Джарел из Джойри - Каттнер Генри - Страница 24

– Сейчас я позову твоих слуг, – тоном, не терпящим возражений, произнес Пав. – Тебя оденут как подобает королеве, а после этого я покажу тебе твою землю Ромны.

Тяжелый взгляд его черных глаз скользнул в сторону, как бы разыскивая кого-то, кто, повинуясь его безмолвному приказанию, явился в то же самое мгновение. В воздухе вокруг Джарел возникло из небытия самое любопытное явление из всех, какие ей когда-либо доводилось видеть. Вокруг нее взвился рой сияющих голубоватым светом странных существ. Небольшие, ростом едва ли выше ее плеча, они светились, словно окутанные языками жаркого пламени, и фигуры их тоже напоминали языки огня. Джарел никак не удавалось хорошенько рассмотреть невесомых слуг, но их прикосновения, которых она в силу своей природы, естественно, опасалась, оказались чарующими – они были подобны прикосновениям огня, который не жег, а мягким теплом окутывал ее тело.

Бесплотные создания скользили вокруг Джарел слишком быстро, и она не могла уследить за их заботливыми быстрыми движениями, а только чувствовала их всей своей кожей. Постепенно ею овладели легкое головокружение и необъяснимая слабость.

Когда суетливая забота странных созданий наконец иссякла и Джарел с изумлением оглядела себя, она увидела, что все ее высокое, стройное и прекрасное тело окутано самым изысканным тончайшим бархатом, о каком ей не приходилось даже мечтать. Этот бархат был черен, словно беззвездная ночь, и мягок, как нежнейший пух. Его переливы и глубина цвета придавали всему ее облику красоту чудесного изваяния. Как восхитительны были его мягкие прикосновения к ногам, как нежно касался он ее кожи! На мгновение Джарел превратилась в обычную женщину и испытала восторг, присущий не доблестным воинам (к которым правительница Джойри резонно причисляла и себя), а скорее их нежным женам.

Однако это продолжалось всего лишь одно мгновение, Джарел тотчас опомнилась, услышав густой и низкий голос Пава:

– Смотри!

И она обвела глазами зал, очертания которого начали расплываться и таять, словно дым. Блестящий гладкий пол и неровные стены внезапно стали призрачно-туманными, и сквозь них уже виднелись вдалеке горы, темные Деревья и удивительная холмистая земля. Не успело еще отзвучать эхо голоса Пава, отраженного от кривящихся, тающих стен и потому более ужасного, не успела успокоить ее рвущееся из груди сердце желанная тишина, как зал полностью исчез, и теперь они двое стояли в самом Центре темной земли Ромны.

Это и в самом деле была темная земля. Везде, куда только ни обращала свой взгляд Джарел, не находилось ни проблеска какого-нибудь цвета – повсюду перед ее глазами простирались серые равнины с купами темных деревьев и темные холмы. За кронами деревьев высились далекие угольно-черные горы, вдалеке угадывался антрацитовый блеск спокойной воды, а земля под ногами цветом и видом напоминала пепелище. Правда, одна особенность несколько скрашивала тягостное впечатление – темный, как и все здесь, но словно слегка подсвеченный воздух, казалось, был жидким, налитым чьей-то чудовищной рукой в некий сосуд, именуемый землей Ромны. На Джарел навалилось ощущение замкнутого пространства: темный полукруг пугающе близкого горизонта ограничивал этот маленький черно-серый мир, вызывая в памяти образы мрачных замковых подземелий.

Теперь, когда перед Джарел раскинулось огромное темное пространство, она особенно остро почувствовала себя пленницей. Возможно, подобное ощущение посетило ее лишь потому, что в этом мрачном краю вовсе не существовало расстояний: даже самый дальний край неба был виден в светящемся темном воздухе так же отчетливо, как и черные камни под ногами.

Да, это поистине была темная земля: странная, запретная, являющая чудовищные пейзажи – светящийся темный воздух, слишком близкие горизонты, черно-серые равнины и холмы – как в кошмарных снах.

– Вот, – пророкотал возвышавшийся за ее спиной Пав, и в его подрагивающем голосе угадывалось волнение, неожиданно охватившее черного исполина, – вот твоя земля Ромны, о моя королева! Эта земля гораздо больше, чем кажется в первую минуту, все здесь станет повиноваться твоей силе, моя Джарел. Да, это странная земля, если измерять ее земными мерками. Позже ты поймешь до конца ее странность. Иллюзия того, что…

– Побереги воздух в легких, король Ромны, – прервала его Джарел. – Это не моя земля, и мне вовсе не интересно выслушивать твои хвалебные речи о ней. Покажи мне путь назад, в мою землю, и, клянусь, я никогда больше не вспомню ни о тебе, ни о твоей Ромне!

