Охотники за сказками - Симонов Иван Алексеевич - Страница 38

А Боря не торопится. Придвинулся к самой черте, потом правой ногой назад отступил. Прочно на оба каблука встал.

Я затем это подробно рассказываю, что позднее и мы точно так же стрелять учились.

Начал Боря уверенно, а кончил подготовку к выстрелу, как мы оценили, совершенно не по правилам. И Павка, и Ленька, и Костя Беленький, когда стреляют, левой рукой лук неподвижно держат, а тетиву правой рукой натягивают. Чтобы иначе кто стрелял, мы никогда не видывали.

У Бори наоборот получалось: тетиву с наложенной на нее стрелой он как зажал, нацелившись, в правой руке, так и не шевельнул ее, а левой рукой начал лук дальше от себя оттягивать. Подсказать бы — да под руку нельзя, только помеха выйдет.

«Пусть сам как знает — все равно промах», — подумал я.

Тетива тенькнула… Стрела торчала в бескозырке.

Точно таким же манером к ней прибавилась вторая. Насчет третьей мы уже и не сомневались.

— Эх, здорово прошил! — восторгался Ленька, рассматривая в бесскозырке три пробоины, одна возле другой.

— Вот и в бою побывала, — сказал Боря. Продырявленную бескозырку Зинцов прилаживал на голове торжественно, как обнову. С этой минуты Ленька не дал Борису покоя, пока не узнал, где он так стрелять из лука научился.

— Охотника одного знаю. Он и белок из лука стреляет. А если из ружья — только одной дробиной бьет. В глаз метит.

— И лук у него такой же?

— Не совсем. Но и этот хороший, — одобрительно отозвался Боря про Ленькин дубовый.

— И стрелы такие?

— Только с наконечниками. Удар сильнее.

— Такие? — дознавался Ленька, примчав из шалаша новый пучок стрел.

К каждой из них был прилажен железный наконечник: в одну вделана сапожная толстая игла, другие оснащены отточенными железными гвоздями, заостренными железками.

Ленька лишь теперь признался, что сделал их сразу после нашей погони за тетеревами на поляне, но с тех пор ни подходящей птицы, ни зверька ему не попадалось.

— Вот бы у того охотника поучиться, — сказал Ленька.

— Приходи по снежку, — пригласил Борис. — Летом на белку не охотятся. А зимой встанем на лыжи — везде нам дорога. Где заяц проскакал, белка пробежала, лиса хвостом промела — все увидим.

Мы думали, что в лесу хорошо только летом.

А Зинцов уже начал жалеть, что теперь не зима.

— А в школу как? — спросил Костя Беленький.

— Тоже на лыжах. Мы с Нинкой везде на лыжах. По дороге одиннадцать, а прямиком нам всего восемь верст.

— Сестренка тоже учится?

— В третий пойдет. А я в четвертый.

— Далеко ходить, — посочувствовал Костя.

— На Белояре новую школу строят — ближе будет… А на шестах ходить вы умеете? — неожиданно спросил Боря..

— Это на ходулях? — переспросил Павка.

— Зачем на ходулях!.. На шестах! На шестах ходить мы не умели.

— Научитесь быстро, — оживился Боря. — Давайте сейчас попробуем.

Он немедленно отыскал шестики возле сторожки.

— Подчистить немножко сучья — и будут в самый раз. Пока подчищали, Борис успел тростинку срезать, манок из нее сделал. Незатейливая с виду штука и по величине — всю ее в кулак упрячешь, а говорливая. Хочешь — рябчику голос подавай, хочешь — уткой-кряквой селезня подманивай или перепелом из травы кричи.

Ленькина губная гармошка перед Бориной самоделкой сразу былую цену в наших глазах потеряла. Про нее даже и помина нет.

А Борис подкинул манок к стенке, где мы сидели, шестики очищали, и сказал:

— Берите кому нравится.

Костя Беленький из солидности торопливость придержал. Мне тоже неудобно было перед старшими свое мальчишеское нетерпение показывать. Зинцов старательно шестик выстругивал. Один Павка Дудочкин достаточной выдержки не проявил. На этот раз, не раздумывая, он поспешно захватил манок в ладонь:

— Мне нравится!

А сын лесника тут же, не выходя из тростника, другой манок для себя состряпал.

Удивительно быстро умеет находить Боря под рукой все, что нужно. У нас так не получается.

