Правила Золушки - Кауффман (Кауфман) Донна - Страница 18

Обходя людей, он размышлял, какого, собственно, черта им всем здесь было нужно. Дому прислуга была необходима, надо будет сказать адвокатам, когда те нагрянут, чтобы никого не отпускали. Шейну не хотелось нести ответственность за их жизни, но он также не намеревался вышвыривать всех на улицу, даже не узнав, кто что делал и как долго. Он знал, что иные семьи работали на Морганов поколениями, но разбираться, кому оставаться, а кому собирать пожитки, ему было не по душе. Если надо, он может помочь им найти другую работу.

Шейн вздохнул, понимая, что для этого потребуется время. Он огляделся в поисках кого-нибудь рангом повыше, чем носильщик. Была назначена встреча с адвокатами Большой Алекс, но он надеялся справиться за час. Было время, чтобы осмотреться вокруг и разобраться в тех чувствах, которые вызывает это место. Шейн не знал, чего ожидать, но не предполагал, как сложно все будет.

Он вошел в фойе, оглядел гладкие ступени большой лестницы и почувствовал, как сердце сжалось в груди. Шейн был последним из Морганов, что стояли на этом самом месте и восхищались величием семейного особняка.

– И каков будет твой вклад в это величие? – прошептал Шейн, осознав наконец всю сложность предстоящих дел.

По пути сюда он не подозревал, что дел будет побольше, чем принять пару корпоративных решений и пристроить личную собственность на пару миллионов долларов. Он думал, что наследство Морганов – это наследство Александры. Не его. И никого другого. «И никогда я еще не был так близорук», – размышлял он, рассматривая портреты, висевшие на стенах вдоль лестницы на второй этаж.

«Но я же никогда не был одним из них», – продолжал думать Шейн, не обращая внимания на суету вокруг. Его тоже не особо замечали. Он провел рукой по блестящим перилам, поднимаясь наверх мимо картин, которые видел сотни раз, но не понимал, для чего они здесь висят. Может, из-за ранней смерти родителей он чувствовал себя изгоем? Или потому, что бабушка явно не была самой ласковой женщиной на свете. Или из-за того, что она пыталась воспитать его по-своему, а он сам решил, каким должен быть настоящий Морган.

– Шейн? Это ты?

Разом отбросив эти мысли, Шейн повернулся и увидел двух пожилых людей, направлявшихся к нему. В дорогих костюмах, с кожаными портфелями, они прошли через мраморный холл. Впервые он был так рад видеть адвокатов.

Еще не спустившись с лестницы, он узнал старшего из них.

– Хол?

Шейн ухмыльнулся, заметив, как тот, кого он когда-то называл дядей, расплылся в довольной улыбке. Шейн пожал протянутую руку и обнял его. Прежде Шейну казалось, что Хол гораздо выше.

– Много воды утекло, – проговорил Шейн, удивляясь своим чувствам.

– Слишком много, – ответил Хол, похлопывая его по спине. Голубые глаза потускнели, но глядели по-прежнему зорко.

Хол Калловей был личным адвокатом бабушки и ее старым поклонником. С большим теплом и пониманием он относился к Шейну, когда у того возникали проблемы, и даже разбирался с его школьными делами. Его советы помогли Шейну избежать многих неприятных ситуаций. Идеалом мужчины в детстве для него был Хол.

– Думал, ты уже на пенсии, – проговорил Шейн, чувствуя, как к горлу подступает комок.

– Не знал, что, находясь на Бора-Бора или где там еще, ты так осведомлен.

Шейн улыбнулся.

– Я уехал с Бора-Бора несколько лет назад. Но я всегда в курсе важных событий.

На лице старика промелькнуло выражение печали, и Шейн тут же пожалел о своих словах. Несмотря на любовь к Шейну, Хол долгие годы испытывал глубокие чувства к Александре, хотя та не хотела ни признавать их, ни отвечать на них. «Это было ее ошибкой», – всегда думал Шейн. И одновременно желал, чтобы Хол нашел кого-нибудь, кто ответил бы ему взаимностью. Как-то Шейн напился после того, как его бросила девушка, с которой он встречался две недели, и спросил Хола об его чувствах. Тот только пожал плечами и сказал, что человек любит того, кого он любит. Не всегда можно выбирать.

