Охотники за сказками - Симонов Иван Алексеевич - Страница 100

— Промигивайся, раскачивайся! — поднимает он залежавшихся. — Скоро, Костюшка, пилу под можжуху забросим, за колун возьмемся. Тяжеловат для тебя колун. Полегче бы надо колун захватить, кабы раньше знать.

И мне известно, сколько фунтов дедушкин колун весит, только кто же в слабости признается?! Лишь бы руки болеть перестали!

Нет, не перестали. А березовые кругляши я все равно по-пильщицки колол.

— Здесь не кулачный бой с уговором. Здесь стоячего и лежачего крести, надвое разваливай, — учил Никифор Данилович.

Не сразу далось. И по лаптю колуном попадало, вместо полена, и попусту замах пропадал, потеряв направление. Наловчился, приспособился.

«Глядит ли сюда Ленька Зинцов? Пусть посмотрит, как мы с кругляшами расправляемся!»

Каждое полено стояком ставить — дело копотное. Сначала поставь, а потом поправь, а пока замахиваешься — оно снова упадет. По лежачим бить — другое дело. Тут лишь бы глаз точный, да удар резкий, да смекалка быстрая. А свеженькая березка хорошо и влежачку колется.

Раз! — из одного полена два получается. Раз! — четыре под ногами валяются.

— Заводи, дедушка, поленницу!

Мало ли на делянке поленниц наставлено! И короткие стоят, и длинные. А эта получается самая ровная, из всех свежих самая свежая. Поленце по поленцу кверху поднимается. Тяжелые пластины дедушка вниз, на жердяные подкладки кувыркает, мелкими пластинками высоту выкладывает.

В этот день от главной пары мы всего на самый пустяк отстали, а от Леньки с Вовкой ни на чуточку.

Я не скрывал, что здорово устал, когда к землянке возвращались. По тропинке с Ленькой вразвалочку шагал, безудержную прыть не выказывал. Одно досадно — руки, словно они чужие, по бокам веревками болтаются.

…Был второй, был третий, а за ним и другие дни. Втянулся, на ломоту в спине не жалуюсь. Могу даже во время перекура перестарелые ягоды по низинке собирать, на ногах отдыхать. Дедушку угощаю.

— Попробуй холодненьких. Осенние, они вкуснее летних.

— И себя не обделяй! Может, не придется больше здешних ягод попробовать.

К концу срока как-то ласковее все друг к другу стали. Даже Степан Осипов ворчать разучился, вечерами Володе Дружкову про старые свадьбы, про троицын день, про масленицу рассказывает. Рано спать заваливаются. А мы с Ленькой, и Васек вместе с нами, бродим вокруг землянки, или жерлицы пойдем расставлять, или просто так над Лось-им озером сидим. Возле серой березы Васек скамейку устроил, столик перед ней из двух досок сколотил. Нравится нам эта скамейка. А перед тем, как из леса уходить, еще лучше стала казаться.

Завтра сучья дожигать, делянку от вершинника очищать. А на следующее утро и в обратный путь тронемся, в Зеленый Дол. Все трое мы это знаем, потому и сидим молча. Вот если бы дорогу сюда запомнить, тогда и еще можно бы прийти. Так просто, от нечего делать, на денек.

— Ты нас проводишь? — спрашиваю Васька.

— А к нам зайдете?

Попрощаться с бабкой Ненилой мы зашли на следующий день. Принесли ей кринки из-под молока, чугунную сковородку, на которой Васек рыбу жарил, деньги за молоко и три рубля Ваську за кашеварство.

— Свое, не купленное, — сказала бабка про молоко. Не взяла за него деньги. Три рубля в коробку на полочке положила.

— Твои первые, — сказала Ваську, посмотрев на него внимательно. И Васек нас глазами окинул. Пожалуй, у всех троих у нас в эту осень был получен первый заработок.

Как прощаются, как смущаются, зачем рассказывать? И уйти поскорее торопишься, и уходить не хочется. И сам другим от горячего сердца добра желаешь, и тебе на будущее большое счастье сулят. От доброй души хотят тебе счастья.

Расчувствовались мы. Не решаемся и за порог перешагнуть, и у двери молчать смущаемся. Тогда и спросила бабка:

— А может, сказку на прощанье рассказать? Последний вечер в лесу миром посидеть? Глядишь, и вспомните когда сторожиху с Лосьего озера.