Пав вскинул свою огромную руку и, грубо схватив Джарел за плечо, развернул ее – в вихре черного бархата и ярко-рыжих волос – лицом к себе, являя ее взору свой перекошенный гримасой гнева темный лик. В глубине его немигающих черных глаз заплясали красные огоньки, и Джарел, задыхаясь от бессильной ярости, но не в силах выдержать его свирепого взгляда, отвела глаза.

– Ты моя! – От звуков низкого страшного голоса Пава по телу Джарел пробежала дрожь. – Я забрал тебя из замка, с твоего смертного ложа, из того мира, который ты знала, и с этого момента ты стала моей. Может быть, ты и сильна, но не сильнее меня, Джарел из Джойри, и когда я повелеваю, будь любезна повиноваться!

Ослепленная яростью, Джарел сбросила его руку со своего плеча и отступила на шаг назад, едва не запутавшись в черных бархатных юбках, ее кудри взметнулись, словно языки пламени. Безумный гнев душил гордую правительницу Джойри. С трудом выговаривая слова, она едва узнала в свистящем яростном шепоте свой собственный голос:

– Никогда больше не прикасайся ко мне, слышишь, ты, проклятый черный ублюдок! Клянусь Богом, ты никогда не посмел бы этого сделать, если бы оставил мне хотя бы нож, чтобы я могла защитить себя! Клянусь, что вырву твои глаза, если только твоя рука еще раз коснется меня! Ты понимаешь, мерзкий колдун? Ты никогда не сможешь овладеть мной – никогда, даже если я должна буду умереть, чтобы избавиться от тебя! Клянусь собственным именем, это так!

Она замолчала, но лишь от того, что в ее горле клокотала бесконечная ярость, мешавшая выговаривать слова. Неистовые желтые глаза Джарел горели адским огнем, сердце бешено колотилось в груди, а пальцы сжались, словно стискивая рукоять жаждавшего крови кинжала.

Глядя на нее сверху вниз, король Ромны ухмыльнулся, и недоброй была его белозубая ухмылка. Заложив большие пальцы рук за кожаный пояс и выставив вперед черную бороду, он словно любовался ее гневом, а в глубине его черных глаз разгорались красные зрачки.

– Ты и в самом деле так думаешь, хозяйка Джойри! – негромко произнес он низким голосом. – Так смотри же, что я мог бы сделать!

Даже обратившись вновь в темное изваяние, он не мог бы стать более неподвижным, однако женщина-воин, несмотря на бушевавшую в ее душе ярость, почувствовала, что он изменился, ощутила в нем какое-то новое могущество и властность. Красные огоньки глаз, казалось, прожигали ее насквозь, и в бессильном гневе Джарел осознала, что уже не может противиться этому взгляду. В немигающих глазах Пава появилось что-то пугающее, из них исходила какая-то новая непереносимая сила, словно он отдавал немое распоряжение. О да, вопреки его неподвижности и молчанию это было отчетливое требование покорности. Она должна повиноваться, она должна…

Внезапно Джарел бросило в жар, и пришло ужасное ощущение, будто вся темная земля Ромны исчезла, а вместе с ней растаяло и всякое представление о реальности. И серое пепелище под ее ногами, и сами ее ноги, и весь этот темный мир словно растаяли, канули в небытие. Отринув человеческие плоть и кровь, она превратилась в раскаленное добела воплощение неистовой ярости. Сквозь пелену охватившего ее ослепительно белого пламени она видела собственное тело как бы со стороны. Вот она стоит, гордо выпрямившись перед Павом в своем черном бархатном одеянии, и вызывающе смотрит на черного исполина, но потом что-то неуловимо меняется, и она безвольно склоняет рыжую голову. Джарел видела, как до странности чужая фигура в черном бархате беспомощно шагнула вперед, потом еще и еще – словно ее тащила неведомая сила, которой невозможно было сопротивляться. Вот она подошла вплотную к Паву и, склонившись, медленно опустилась перед ним на колени. В бессильном гневе женщина осознавала собственное унижение: ее окутанное черным бархатом тело распростерлось у ног Пава, отирая красным золотом волос пыль с его башмаков.