На секунду Шейн представил лицо Дарби. Она была мила, она была здесь, и она понимала его неприязнь к семье. Чего еще? Ничего такого он не думал. У нее ранчо, которым надо заниматься.

А у него – империя, которую нужно перестроить.

– Мои соболезнования. – Впервые за все это время он искренне произнес эти слова. – Знаю, ты всегда хотел, чтобы мы с ней не ссорились. Мне жаль, что я тебя разочаровал, Хол.

Тот покачал головой, но в глазах застыла печаль.

– Не стоит. И, отвечая на твой предыдущий вопрос, скажу: я действительно на пенсии. Но Александра сохранила мою фирму, и они попросили меня вернуться и разобраться с этими непростыми делами. – Теперь его улыбка была и в глазах. – Воля у твоей бабушки была железная, и я понимал ее лучше, чем другие. Кто же еще поможет тебе расхлебать эту кашу, а?

Шейн сжал его плечо.

– Каша еще та. А ты не мог уговорить ее оставить все тому, кто имеет хоть малейшее представление, что со всем этим делать? – Шейн пошутил, но улыбка исчезла с лица Хола, и он стал очень серьезным.

– Видимо, ты утратил надежду снова стать частью семьи, но Александра рассчитывала на это. Разумеется, она думала, что ей отпущено больше времени, но все равно, ожидая тебя, не сидела сложа руки. – Хол поднял руку, предупреждая возражения Шейна. – Она на самом деле была в бешенстве, узнав о твоем дезертирстве. Твоя бабушка не привыкла, чтобы ей противоречили. А ты, последний из Морганов, просто наплевал на все, что она сделала... – Он запнулся, качая головой. Его тусклые глаза внезапно загорелись. – Прости меня. Я не хотел... Думал, что уже давно примирился с этим. Я полагал, ты понимаешь, что за ее сильной личностью скрывался ранимый человек.

– Ранимый? – недоверчиво переспросил Шейн. – Она когда-нибудь думала, что со мной делает? Она хотела выйти за дедушку, после его смерти охотно возглавила семью, и, могу добавить, весьма преуспела. У меня никогда не было такого выбора. Она когда-нибудь интересовалась моими надеждами, моими мечтами? Мы не могли разговаривать, Хол. Она диктовала свою волю, а мне предлагалось падать перед ней ниц и превозносить ее намерения. Не важно, нравится ли мне это и сделает ли это меня счастливым. Я был просто дорогой, по которой она шла. – Шейн не отводил взгляда от Хода, но смягчил тон: – Поэтому я выбрал свой путь. И не жалею об этом. – Он коснулся руки старика. – Мне действительно неприятно, если это тебя обижает. Этого я бы не хотел. Но моя бабушка – не единственный ранимый человек на земле.

Хол смотрел ему прямо в глаза, не говоря ни слова. Потом отступил назад и указал на человека позади него:

– Шейн, это Уильям Бакстер. Он занимался делами твоей бабушки с тех пор, как я ушел на пенсию.

Шейн поздоровался, оценив крепкое рукопожатие. Они с Холом слишком разошлись во мнениях, нужен был кто-то третий, чтобы смотреть на вещи непредвзято.

– Рад познакомиться с вами. Ценю ваше желание помочь мне разобраться. – Он глянул на Хола: – Я действительно ценю это. Больше, чем тебе кажется.

Тот кивнул. Шейн постарался расслабить плечи, потом улыбнулся и указал на рабочих, снующих вокруг с букетами цветов:

– А теперь, может, кто-нибудь из вас мне объяснит, что за чертовщина здесь творится?

Ожидая в аэропорту Стефана Бьорнсена, Дарби не знала, к чему ей готовиться. Скорее всего, партнер отца – пожилой седеющий мужчина со спокойной улыбкой и внимательными голубыми глазами, которые сразу распознают все, что нужно. Представив себе гостя, девушка решила, что будет вести себя вежливо и не станет волноваться. Она была только леденцом на палочке, и ничем больше.

Сегодня вечером им предстоит быть на благотворительном празднике, и поговорить вряд ли удастся. Конечно, Дарби беспокоило, что ей придется знакомить гостя с людьми, которым гораздо интереснее обсуждать ее внезапное возвращение у нее за спиной. «Да пошли они все», – подумала Дарби с вызовом. Черт с ней, с этой папашиной сделкой, она не собирается брать на себя и это. В следующий раз пусть прыгает в самолет и встречает своих гостей сам.