Maledictum Scavri Valentini - Скавр Валентин - Страница 11

Инородные сущности, сущности Ада в человеческом обличии, способны черпать энергии через разрывы внутри себя, из тех чёрных ран, что составляют часть их отрицательного бытия, несовместимого с человеческой природой. Разрушающее, воплощённое бытие иной реальности ведёт к гибели достигнутого баланса; то, что смешано землёй — вновь разделено Бездной, что расторгнуто небом — вновь соединено огнём. Сам мир является источником энергии в своих собственных разрывах, но её недостаточно для взаимодействия с Бездной без добровольной жертвы человека падшего в них, без жертвы человека, погружающегося в Бездну без страха и стона, безжалостного к себе, нисходящего в зеркало порушенной судьбы, в множащиеся образы слепящей боли, в бесконечную тень самое себя.

Опираться на Ангела Бездны, иметь достаточно воли внутри, чтобы проецировать через себя и продолжать вовне бесконечную протяжённость Бездны, черпая энергию из самой Бездны, — значит быть творцом Зла и вершителем судеб, что по праву только тем высшим, кто презрел все препятствия на своём пути.

И только они способны принять, как дар, упоение первобытным могуществом и беспредельностью Хаоса, каждое неограниченное проявление своей мощи, когда любая цена, уплаченная за это, будет слишком ничтожна, будь то собственная кровь, или всего лишь кровь человечества.

И там, где мудрость слепого змея Бездны может быть воплощена, разрастаются головы гидр Тарсу, и роятся жестокие образы чужой, враждебной Необходимости, требующей пробуждения в духе и разуме, и единственного заклания, облекающейся во плоть в таинстве первородства Греха, души.

Камни укажут путь, Инферны продолжат вехи познания… Блуждающая, не насыщаемая пустота в человеческой личине — ещё одна бесценная форма запредельного существования, вопреки всем мерам, заключённым в структурной цикличности бытия.

Да не будет даровано покоя, да не будет могилы на земле человеку, отворившему собой Бездну. Но останется неоспоримым его право видеть собственными глазами плоды своих ужасающих Деяний в трагедии агонизирующего мира, и познать сполна бремя своей свободы и необъятность своей ответственности.

XXVII

Нефилимы с опалёнными крыльями, ветераны штурмов небес.

Сыновья самых бездн сердца Сатаны явлены во власти и всеоружии безудержного духа Хаоса, плотью от плоти Зла, вздымающиеся в устремлении к неприступным высотам, исходящие от самых глубин древнего природного неповиновения. Нарекаемые грехом и заклеймённые именами порока, восстанавливающие честь в именовании Зла и поднимающие все алтари изгоев и мятежников духа, они, названные преступными, следуют законам собственной природы, оберегая нетленные принципы свободы и непокорности от позора и клейм…

Кто знает о Грехе больше, чем мы? Кто более чем мы тождественен с Ним?

Мы изведали Грех ещё до своего рождения, когда вновь уходили в небо изнурёнными, оборванными легионами, упорно пробиваясь к своей победе по мёртвым телам, не бывших ангелами, соратников, обагряя внутренние, неприступные бастионы своей неутолимой волей к победе, тогда уже обретая свою зловещую славу… Изнурённые, оборванные, становящиеся легендой; но знающие только такую, в борьбе рождённую бескомпромиссную силу пребывать в преодолении… не способные отступать… уже отмеченные печатью Греха…

Мы лелеяли в себе все гордые черты Его отчуждённости, мы оттачивали в себе всё более уродливые Его грани, создавая собой столь жестокую меру Греха, столь высокую плату за дерзость содеянных в проклятом духе, прекословящих божественному истин, беспощадным оружием направленных вверх, усиленных в урагане погибели. Сквозь толщи плоти, сквозь зыбкие, тревожные голоса, поднимаясь из Бездны в рваной пелене грозовых стен, раскачивая бурю как свинцовый серп, мы нанизали преступление за преступлением на жизнь вечную, разбивая несокрушимые преграды, искушая сам Грех неумолимостью своего рока, круша небеса на своём пути, и обрекая на неизбежную погибель тех, кто посмел следовать за нами.

