Возвращение Остапа Крымова - Катунин Василий - Страница 79

Гена, потирая затылок, еще сидел на полу.

Кто же его не знает? — сказал он, выжидательно поглядывая на Остапа.

Если соберетесь в следующий раз к нам в гости, то захватите его с собой, мы будем говорить с вами через переводчика, — закончил свою мысль Остап.

Гена ухмыльнулся и встал.

Я так и думал, что у такого пройдохи, как ты, обязательно найдется мусорская крыша. Ну, майор! И здесь подсуетился! Везде успевает. И на базаре мне на хвост сел, так еще и на Москалевку не в свой район забрался. Теперь и здесь в доле.

Гена отряхнулся и пошел к выходу. Остановившись около двери, он обернулся и, криво усмехнувшись, сказал:

Ничего, Крымов, я до тебя доберусь. Я подожду, пока Стусь не продаст тебя с потрохами. Я уж постараюсь, чтобы покупателем был я. Придет тебе, фраерок, тогда конец.

Кто к нам с концом придет, тот от конца и погибнет, — невозмутимо изрек Остап, даже не удостоив забияку взглядом.

Гена, пропустив впереди себя помятых верзил, вышел, громко хлопнув дверью.

Когда Нанайцев исчез из комнаты, Остап высказал мысль, рожденную последней фразой авторитета.

Нет, вы слышали, Сан Саныч, эту фразу про последнего покупателя? Вы заметили, что милиция и бандиты составляют своеобразную замкнутую систему, как биосфера по Вернадскому? Они всегда рядышком. Боже мой, каким наивным был Кондратьев из фильма «Рожденные революцией»! В двадцатом году он искренне говорил своим соратникам-чекистам, что когда через десять лет не станет преступников, то не станет и милиции. Она будет, мол, не нужна. Все наоборот. Пока есть такая милиция, как Стусь и компания, мафия — бессмертна. Кто же будет их, бедолаг, кормить?

В этот день…

Картина сразу заметила его, когда он вошел в кабинет. Ей хотелось крикнуть: «Эй, привет! Сколько лет, сколько зим!» Но, как всегда, она могла только смотреть. Наивные люди, они полагают, что только они смотрят на картины. На самом деле еще не известно, кто на кого по-настоящему смотрит. Конечно, не все картины смотрят, а только живые.

Новый хозяин разбирается в картинах с точки зрения комара, рассматривающего группу человеческой крови. Переварит любую. Удивительная слепота. По всем стенам развешал мертворожденный дохляк. В «Венеции», которая висит слева, еще теплится кое-какая жизнь, но она жалка, убога и уродлива, как все копии.

Когда старый хозяин узнал ее, картина хотела закричать от радости, но вспомнила, что у нее нет человеческого голоса. Когда он подошел поближе, она, наконец, поздоровалась с ним по-своему. Он услышал ее и ответил. Он изменился. Постарел и, главное, стал суше. Кто наполнил за эти годы его такой грустью? Нет, она обманулась, это была не грусть, а мудрость. Но какая разница, они всегда вместе — мудрость и грусть. Да, он стал жестче. Но он еще не разучился разговаривать с живыми картинами. Картина зашелестела листвой своих старых лип, слегка моргнула ему сквозь церковное окно огоньком свечи в единственной лампаде алтаря, чуть слышно заиграла музыкой летнего кафе «Рейн». На пять секунд картина вернула ему эти четыре года, отнятые жизнью и людьми. Она всегда дарила время тем, кого она любила. И даже тем, кто просто мог отличить мертвую картину от живой. Ей это было в удовольствие, потому что она всегда жалела людей за то, что они рано или поздно умирали своей смертью. Картина была бессмертна, если она была, конечно, живой.

Картина лучше любого психоаналитика знала настоящие глаза человека. Разве может один человек искренне смотреть в глаза другому человеку? Истинный взгляд может быть либо в зеркало на самого себя, либо на картину. Поэтому люди не всегда понимают, почему им иногда так тяжело среди людей. Смешные врачи. Они могут лечить только ненормальных, потому что их взгляд приближается к истинному. Но ведь здоровые люди, которые никогда не могут откровенно смотреть в глаза живому человеку, тоже требуют участия. Любому живому человеку есть что скрыть от другого живого человека. И чем меньше, тем люди ближе. Только картина могла видеть человека одного, даже когда он на нее не смотрел. Конечно, если это была живая картина.