Ленькин лук, шалаш, сторожевое гнездо — все это давно устроено и, пожалуй, надоедать начинает. А у Бориса новинки каждую минуту сами собой являются. Из того же тростника смастерил дудку в три лада.

— Играйте.

Захотелось Леньке воды напиться — и тут без выдумки Бориса не обошлось.

— Сейчас черпак сделаем.

Надрезал он на березке полосу, снял бересту и скрутил ее трубочкой — получился стаканчик. Защемил его в расщепленную лучину — стал черпак с рукояткой. Все мы из него воды попробовали. На берегу и положили, чтобы каждый, кто захочет, мог из берестяного стаканчика воды напиться.

На что, кажись, березовый лист пригоден — и тот на губах нашего нового друга песни играет.

Нет, в лесу Борису скучать некогда! И нам с ним не приходится задумываться, над какими забавами скоротать день до сумерек.

Солнышко еще высоко. По тени от сторожки Боря прикидывает, что до захода остается не меньше пяти часов.

— Отпросимся у дедушки на Большое болото, — предлагает он. — Там лебедей увидим.

Хотя Боря на сторожке второй хозяин, но самовольно уходить далеко не решается.

— Не надо, чтобы дедушка сердился и беспокоился. Дед Савел нашей просьбе не препятствует, и мы, не теряя времени, отправляемся.

У каждого в руках длинная, в два роста, палица. Шаг спокойный, медлительный, будто не мальчишки идут, а древние мудрые старцы вдохновенно держат путь в неведомую обетованную землю.

Отойдя подальше от сторожки, Боря кричит:

— Пошли на шестах!

Разбежавшись, он выбрасывает шест концом вперед и, держась обеими руками за другой конец, подпрыгивает и, опираясь на шест, летит по воздуху.

— Раз… два!.. Раз… два! Быстрее!.. Выше!.. — возбужденно зовет он вслед за собой, то резбегаясь, то снова взлетая.

Павка Дудочкин и рад бы быстрее, да рубашка мешает.

На первом скаку он завис на конце шеста и располосовал ее надвое.

Пришлось Боре возвратиться к отставшим. Павка не знает, то ли ему сердиться, то ли смеяться на самого себя, что не сумел прыгнуть.

Хорошая рубашка… Мама заругает, — горюет он, укладывая лоскутки по голому животу.

Эх, ты! Мама заругает! Надо бы рубаху в штаны заправить! — упрекает Ленька Зинцов своего приятеля. — Давай затянем под ремень.

Хватит, а то пряжка не выдержит, — покорно принимая услуги Зинцова, отдувается Павка.

Я помалкиваю, что наткнулся животом на шест, и тихонько растираю ушибленное место.

— Вперед! — стараясь опередить команду Бориса, зовет Ленька.

И мы снова припускаемся, прыгая на шестах кто как умеет. Скачка и передышка, скачка и передышка — так чередуется наша дорога.

— Подождите, — останавливает в одном месте Боря. — Здесь белка. Видите?

На земле, куда он указывает, валяются вышелушенные сосновые шишки.

— Тихо! — шепотом предупреждает он. Засматривая вперед. Боря начинает проворно работать языком и губами. Слышится частое цокотанье. Скоро в ответ точно такое же раздается сверху.

Рыженькая белочка выскакивает из дупла на сучок и моментально скрывается в ветвях.

Мы стоим, чуть слышно переговариваясь между собой, и любопытный зверек появляется снова. Сначала сквозь ветки осторожно просовывается маленькая острая мордочка, потом появляются передние лапки с острыми коготками. И вот уже белка вся на виду. Она свешивает голову с сучка и внимательно рассматривает нас блестящими черными глазами.

Шевельнулись — вскинула на спину пушистый хвост трубой, перепрыгнула на другой сучок и зацокотала громче.

— Сердится, недовольна, что ее побеспокоили, — пояснил Борис. И сам зацокотал — только тихо, успокоительно. Удивительный это был разговор на беличьем языке, который мы сами слышали и видели, что белка его тоже понимает.

— Щелкнуть? — нерешительно спросил Ленька, дотягиваясь рукой до лука за плечом.

Боря энергично и отрицательно потряс головой.

— Летом нельзя. — И, кивая в сторону белки, шепнул Леньке на ухо: — Нинкина белка!

— Нинкину не тронем.