Отринув идеалы обезличенного изнутри, инертного творения божественного мира, мы первые, кто, преступив через себя, отворяли в себе бездну греховности и постигали всю её многогранность, всё её многообразие в своём неуязвимом бесовском порыве. Вырываясь за крайние пределы застывшего в жуткой вечности противостояния, застывшего и изъеденного тьмой последнего совершенства, мы, как каждое новое существо, выходящее из народа Горго на свет, убивали зачатки бога в себе, чтобы продолжить путь, не дозволяя вершить тиранию над собой, перед собой не дозволяя пресмыкаться.

Машины людей…. опасные идеи воплощения аморфного…. погребённые в ожесточенном естестве, павшие от людских трагедий тени… все они взяли что-то от нас. Но кто лучше нас, названных развращёнными и порочными в стремительном движении противоборствующего Зла, знает, как сдерживать себя, чтобы не искуситься тем, что истинно ничтожно, что истинно мало в сравнении с силой, осквернившего себя преисподним познанием духа? Кто беспощадней, чем мы, вырывал из себя слабость всего, что становится презренно, всегда готовое преклонить безвольные колени под бременем изломанных крыльев, пред соблазном удобства ограниченных форм, что рушится, преодоленное, впавшее в прах, отражённое в расколотом небе, отчаявшееся скитаться в бескрайних валах неумолимо надвигающегося Хаоса? Кто, кроме нас, может являться олицетворением всего самого непристойного, самого истого из всех проявлений Греха в бунтующих очагах, в черных смутах распадающейся Вселенной?

Там, где разлагается космос, где в центре всего зияет Хаосом Тьма — весь мир принесён в жертву каждым нашим грехопадением, и кровь распростёртых агнцев омывает ступени и наполняет просторы Тьмы во искупление нашего рождения. Идущие против света, против выраженного в бесплодии божественного творения, мы вспениваем поверхность исступленной силы, рвущейся из объятой пламенем своей собственной глубины, что выведет нас на обрыв, — испытывать извечную силу Хаоса в себе, и выбросит нас на прибрежные дикие скалы во взмахе гнева, в размахе бескрайних крыльев беспредельной гордости всех тех, кто от Тьмы, всех тех, чей дух непреклонен и не внемлет жалости и милосердию, чей разум не скован временем и пространством. В продолжение импульса Ада мы обращаемся в Хаос и возвращаемся в Ад, увлекая с собой всё, что дорого стало для нас, оставляя частицы себя агонизировать на грозовых хребтах бушующего неба, ощущая потоки крови меж стиснутых губ, не щадя, не потворствуя, не оправдывая себя в нашем, признанном извращённым, существе.

Посягающие на обитель всего святого и порочного, обнажающие то, что стало сокровенным во лжи, мы стремимся к своей цели, утопая в роскоши, либо уподобляясь аскетам, но всегда свободные от всех последствий продажного естества порока и глубинных тенет святости. И в сопротивлении преградам мы полной мерой являем все первобытные, жестокосердные и нетронутые тленом стороны своей натуры.

Мы воплощаем боль и ненависть в незавершённые формы, испытывающие страдание и неутолённый голод от своего несовершенства, идущие к бунту и мятежу под наши рукоплескания, но невыносящие бесчестья и возвеличивающие пример достоинства собственным примером, собственной погибелью… подлинным бессмертием. Мы высвобождаем из оков неволи и лжи ожесточённые принципы древних свобод, и ограждаем от гниения собственные сердца, заставляя трепетать на ветру траурные ленты, чествуя Смерть венцами терновых гроз.

И только милосердие есть ложь посреди всего этого, но кто скажет, что лжива жестокость, с которой мы взрезаем себя в поиске новых, неизведанных дотоле путей Зла? Искусство ваять из плоти и крови дано нам Бездной, продолжающейся в нас. Искусство разрушать приобретено нами по праву наследования и отточено встречным насилием, в подтверждение закона о том, что слабый выживать не должен.

Даруя боль наивысшую, граничащую с наслаждением, мы обесцениваем страдание, как искупительную жертву, и обретаем иной исход в узурпации места человеческого Христа в суде над живыми и мёртвыми, в определении вселенских мер греховного и святого.