Звездные самураи - Като Кен - Страница 53

Полтика — вещь очень простая. Власть всегда достается самым сильным, самым безжалостным, самым умным. Но как доказать, что я обладаю всеми этими качествами? Может быть, поставить на молниеносный захват власти? — размышлял Синго, возбуждаясь от собственных идей. Надо подумать! Если я истрачу все, что у меня есть, да возьму в долг, то денег хватит, чтобы подкупить отцовскую стражу. А потом, глубокой ночью, я нанесу решительный удар. И прежде чем кто-либо поймет, что произошло, я испепелю апартаменты Садамасы мезонной миной и прикажу оцепить их — чтоб никто не смог выбраться оттуда живым. Великолепно. У отца перерезана глотка, Садамаса обращен в пепел вместе со старой ведьмой Тизуру, его матерью. Идеальный вариант! Я мгновенно становлюсь даймё. Конечно, после гибели Садамасы придется ослепить и сослать Нобору в отдаленный монастырь, но это уже мелочи — их можно будет отложить до утра…

Синго вздохнул, с закрытыми глазами мерно покачиваясь в седле. На самом деле план был не столь привлекателен. Наверняка пойдет слушок, что вернувшийся сынок пытается подкупить стражу. Его арестуют, или же придется бежать из Мияконодзё. Садамаса, конечно, опорочит его, объявит, что он собирался захватить власть в Квадранте и еще сильнее затянуть налоговую удавку на шеях чонинов. А, поскольку Садамаса пользуется репутацией разумного человека, ему, понятное дело, поверят.

О, да! В таком случае, придется отправляться в Кирисиму. И сидеть там, зная, что вся планета настроена против тебя. Ох-х! Этого нельзя допустить. Как тогда сказал этот чертов Хайго Годзаэмон? Мол, Садамаса-сан уехал на соколиную охоту в Ханаки. Что ж, если и уезжал, то, получив известие о нашем возвращении, небось, тут как ветер помчался в Мияконодзё, дабы лично присутствовать при вручении амигдалы. Он никогда не пропускает ничего важного, хотя в данном случае событие будет моим, а не его триумфом. Ведь я-то знаю, что именно он стоял за попыткой Хайго Годзаэмона завладеть амигдалой.

Наконец путешественники приблизились к тории — воротам резиденции. Стоило ей появиться в поле зрения, как лошадь пошла веселее, да и сам Синго почувствовал внутренний подъем. Окружающая резиденцию стена была из черного плекса, а сами очень высокие, изящные ворота, увенчанные двумя орудийными куполами, украшал прямоугольный орнамент. Главный портал, как и в обычные дни, был открыт, но за ним начиналась крутая аппарель — кусок обшивки нексус-корабля, изрезанной глубокими поперечными складками, предотвращающими проникновение в резиденцию бродячих животных. Для лошадей это место было непроходимым до тех пор, пока обшивка не расслаблялась. Подъем был обманчив и при необходимости мог превратиться в смертельный капкан — этакая тенистая бойня. Любой человек, попытавшийся проникнуть в резиденцию, оказался бы в западне, поскольку аппарель мгновенно превращалась в заливаемую потоками жесткого излучения ловушку. Внутренний двор охраняли стражники-самураи с длинноствольными теппо. Кроме того, каждый, как предписывали правила, был вооружен двумя мечами. Внутренние ворота охранялись не менее тщательно.

И тут в голову Синго пришла ужасная мысль. Боги милостивые, а что, если в мое отсутствие произошел переворот? Что, если Садамаса-сан уже сделал первый ход? Ведь последние несколько недель были для революции особенно удобны. Во имя всего святого, в таком случае, моя мать, должно быть, уже мертва — или, что еще хуже, пленница брата. Что же мне делать?

Его охватила паника. Синго принялся лихорадочно искать взглядом признаки того, что в его отсутствие произошли какие-нибудь необычные события, но резиденция Мияконодзё во всех отношениях казалась точно такой же, как и в момент его отбытия. Внутри окруженного черными плексовыми стенами комплекса, в голых посыпанных гравием дворах, залах и павильонах с изогнутыми, как у пагод, крышами кипела повседневная жизнь. Среди спешащей по своим делам дворцовой челяди самурай заметил нескольких человек, которые, как он знал, были верны отцу. На самом верху аппарели, у входа в официальные покои даймё, навстречу гостям вдруг вышел Садамаса-сан. Синго спешился, и братья пристально взглянули друг на друга.

— Долго же ты добирался, Синго-кун.

