Время барса - Катериничев Петр Владимирович - Страница 59

— Даже не знаю, Глостер, что вам и сказать… — улыбнулся наиприятнейшею из улыбок Ричард, и Глостер понял, кого ему все это время напоминал сей разожравшийся «офицер удачи», ставший «прапорщиком наживы», догом на побегушках у кого-то из местных политиканов; он напоминал Павла Ивановича Чичикова, собственною персоной!

Сходство показалось Глостеру вдруг столь разительным, что он чуть было не молвил жеманно и витиевато: «Угощайтесь, милейший Пал Иваныч, душа моя…»

Однако вместо этого просто подвинул портсигар ближе к лицу толстяка, сказал:

— А аромат какой…

Интонацию Ричард уловил, взгляд его метнулся, помутнел от горькой досады поражения — последнего сильного чувства, испытанного им в жизни: белая дуга электрического разряда выпорхнула откуда-то из коробочки-портсигара и замкнулась на тяжелом, бульдожьем подбородке Ричарда. Все тело его пробила судорога; словно жестокая лихорадка прошла от век и разом посеревших, обрюзгших щек до кончиков пальцев. Ричард уронил голову на грудь и замер.

Глостер не медлил ни секунды: подвел шокер к шее застывшего на переднем сиденье помощника-телохранителя босса и включил разряд; мускулистое тело выгнулось дугой и опало мешком.

Только теперь Глостер перевел дух: то, что телохранитель опасен, Глостер почувствовал еще на аэродроме по немигающему, будто у змеи, взгляду этого чернявого паренька. Он не успел отреагировать на смерть босса только потому, что оказался не готов к «смене ролей»: он слышал беседу и был уверен, что его босс переигрывает московского гастролера по всем статьям. Да так оно и было бы, если бы Глостер хоть в малейшей степени соблюдал хоть какие-то правила! Побеждает только тот, кто играет по своим правилам, делая вид, что принял предложенные; но есть люди, с которыми невозможно играть. Ричард был из их числа. Как только Глостер почувствовал, что до пансионата «Мирный» живым доедет лишь один из них… Может, он и ошибся, и Ричард вовсе не хотел… В любом случае в таком смутном ремесле, как игра со смертью, лучше убивать первым.

Водитель продолжал вести автомобиль, хотя по испарине, обильно оросившей затылок, было очевидно, что он не просто боится, а трусит смертельно.

— Не отвлекайся от шоссе! — рявкнул, словно плетью хлестнул, Глостер. — Я же не самоубийца, чтобы убивать шофера на скорости в сотку! Да и… это чужие сторожевые псы на новых хозяев кидаются, а вы, водилы, ребята мирные, так?

Водитель, парниша лет двадцати пяти, кивнул и только крепче вцепился в руль, стараясь всем своим видом показать, что сосредоточен на дороге, и только на дороге: дескать, у вас, панов, свои игры, у нас, холопов, свои. Да и к чему выступать зря, когда босс уже откинул копыта, а в подчинении у этого отмороженного московита — две дюжины отборных убийц в автобусе в полусотне метров впереди. Кто в этой ситуации выступать станет? Только дегенерат. Водитель покосился на мертвого охранника и снова сосредоточился на дороге. Что наша жизнь? Та же дорога-серпантинка с полной непоняткой впереди… И на каком вираже ты слетишь в кювет, только Бог знает. Или — дьявол.

Глостер бросил беглый взгляд на убитого толстяка и почувствовал вдруг, как зашевелились волосы на затылке: раззявленный рот мертвеца, казалось, ухмылялся… А тут еще и машина скакнула на какой-то выбоине, покойный толстяк всей массой навалился на Глостера, и тому почудилось, что сейчас этот мертвец с плечами борца и руками молотобойца схватит его в полуторацентнеровые объятия, из которых уже не вырваться никогда! Дикий, мертвенный, не поддающийся никакому здравому объяснению страх сковал Глостера. Он почувствовал себя так, будто все тело враз поместили в ледяную прорубь; дыхание перехватило как тисками, сердце замерло, Глостеру показалось, что он уже никогда не сможет вздохнуть…

Дикий кашель, сотрясший все его существо, оказался спасительным. Глостера свернуло в три погибели, колотило так, что казалось, он подавится или задохнется, слезы и пот лились ручьем, но он чувствовал облегчение: кровь заструилась по жилам, сердце заработало бешено, и он теперь знал, что сегодня уже не умрет. По крайней мере, той смертью, что принято считать «своей».

Кое-как справившись с приступом, Глостер устроился на сиденье, зло ткнул локтем покойника, поймал в зеркальце растерянно-испуганный взгляд водителя: парень был не просто бледен, его лицо стало белым как снег. Можно понять: еще бы, загрузил на аэродроме обоих боссов, своего и столичного, и охранника в придачу, а довез бы три тепленьких трупа. Каким его словам поверили бы разгоряченные дознаватели и какая смерть ожидала его в этом случае?.. Будешь тут не то что бледным…

— Сколько еще ехать? — спросил Глостер водителя; собственный голос показался ему сиплым, словно он страдал ангиной.

— Минут пятнадцать, — ответил тот. Глостер прокашлялся надрывно, прочищая горло, спросил уже вполне нормально:

— Чего так долго?

— Дорога опасная. Серпантин. А автобус с вашими «спортсменами» — машина тяжелая. Куда спешить? На тот свет?

При словах «тот свет» водитель вздохнул, но не огорченно, а словно перезевывая страх, так вздохнул бы китайский крестьянин, услышав, что Великую стену решено удлинить и строить еще два столетия, а значит, с сегодняшнего дня рабочий день продлят часов эдак на шесть. Глостер про себя называл это качество «здоровый крестьянский фатализм». Работать с такими было одно удовольствие. И еще… Глостер заметил, что такие вот «тихушники» выживали куда чаще остальных; жили они блекло, но долго, почитая трусость и предательство за мудрость. Может, так и есть — в век обывателей?

— Ты, я вижу, туда не спешишь?

— На что мне?

— Резонно. Тогда и поболтать можно.

— Воля ваша. О чем?

— Тебе ведь теперь нужна работа, так? Парень кумекал не долго; напряженное шевеление извилин пусть и не добавило водителю седых волос, но и бодростью не одарило. Он ответил незатейливо и просто:

— Нужна.

— Значит, договоримся.

Глостер чувствовал, что его прямо-таки распирает. Тело стало вдруг вертляво-зудливым, а в голове крутилась какая-то мелодия… Глостер и хотел ее ухватить, да все не мог, пока не пропел в голос:

— «Отряд не заметил потери бойца!..»

Ну да! Даже двоих. Автобус «мерседес» катит себе впереди метрах в ста пятидесяти; там из людей Ричарда только двое, так что можно не церемониться. Ну а водитель покойного вполне освоился с потерей хозяина. Но это еще не означало, что приобрел нового. Нужно ему помочь. Такой расторопный и домовитый крестьянский пес без хозяина опасен… Ощущение свободы томит таких пуще каторги: может при случае и в загривок вцепиться.

Глостер бросил взгляд на несущийся за окном серпантин шоссе. Скоро база, и до приезда нужно выяснить, готовил ли покойный торжественную встречу по полной программе, то есть нашел ли он уже себе могучего хозяина-покровителя и, при неудаче вербовки Глостера, нашел путь к «нулевому варианту»? Смешно, но на языке политиков это означает примерно то же самое, что и на языке спецов: «полное сокращение». Или разговор в машине был для Ричарда рискованным экспромтом, вывертом на арапа, просто зашел далекохонько — по мановению судьбы? А скорее, по прихоти лукавого, коему в общем-то все служат одинаково — неверием и не правдой.

Глава 46

Автомобиль мчался по ровному участку. Справа, километрах в семи, блистало на солнце море, сливаясь в дальней дали с облачной дымкой.

Глостер достал сотовый, набрал несколько цифр.

— Глостер вызывает Лаэрта.

— Лаэрт слушает Глостера.

— Слушай, мой дорогой Лаэрт, слушай… Пришла пора отдохнуть с дороги.

— Извините?

— У нас тут с Ричардом обнаружились разногласия. Непримиримые. Или, как говаривали во времена моей молодости, антагонистические. Короче: Ричард приказал долго жить. Его друг и телохранитель — тоже. Картинка ясна?

— Кристально.

— Вот и славно. У тебя в автобусе — двое людей Ричарда, так?

— Да.

— Загони автобус на любую смотровую площадку, пусть ребятки разомнутся, попками подвигают, ножками попрыгают… А шоферюга ваш нехай в моторе покопается… Я остановлюсь метрах в двухстах позади. В любом случае в пределах видимости.