Охотники за сказками - Симонов Иван Алексеевич - Страница 35

До полудня пилили мы круги со свежих пней, в мешках на плечах носили или катком катили их до сторожки. По пути на делянках сучья в кучи собирали, порядок и чистоту в лесу наводили. А сторожку научились находить так быстро, словно она на большой дороге стоит.

Большой крюк сделали мы по лесу. Упарились в ходьбе и работе. Зато и отдых у нас был такой, которого не знает тот, кто не уставал.

В лесу мы и картошку пекли и суп варили. А потом и новую сказку с собой в шалаш принесли, пополнили записи в тетрадях, подаренных Надеждой Григорьевной.

Есть в Ярополческом бору такое место, что без дремучей тени прохладой путника привораживает.

Пробиваясь из лесной чащи, на зеленую поляну выбегает веселый ручеек. Не широк и не глубок он, а говорлив да ясен. Глянешь с берега — и весь он до самого дна перед тобой раскрывается. Серебристые рыбки плавают шустрыми стайками: махни с берега рукой — разбегутся в разные стороны. Гибкие длинные водоросли, распластавшись по течению, чуть шевелят сочными зелеными листьями.

Песчаное дно вздыхает и колеблется, словно живое: то бьют из-под земли, поднимая легкий речной песок, крошечные, без числа и счета родники. Они булькают, выбиваясь капельками на поверхность, и весь ручей пузырится, словно под крупным летним дождем.

Ключи забрались даже на самый берег и струятся к ручейку, извиваясь по желтому песку или переливаясь блестящими капельками по сочной траве, по мелким голубым лепесткам прильнувших к земле незабудок.

Сюда, на зеленый берег лесного ручья, и вышли мы с дедушкой, закончив катать круги. Сверху солнце печет, а мы опустили с берега ноги в студеную воду — всему телу прохладно.

Дедушка Савел рядом с нами на песке сидит. Он и легонького пиджачка не снимает, и ног не мочит. Говорит: «Молодому жарко, а старому в самый аккурат».

Картуз свой на колени положил, греет разрумянившуюся под солнцем лысину. Любит он так вот, простоволосым, лесную тишину слушать, чуткие ветерки ловить. Где в этот час его думы — никто не знает, и сам дедушка, пожалуй, сказать не может.

Спросим мы, над чем дедушка задумался, а он ответит: «Обо всем мечтается».

— Дедушка, а как этот ручей называется? — тихо спросил Костя Беленький.

— Этот-то?.. Светлым зовут его, соколики. Светлый ручей. Вон вода-то в нем, как слезка, прозрачная. А то, бывает, Русалкин ручей кто скажет. И так зовут.

— Почему Русалкин, дедушка?

— Русалкин-то?.. Это история длинная.

— Расскажи, дедушка!

Дед Савел ото лба до затылка лысину рукой потрогал, пояснил:

— Боюсь, не испеклись бы. Жарко будет.

Потом наклонился в сторону, нарвал большой пучок травы, растряс его рыхленько в фуражку.

— Так про ручей рассказать вам?.. Что же, я у вас в долгу как в шелку. Сегодня вы, можно сказать, сказку трудом заработали… Про ручей помню…

Я пристроился рядом с дедушкой и помалкиваю. Он фуражку с травой себе на голову вверх тульей положил: и лысина от солнцепека прикрыта, и голова дышит. Травинки из картуза по сторонам свисают. А дедушка нас к сказке подготавливает:

— Слушайте.

От старых людей идет молва, что не зря зовут Русалкиным этот ручей. Только Светлым Назвался он в давнее время. Новое имя дали, когда русалка в нем поселилась.

Поздним вечером, чуть начнет подниматься туман над водой, или ранним утром, когда дымятся травы, появляется она на берегу, словно легкое облачко, прозрачная. Сядет над ручейком, волосы свои зеленые отжимает, капельками на воду струит, сама чуть слышно песни поет. А песни у нее грустные-прегрустные.

Была русалка любимой девушкой Егора, лесного богатыря. Единственной дочкой росла она у старого лесника, жила вместе с отцом в маленьком лесном домике. Там и встретилась с Егором и полюбила его всей душой. А когда услышала о гибели любимого, прибежала к лесному ручью, где раньше на бережку вместе сиживали, о вольной жизни лесных людей разговор вели, опустилась на холодное дно и стала лесной русалкой.

Долго боялись люди по берегу ручья ходить: как бы не защекотала, не обвела ворожбой русалка да не заманила к себе на дно. Только русалка Светлого ручья зла никому не делала, сама от посторонних глаз уходила.

