Бриллианты на пять минут - Соболева Лариса Павловна - Страница 3

Ксения Николаевна взяла визитку, поблагодарила и вышла из мастерской.

Переступив порог собственного дома, старушка и ее внучка носились со скоростью вентилятора. Ксения Николаевна снимала одежду и бросала там, где сняла. София подбирала вещи и засовывала их в шкаф в комнате бабушки, одновременно переодевалась в домашнюю одежду.

Надев ночную сорочку, Ксения Николаевна запрыгнула в постель, натянула одеяло до подбородка:

– Уф, успели.

– Ба! – взвизгнула Софийка. – Лицо! У тебя накрашено лицо!

Послышался звук мотора – это въезжал во двор автомобиль.

– Чего стоишь? – рявкнула Ксения Николаевна. – Быстро неси лосьон!

София умчалась, тут же прибежала с лосьоном и ватой, бросила бабушке:

– В твоем возрасте краситься необязательно! А ты куришь, пьешь коньяк, неприлично выражаешься, еще и красишься! Сейчас застукают…

– Зеркало! – скомандовала бабушка. – И не читай мне нотаций!

Ксения Николаевна вытерла губы, брови и веки, бросила ватку под кровать, схватила книгу, вперилась в нее глазами… И вовремя это сделала. В комнату заглянула дочь Ариадна:

– А вот и мы. Как ты себя чувствуешь, мама?

– Как можно чувствовать себя в семьдесят два года? – проворчала Ксения Николаевна. – Конечно, плохо.

– Сейчас обедать будем, – сообщила дочь.

Этот диалог происходит между ними постоянно, только меняются слова, обозначающие время суток: «Сейчас будем завтракать… обедать… ужинать…» После дочь приносит еду на подносе, затем уносит. И все. Никаких разговоров по душам, общих интересов. Как будто Ксения Николаевна зверушка, которой, кроме еды, ничего не надо.

– Знаешь, Ариадна, – сказала она дочери, – ты наверняка устала, пусть София принесет обед, а потом уберет.

– Да? Ты так думаешь? Хорошо.

Ариадна закрыла дверь, а Ксения Николаевна буркнула:

– Кажется, я подала ей идею спихнуть заботу обо мне полностью на тебя, дорогая. Черт меня дернул за язык!

– Тише, услышат, – предупредила девушка, подсаживаясь на кровать к бабушке. – Они давно спихнули тебя, ты разве не заметила?

– София! – позвала Ариадна. – Обедать!

– Мне принесешь, когда они уберутся, – бросила бабушка, надевая очки. Как это дочь не заметила, что книжку она якобы читала без очков? – Терпеть не могу есть в одиночестве.

– Хорошо, – улыбнулась Софийка и ушла.

Ксения Николаевна прикрыла веки, задумалась.

Судьба часто щекотала ей нервы разнообразием. Первый муж Ксении Николаевны погиб на границе. Второй умер от туберкулеза, с третьим она развелась, четвертый… С четвертым не расписывалась, а потом сбежала от него с красавцем, но шулером, который вскоре сел в тюрьму. Пятый… или шестой? Мужчин в жизни Ксении Николаевны было много, и все безумно любили ее. Она была хороша собой, легка в общении, умела подать себя. Да, пожила она на этом свете, хорошо пожила! Однако подходит время, когда хорошее кончается и следует подумать о будущем. Нет, Ксения Николаевна умирать пока не собирается. Вот устроит она счастье Софийки, тогда, может быть, подумает о переходе в вечность. А пока – извините, госпожа смерть, у нее есть еще дела в этом мире, они более важны, чем вы.

Звук мотора возвестил, что зять и дочь уехали. В комнату с подносом вошла Софийка, осторожно поставила его на стол. Ксения Николаевна словно не заметила ее, отрешенно смотрела в книгу и не видела там ни строчки.

– Ба, я принесла обед, – окликнула ее Софийка, усевшись на стул.

– Прости, дорогая, я задумалась.

Ксения Николаевна спустила ноги с кровати, сунула их в тапочки, набросила махровый халат, сняла очки и пододвинула к себе поднос с тарелками.

– А можно я посмотрю на колье? – спросила внучка.

– Конечно, – ответила она, приступая к обеду. – Ридикюль под подушкой.