За спиной Садамасы застыли, бесстрастно уставившись в пространство, стражи входа. В солнечных лучах ярко сверкали лезвия их нагинат. Лицо Садамасы было как всегда угрюмым. Почти закрывая щеки, торчали длинные усы, едва не доходящие до длинных, тонких, повторяющих очертания скул бачков. Брат носил алую, с крыльями на плечах катагину, накинутую на расшитую растительным орнаментом куркумово-желтую ками-симо с длинными рукавами. Одежда была свободной, в талии ее надвое рассекал черный пояс с заткнутыми за него с левой стороны двумя мечами. Садамаса отвесил поклон.

Синго сдержанно поклонился в ответ и окинул брата взглядом. На Садамасе была та же одежда, что и на отце в день, когда он был назначен командующим армией сёгуна. Внешне Садамаса являл собой точную копию Хидеки Рюдзи на его любимом портрете и сегодня наверняка неспроста оделся именно так. Синго, сам не отдавая себе в этом отчета, вдруг ощутил, как напряжение между ними растет, становится невыносимым. На чужеземца Садамаса не обращал ни малейшего внимания.

— Приветствую тебя, Садамаса. Как здоровье?

— Прекрасно. А твое?

— Спасибо, не жалуюсь. Отец меня ждет?

— Естественно. Мы узнали о твоем прибытии, когда ты покинул трактир на окраине Кин-Су. Не желаешь ли освежиться?

Хидеки Синго отпустил эскорт, и по его знаку паланкин понесли по дорожке, ведущей за резиденцию. Пики стражников раздвинулись, и процессия под цоканье копыт о камни вступила в прохладу внутреннего двора. Впереди двигался Синго он сам, за ним — по-прежнему верхом — следовал американец. Проезжая под аркой-тории он чуть пригнул голову и спешился во внутреннем дворе.

— Обыщите его как следует, — сказал Садамаса стражникам.

Обыск выявил два украденных бластера.

Садамаса проявил присущую ему опасливость.

— Скажи ему, что с оружием дальше нельзя. Пусть сдаст.

Переводить Синго не стал, зная, что это ни к чему. Чужеземец мрачно заговорил — на сносном японском, что крайне удивило Садамасу:

— Это оружие — моя собственность, а ходить при оружии — наш обычай.

— Нет, с оружием нельзя, — резко возразил Садамаса.

— А еще наш обычай — принимать гостеприимство в той форме, в которой оно предложено. Поэтому, если я приглашен в резиденцию вашего отца в качестве гостя, мне можно доверять.

— Очень жаль, но оружие вы должны сдать.

— Стало быть, я должен буду довериться вам — в то время как вы мне не доверяете.

— В резиденции отца — да.

— Оставить бластеры при себе для меня вопрос чести, так же, как самураю оставаться при мечах.

Синго поспешно вмешался, почувствовав, что есть возможность унизить брата.

— Садамаса-кун, это оружие не заряжено. Поэтому его и оружием-то считать трудно.

— Все равно…

Но чужеземец покачал головой, вытащил бластер, установил его на максимум и направил в небо. Нажал на спуск. Раздался оглушительный выстрел. То же самое он проделал со вторым бластером. При этом на его лице его играла необычайно удовлетворенная, торжествующая улыбка.

22

Лошади при звуке выстрелов заволновались. С крыш в воздух поднялась стая голубей. Наконец эхо выстрелов затихло вдали. Садамаса отдал приказ и стражники схватили чужеземца и повалили его на землю.

Интересный спектакль, подумал человек, наблюдавший за происходящим с открытой галереи. Со второго этажа все было видно как на ладони и гайдзин, появление которого было предсказано таёри Горо, и в самом деле оказался человеком исключительно надменным и упрямым.

— О, Садамаса-сан, мой перворожденный сын, — сказал он. — Прежде чем получить по наследству Кюсю, тебе придется научиться понимать американцев и с умом вести с ними дела.

Он высказал эти мысли вслух, хотя и негромким голосом, как бы для себя. В почти пустом зале позади него расположились двенадцать его фудаи — людей внутреннего круга — самых доверенных генералов, которые находились в пределах слышимости. Все они слышали его слова, хотя ни один из них и не признался бы в этом, поскольку он был ни кем иным как самим Хидеки Рюдзи, в прошлом генералом сёгуна, а в настоящее время — префектом Квадранта Кюсю, практически независимым правителем девяти провинциальных столиц и трех ассоциированных территорий и более чем двадцати важнейших нексус-систем. И на всех этих мирах его слово означало жизнь или смерть.