Незаметно бабка из смущения нас вывела. Васек первым на лавке впривалку устраивается И мы с Ленькой неторопливо к столу подсаживаемся, чтобы к бабке поближе быть. Тихо, задумчиво она прощальную сказку рассказывала. Так рассказывала.

Алмазный ларец

Было у матери два сына. Старшего Угрюмом звали, младшего Арефой кликали. Оба — парни на возрасте. Оба видные, завидные: ни краской, ни ростом не обижены. И работа им любая по плечу, и за себя в трудный час постоять умеют. Глядеть на них да радоваться: добрая смена вырастает.

И почуяла старая мать, что недолго ей по земле ходить осталось. Призвала к себе старшего сына, говорит ему: «Пора мне в дальнюю дорогу собираться. Много я нелегких дорог прошла, свою ношу безотказно несла. Может, вам, молодым, она легче будет.

Не оставлю богатого наследства, завещаю вам, сыновьям своим, два заветных клада. Отыщете — сами возьмете. Слушай, старший сын! Выбирай, к чему твое сердце лежит.

Есть над Чудовым бором в мелких звездах крест. Гореть не горит, а высоко стоит, далеко себя всем показывает. На семь сосен подножьем опирается. Под ним каждая сосна черным поясом опоясана.

А еще примета — белая береза в сосновом кругу. Под той березой на седьмой глубине алмазный ларец зарыт. Разбойники свое богатство захоронили, чародеи его заговорили.

^Кто достанет ларец — тому и богатство явится. Век считай — не пересчитать.

Еще есть под восточной звездой голубой дворец. До него добраться — надо лес густой прорубать, диких зверей в пути одолевать, через каменные горы насеки рубить. В голубом дворце светлое счастье упрятано. Кто дойдет, тот и счастье найдет. Отец твой в ту сторону ходил, там и голову положил. Маленький, а остался за ним след. Ту дорогу по отцовскому следу отыщешь. Выбирай из двух, мой старший, какая мила тебе дорога».

— Коль отец, не добравшись, безвременно погиб — зачем следом за ним ходить? Своя голова самому дорога, — отвечает суровый Угрюм. — А счастье еще не богатство. Выбираю я, матушка, алмазный ларец. Чтоб добыть его, дай ты мне силу могучую.

Наклонился к родительнице:

— Прощай, матушка!

— Прощай, любимый мой старший сын! Пусть желанье твое исполнится, — сказала грустно.

Зовет она к себе младшего. Рассказывает ему про алмазный ларец, про голубой дворец.

— Тяжела, крута дорога на утреннюю звезду, и молод ты. Твой отец по ней за счастьем ходил, каменные завалы дробил. Там и голову положил. Крошечный, а остался за ним след.

Отвечает матери Арефа:

— Чьим другим, как не родного отца, мне сыном быть! По каким окольным путям ходить, если к счастью прямая дорога указана! Пусть и трудная. Зачем искать алмазное богатство, когда нет в нем счастья! И я следом отца пойду, матушка. Буду думать и знать, что и он мне станет в трудную минуту помогать. Не печалься о моей доле. Добрым словом дай мне веру вечную в счастье близкое.

— Те слова и отец твой говорил.

И попросила Арефу:

— Положи свою руку мне на грудь, любимый сын.

— Прощай, матушка!

— Прощай, родной! Пусть задуманное будет по-твоему. Пусть желанье твое исполнится!

Осветилась спокойной улыбкой и умерла.

Схоронили братья родительницу. Угрюм медный пятак ей под голову положил, Арефа цветы на могиле посадил. Идут лесной тропинкой в обратный путь. Каждый спою думу думает.

Показалась перед ними девушка, станом стройная, лицом спокойная, светлые волосы ниже пояса волнами опускаются. Правой рукой от себя повела — поднялся из земли черный сундук. Полосы по нему скрещиваются стальные, на железных пробоях замки серебряные. Пылают над ним, висят в воздухе из огнистых драгоценных камней слова: «Сила могучая».

Левой рукой девушка повела — бурная речка через лес потекла. Острые камни из белой пени выбиваются. Над кипучей водой разноцветные бабочки летают, легкими крыльями слова сплетают: «Вера вечная».

Распахнулся сундук — и захлопнулся, до краев полон желтым золотом. Глянул на него оцепенелый Угрюм — золотой желтизной красивое лицо подернулось. Хватает он огнистые камни драгоценные — серым пеплом алмазы рассыпаются, черные волосы Угрюма пепельным налетом покрываются. Неуемная жадность его обуяла — разбудила могучую мрачную силу.