София взяла сумочку, осторожно открыла. Ридикюль – настоящая сокровищница, только бабушке известно, что хранится в нем. София до недавнего времени о его существовании и не подозревала, а в руки взяла впервые, поэтому, приоткрыв, с затаенным дыханием смотрела внутрь минуту-другую, будто оттуда вот-вот выпрыгнет некая тайна. Но внутри не было ничего особенного, кроме фотографий и документов, парочки коробочек и колье. Его София вынула двумя пальчиками, разложила на одеяле.

– Красиво, – сказала внучка. – Неужели оно ненастоящее?

– Его не так надо рассматривать. Дай сюда. А теперь присядь и повернись ко мне спиной. – Она застегнула колье на шейке Софийки и слегка оттолкнула ее. – А теперь посмотрись в зеркало.

София подскочила к круглому зеркалу на стене, чуточку спустила с плеч кофточку и, поворачивая голову то вправо, то влево, залюбовалась переливами камней. При дневном освещении они сияли скромно, вздрагивали от поворотов, дрожали от дыхания девушки. Но стоило попасть на колье солнечному лучу, как камни вспыхивали резким стальным огнем и слепили глаза. Ксения Николаевна перестала есть, завороженно следя за внучкой.

– Ты прекрасна, ангел мой, – проговорила она.

– А какая она была, прабабушка? – спросила внучка, не отрывая взгляда от зеркала.

– Потрясающе красива, мужчин с ума сводила. К сожалению, ни я, ни твоя мать не унаследовали ее божественной красоты. Разве что ты чуточку похожа на нее. Но красота, милая, это не только губы, глаза и нос. Это еще что-то такое… неуловимое, идущее изнутри… нечто колдовское. Кстати, у меня есть ее фотографии. Хочешь взглянуть?

– Ну конечно! – обрадовалась Софийка и запрыгнула на кровать, уселась по-турецки. – С твоей стороны, это бессовестно – до сих пор не показать мне прабабушку.

– Да все недосуг как-то было, – сказала Ксения Николаевна, снова надевая очки. – Я занималась твоим воспитанием – личным примером показывала, какой не надо быть.

– Уж точно, – шутливо вздохнула девушка. – Если б я брала пример с тебя, давно бы курила, пила и неприлично выражалась.

– Хватит, хватит! – недовольно всплеснула руками Ксения Николаевна. – Иногда мне кажется, что это я – твоя внучка, а ты – моя занудливая бабка. К старости невыносимой станешь.

– Ну, до старости мне еще далеко, – отмахнулась Софийка.

– Так только кажется. Годы, ангел мой, летят, как чокнутые. И куда, спрашивается, несутся? Вот, взгляни. Здесь ей тридцать.

На пожелтевшей фотографии София увидела сидящего мужчину в форме белогвардейского офицера, с маленькими усиками, а рядом с ним стояла потрясающе красивая статная женщина с огромными глазами и великолепными волосами, уложенными в пышную прическу. На обратной стороне фотографии надпись: «Харбин. 1929 год».

– Харбин? – удивленно вскинула глаза внучка. – Где это?

– В Китае. Куда ее только не забрасывала судьба. Харбин был прибежищем белой контры, как говорили в советское время. На самом деле это были несчастные люди, изгнанники, которые хотели жить и мечтали вернуться на родину.

– Поэтому папа говорит, что ты и твоя мать – недорезанная контра?

– Твой отец болван! – взорвалась Ксения Николаевна. – Хам и невежа. Природа надежно защитила его мозг от ума, а душу от нравственных изысков. Да он попросту свинья! Так говорить о моей маме и обо мне…

– А это мой прадед? – спросила Софийка, оставив возмущения бабушки без реакции. – Значит, мои предки дворянских кровей? Ух ты!

– Нет. Твой прадед вот, – протянула бабушка фотографию. – И перестань говорить про дворянскую кровь! Противно, честное слово. Иногда видишь чье-нибудь милое крестьянское лицо, и вдруг это лицо начинает утверждать, будто оно – княжеских кровей. Глупо!

Снимок неплохо сохранился. Люди на нем были запечатлены крупным планом – по пояс. На фотографии та же женщина, только постарше, а рядом с ней плечистый мужчина со спокойным, открытым лицом, с шевелюрой кудрявых волос.

– Ба, расскажи мне о них…

– Не сейчас, дорогая. Это тяжелый рассказ. И сказочный одновременно. А связан он с нашим колье. Потом как-нибудь. Знаешь, что я сделаю? – вдруг хитро сощурилась бабушка. – Пока не приехал специалист по камням, попытаюсь продать картину.