Бриллианты на пять минут - Соболева Лариса Павловна - Страница 11

– Поглядите, сударь, на этих раздувшихся от важности индюков. Они блюдут внешние приличия, кичатся своим происхождением, хранят традиции. А попади им на язык, так от вас буквально пух и перья полетят. Кстати, многие из этих господ давно потеряли состояния, однако с честью надевают штопаное платье и полны гордости.

– Вы не любите свет, – сказал я с улыбкою.

– А за что их любить? Никогда толком ничего не делали, а людей труда презирают. Разве вы не заметили, как все эти старинные мощи воротят от вас нос?

– Я слышал, будто бы скоро сословия отменят.

– О, не надейтесь! – рассмеялась она. – А коль отменят, придумают вместо сословий еще что-нибудь… разделяющее. Мы без вражды не можем жить. Ах, как жаль, что теперь все знают мастера, который сделал колье! А мне хотелось подразнить этих снобов, они ведь завистливы. Смотрите – вон идет невеста графа Свешникова. Хороша… но перчатки на ней старенькие. Это унизительно для молодой девушки княжеских кровей!

Мари шла нам навстречу под руку с братом – ровесником Арсения Сергеевича. По слухам, Дмитрий Белозерский занялся государственной службой. Держался он с большим достоинством, хотя семья Белозерских значительно обеднела. Тем не менее за Дмитрия Павловича многие согласились бы отдать дочерей. Женщин нынче развелось много, на всех не хватает женихов, а князь, хоть и обедневший, все же князь. Он встретился со мной взглядом, перевел глаза на баронессу, слегка кивнул и прошел мимо.

В дальнейшем мои мысли были заняты одним – как передать записку Мари. И придумал. Возможно, неудачно, но больше ничего не пришло в голову. Я завернул записку в свой кружевной платок и намеренно потянул баронессу в сторону, куда ушли Мари и ее брат с родными.

Наконец Белозерские снова появились. Когда они прошли мимо, я уронил платок, поднял его и догнал Мари:

– Прошу прощения… вы обронили платок.

Я протягивал ей платок и умолял взглядом взять его. Мари растерянно рассматривала мой платок и меня, не решаясь протянуть руку.

– Прошу вас… – настойчиво сказал я.

Она несмело взяла платок. Нащупала в нем посторонний предмет, вскинула на меня испуганные глаза, но я извинился и вернулся к баронессе. Все, дело было сделано. Я со спокойной совестью поболтал еще с Агнессой Федотовной, получил приглашение на ужин и поспешил в свою ложу, так как начинался второй акт. Я чувствовал несказанное облегчение, слушал оперу и радовался, что скоро она закончится.

Внезапно в ложе моей произошло движение, я хотел обернуться, но вдруг услышал робкий девичий голос:

– Не оборачивайтесь! Я не хочу, чтоб меня заметили…

Все же я сел боком к бордюру ложи, дабы увидеть, что за таинственная незнакомка рискнула прийти в мою ложу. Прячась за бархатной шторой, стояла княжна Белозерская.

– Простите мне мою смелость… – опустила она глаза. – Вы видели его?

– Да, – ответил я шепотом, повернув лицо к сцене. – Мне довелось встретиться с Арсением Сергеевичем в тюрьме, тогда он и передал для вас записку.

Признаюсь, я был сражен. И ее смелостью, и ее самостоятельностью. Она компрометировала себя, войдя ко мне. Последствия подобного поступка для юной девушки могли оказаться самыми ужасными – свет жесток в таких случаях, ставит клеймо: женщина легкого поведения.

– Как он? – спросила Мари озабоченно.

– Не скрою, состояние его плачевное.

– Это я поняла из записки, – быстро заговорила она. – Что с ним будет?

– Не могу сказать, какое решение вынесет суд… но дела его плохи. Арсений Сергеевич убил…

– Нет, он не мог этого сделать!

– Поймите, Мария Павловна, против Арсения Сергеевича буквально все.

– Я не верю. Это все та женщина… с которой вы гуляли в фойе. Из-за нее все. Она и моего брата околдовала. Она дурная женщина, вам не следует с ней встречаться… Простите, я говорю дерзости… а ведь пришла не за этим. Влас Евграфович, не согласитесь ли вы передать ему письмо? Прошу вас, не отказывайте мне!