От людей укрывалась, а думать о них не забывала. Увидит она издали прохожего, отойдет под берег и запоет печально, сама слезы льет, несчастную любовь оплакивает. А в те дни у кого своего горя не было! Послушают ее люди— сами наплачутся, на душе будто легче станет.

Забыли про боязнь и стали заречные жители в горе да беде к Светлому ручью ходить, песни лесной русалки слушать. Старому в них одинокая печаль слышится, а молодому — светлая радость. Пытались даже молодые поближе к русалке подойти, в лицо ее увидеть, тихую песню яснее услышать. Но уходила русалка в родной ручей или расплывалась по берегу голубым туманом.

Один только был человек, которому довелось русалку Светлого ручья вблизи увидеть, сердце с сердцем сокровенными думами поделиться.

Жил в ближней отсюда деревушке паренек-сирота. Все богатство его было — руки золотые, работящие да свирелька берестяная. Вышел он однажды поздним вечером за деревню, сел возле ручейка на бережок, опустил русые кудри над водой и не сам плачет, свирелька за него слезами заливается, о сердечной печали лесам да полям рассказывает.

Полюбил парень девушку из соседнего села, черноглазую Настеньку. Была она стройна и красива, скромна да уважительна. На работу выйдет — всякое дело у ней спорится. Люди глядят на нее — не нарадуются. А как заведет Настя песню под свирельку любимого — темный лес заслушается, умолкают соловьи по березнику.

Так жили они, счастливые, и людей своим счастьем радовали. Оба молодые да красивые. И кто видел их любовь да дружбу, будто сам становился краше.

Только недолго пришлось им счастьем наслаждаться. Ожидала их горькая разлука.

Увидал однажды Настю заезжий боярин. Приглянулась ему красавица. Приказал он слугам схватить ее и отвезти к себе во дворец.

Горько плакала, слезами молила девушка отпустить ее. Не послушал боярин горьких девичьих слез. Связали ее боярские слуги и увезли — куда? — неведомо.

Закручинился парень с той поры. На людях скрывал он злое горе, не хотел своей болью другие сердца тревожить, только ночами над ручейком свирелька горькую сиротскую долю оплакивала. Пошел бы он на поиски любимой за тридевять земель, да дороги к боярским палатам неведомы. Отомстил бы злому разлучнику, да не знает, как разыскать его.

Вот сидит он однажды вечером на берегу ручья, а свирелька поет, о сердечной тоске рассказывает. Слушают его молчаливые травы да темный лес.

И вдруг слышит парень: то ли капелька легонько на лицо ему упала, то ли ветром пахнуло или коснулся кто его лица. Поднял голову — смотрит.

Луна поднялась над лесом, осветила деревья, ручей и поляну задумчивым тихим сиянием. И в лунном свете стоит перед ним девушка. Косы зеленые ниже пояса распущены, лицо бледное, печальное. Из глаз горючие слезы катятся.

Вздрогнул парень, опустил свою свирельку. А девушка тихо так, словно тростинка на ветру запела, говорит ему, по имени называет: «Знаю я твое горе, Егорушка! Помогу тебе любовь найти!»

А в голосе девушки такая грусть. И слова звучат, как у Настеньки: только одна она с ним так нежно говорить умела.

И вспомнил парень русалку Светлого ручья. Должно быть, так же, как и его сейчас, звала она когда-то своего любимого.

А печальная девушка посмотрела на него пристально, кивнула головой, словно за собой позвала, повернулась и тихонько пошла вдоль ручья.

Поднялся Егор и как завороженный пошел за ней следом по росистому лугу. А в груди у него и грустно и радостно, теплей и светлей будто стало.

Русалка впереди идет, точно по воздуху плывет, и, не оборачиваясь, тихо говорит ему, дорогу к Настеньке показывает. Ловит Егор воздушные слова, а что не расслышит— сердце ему досказывает.

— Пойдем мы по Светлому ручью до Клязьмы-реки, — говорит ему русалка. — Вернусь я оттуда к родному ручью, потому что слово дала никогда не оставлять этот лес, где мой любимый погиб. А ты иди вниз по Клязьме до Оки-реки и дальше вдоль той реки иди берегом. Увидишь ты над Окой хоромы боярские — там твой разлучник живет и невесту твою в плену держит. По-прежнему любит, по-прежнему ждет она тебя и вместе плачет, когда плачешь ты над Светлым ручьем.