Тонко разбирающаяся во всем живом, картина знала, что и люди живы по-разному. Ну разве можно назвать полностью живым человека, который не разбирается в живых картинах? Он жив на девяносто девять процентов, но этот недостающий процент уводит его уже за грань. Во всяком случае, для картины. Эти девяностодевятипроцентные, внешне такие же, иногда не видят живого даже в людях. Особенно в тех, кто умеет разговаривать с живыми картинами. Может быть, этот один процент уже принадлежит не им? А кому? Картина знала только один мир, который жил в ее церкви. Но она догадывалась, что есть и другой — темный и зловещий. Может быть, он, этот неведомый мир, отнял у девяностодевятипроцентных их зрение и голос? И через этот процент, находящийся в их совместном владении, на землю проникает мрак? А также слепота и немота?

Картина всегда по-доброму завидовала иконам, которые тоже были картинами. К ним ходили только полностью живые люди.

Старый хозяин, помолодевший на четыре года, глазами рассказал ей об этих годах и, главное, о встреченных людях. И картина опять не пожалела, что она не человек.

Я ХОЧУ, ЧТОБ К ШТЫКУ ПРИРАВНЯЛИ ПЕРО

В начале июля концерн «РИО» продолжал стремительно набирать обороты. На фоне стабильного дохода от «справки» начал угасать и постепенно затих бизнес с мобильной связью.

Слишком маленький город, — жаловался Остап. — Невозможно работать с таким ограниченным контингентом без проколов.

Поскольку срои аренды телефонного оборудования еще не вышел, Крымов решил командировать Жору с оборудованием и людьми в Одессу.

Даю вам месяц на покорение сердец и кошельков одесских любителей дармовой сотовой связи, — напутствовал его Остап. — В плане бизнеса этот город является побратимом вашему Харькову, так что мы можем ожидать адекватных заработков. Если будет давка, принимайте деньги авансом и записывайте в очередь. Не гонитесь за ценой. В этом бизнесе мы должны зарабатывать, как смотритель карусели, — с оборота. Никакой рекламы. Берегите аппаратуру, в Украине и в России еще много крупных городов. Сразу же по приезде наймите зиц-председателя. Нильского я вам не отдам, он нужен мне здесь. Если заметите малейший намек на грубое вмешательство в вашу честную трудовую деятельность, то, не раздумывая, применяйте план по сигналу «ноль». За вас, Пятница, я не волнуюсь, вы, если надо, перегоните болид Формулы-1. Но если пропадет аппаратура, вычту из зарплаты. План вам ставлю небольшой, так что справитесь. С Богом!

Усадив Жору с ребятами-электронщиками в поезд, следующий до Одессы, и помахав всей бригаде на прощанье платочком, Остап вернулся в контору и собрал экстренное совещание в своем кабинете, заваленном множеством книг и журналов. На собрании присутствовали Нильский, Сашенька, Макс, Быкадоров, Вика и десяток ребят с филфака университета, из тех, кто работал ранее у Жоры дистрибьюторами.

Итак, друзья мои, — начал Остап, — честно и самоотверженно трудясь, мы как-то незаметно подкатили к следующему, предпоследнему этапу «Великого суконного пути». «Справка» еще долго будет приносить нам доход, но, в отличие от Кащея Бессмертного, она не бессмертна. С сегодняшнего дня мы займемся бизнесом, который, возможно, увековечит всех нас.

Привыкшие к сумасшедшим идеям своего шефа, сотрудники концерна внимательно слушали, не задавая вопросов.

Вы заметили, — продолжал Остап, — что меня не было видно на работе последнее время? Как вы думаете, что я делал? Правильно. Вы не догадались. А я занимался очень тяжелым и утомительным делом. Я читал книги. Много, очень много книг.