Встречаться снова с графом Свешниковым у меня не было ни малейшего желания. Но я не мог отказать этому чудному созданию, которое страдало и любило. И позавидовал графу Свешникову. Если б меня любила женщина столь сильно, я бы, не задумываясь, отказался от холостяцкой жизни и бросился бы к ее ногам. Как он мог оставить Мари?!

– Постараюсь, – пообещал я, повернувшись к ней. – А теперь идите, Мария Павловна. Ежели вас хватятся… будет скандал.

– Вы боитесь скандала? – удивилась она. – Вы же образованный, умный человек…

– Я боюсь за вашу репутацию, – уточнил я. Мне-то скандалы глубоко безразличны.

– Завтра в пять я приду в Зимний сад, там передам письмо. А это… прочтите.

Она упорхнула из ложи, оставив нежный аромат духов. На моих коленях лежал мой платок, в нем лежала все та же записка. Я развернул листок и прочитал: «Милая Машенька! Стоя у края пропасти, я осознал, как неосмотрительно поступил, разорвав наши отношения. Бог наказал меня более, чем накажут люди, но ты прости. Моя жизнь кончена, я хочу уйти со спокойной душой, зная, что ты простила меня, ибо виноват я только перед тобой. Не бойся Власа Евграфовича, это редкой порядочности человек. Передай ему на словах все, что посчитаешь нужным. Прости и будь счастлива. Арсений».

Надо ли говорить, что у меня в мозгу все переставилось? Что значило «я хочу уйти со спокойной душой»? Покуда суда еще не было, приговор не вынесен. Впрочем, даже за дуэли наказывали строго, но дуэль – это защита чести, посему наказание не смертельно, разве что в ссылку отправят или на войну. А что ждет графа Свешникова за тройное убийство? Наверняка страшная кара.

Я перечитал записку, остановился на словах: «…виноват я только перед тобой». А это что означало? Он в действительности не виновен в совершенном преступлении или же лгал Мари, дабы выйти в ее глазах чистым? И я начал рассуждать. Положим, он не виновен. Следовательно, некто с ним сыграл подлую шутку. Граф провел ночь у Агнессы Федотовны, затем по ее просьбе поехал к ювелиру забрать колье. Кто же украл у него револьвер? Ежели баронесса лгала, то зачем? Нет ей интереса интриговать против графа, колье-то при ней. И кто подкинул револьвер в дом ювелира? В который раз я убедился, что рассказ графа выглядит фантастически неправдоподобно. Но вдруг меня осенило: а не замешан ли в этой истории кто-то третий? И еще я поймал себя на том, что всячески ищу доказательства невиновности графа Свешникова. Отчего?

В пять я прогуливался в Зимнем саду. Часы показывали десять минут шестого, когда я наконец заметил Мари Белозерскую – она торопливо шла по аллее. Но девушка не подошла ко мне, лишь кивнула в знак приветствия, затем положила конверт прямо на землю под деревом и быстро убежала – ее позвали. Я дошел до того места и забрал конверт. Свидания с Арсением Сергеевичем я добился через день, употребив при этом все способы, вплоть до взяток. Молодой граф был бледен, но спокоен и холоден. Прочитав письмо Мари, он настрочил ответ, отдал мне:

– Это последняя моя просьба. Не приносите мне больше от Мари писем, довольно. Я искренно признателен вам, но… мне не хотелось бы использовать вашу доброту. А теперь давайте простимся.

– Погодите, Арсений Сергеевич, – пробормотал я, удивленный его поведением. Граф Свешников на прошлом свидании и сейчас – как будто это были два разных человека. – Мне удалось кое-что выяснить… я бы хотел поговорить с вами…

– Да о чем же? – усмехнулся он грустно. – Давеча меня вызывали на допрос и сообщили, что скоро суд. Я обвиняюсь в убийстве… Дело мое безнадежное.

– Но почему, почему вы молчите на допросах? – разошелся я, пораженный его внезапным смирением. – Отчего не хотите рассказать все, что рассказали мне?

– Не могу, – сказал он твердо. – Вам я рассказал, потому что хотел через вас передать записку Маше, а также хотел разобраться… Впрочем, неважно. Я не могу задеть честь женщины.

– Агнессы Федотовны? – понял я.

– Именно. Представляете, какой разгорится скандал? А она ведь женщина! К тому же я ничего не выиграю, лишь уроню себя.