.

Я был в Англии и встречался с психиатром Рони Лэйнгом. Мы с Рони однажды решили вместе принять ЛСД.

Он спросил-. Сколько мы примем?

Я ответил: Почему бы нам не принять по 300 микрограммов.

Он: Это многовато для меня. Но раз ты рядом, я думаю, все будет нормально.

Сказав так, он как бы отвел мне роль его протектора, проводника, что меня смутило. Ну ладно. Я не знаю этого парня, и если это то самое путешествие, которое я предполагал совершить, пусть я буду Джоном-Ответственностью. Поехали. В таких ситуациях я всегда старался создать по возможности приятную обстановку. Поэтому я поставил диски Майлза Дэвиса, мы разлеглись поудобнее и приняли ЛСД. Первое, что после этою сделал Рони, — он разделся до трусов и встал на голову. Это никак не входило в мою модель того, что должен делать человек после приема психеделиков. Тогда я еще ничего не знал о йоге, и такое поведение казалось мне абсурдом. Это было лет семь тому назад. Поэтому я наблюдал за ним с некоторым недоверием Потом он подошел ко мне и посмотрел мне в глаза. Он выглядел беззащитным ребенком, в полном соответствии с выбранной мною моделью защитника, проводника. Да, он выглядел абсолютно беззащитным ребенком. Он вызвал во мне настоящий материнский импульс. Мне ужасно захотелось защитить его, сказать ему: