Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу


Амманити Никколо - Я не боюсь Я не боюсь

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Я не боюсь - Амманити Никколо - Страница 21


21
Изменить размер шрифта:

– Я тоже! Я тоже! – заверещала Мария. Она подбросила куклу в воздух и обхватила нас.

– Тебя это не касается. Это касается меня. Отпусти, – сказал я ей.

– Микеле, не говори так. – Мама подхватила и Марию. – Вы оба мои! – И начала кружиться по комнате, напевая во всё горло: – В нашей лавке очень много коробок, одни чёрные, другие жёлтые, а третьи красные…

От одной стены до другой, от одной стены до другой. Пока мы не рухнули на диван.

– Слышите… Сердце… Чувствуете сердце… вашей… мамы… Умираю. – Она глубоко вдохнула.

Мы положили руки ей на грудь и почувствовали толчки.

Так мы и сидели, прижавшись друг к другу. Затем мама поправила волосы и спросила меня:

– Значит, Серджо не стал есть тебя этой ночью?

– Нет.

– Он тебя усыпил?

– Да.

– Он храпел?

– Ещё как.

– Ну и как? Покажи нам.

Я попытался изобразить.

– Но это же свинья. Так делают свиньи. Мария, ну-ка, покажи, как храпит папа.

Мария изобразила папу.

– Э-эх! Не умеете. Сейчас я вам дам послушать папу.

У неё получилось похоже. С присвистом.

Мы долго смеялись.

Она поднялась и поправила платье.

– Разогрею тебе молоко.

– А папа где? – спросил я.

– Уехал с Серджо… Сказал, что на следующей неделе отвезёт нас к морю. И мы пойдём в ресторан есть мидии.

Мы с Марией принялись скакать на диване:

– К морю! К морю! Есть мидии!

Мама посмотрела в сторону полей и задёрнула занавески.

– Будем надеяться на лучшее.

Я позавтракал. Съел два куска кекса, обмакивая его в молоко. Так, чтобы никто не видел, отрезал ломоть, завернул в салфетку и сунул в карман.

Филиппо будет счастлив.

Мама убирала со стола.

– Как только закончишь, отнеси этот кекс в дом Сальваторе. Только чистую майку надень.

Мама была отличной кухаркой. И, когда готовила торт или макароны в духовке или пекла хлеб, делала всегда с запасом, а потом продавала стряпню матери Сальваторе.

Я почистил зубы, надел майку с олимпийскими кольцами и вышел с противнем в руках.

Ветра не было. Солнце, висевшее прямо над домами, палило нещадно.

Мария сидела на ступеньке со своими Барби.

– Ты умеешь строить дома для кукол?

– Конечно. – Я их, правда, никогда не делал, но, наверное, это нетрудно. – В кузове у папы лежит коробка. Мы сможем разрезать её и сделать им дом. А потом раскрасить его. Только сейчас мне некогда. Должен идти к Сальваторе. – И я спустился на дорогу.

Никого не было видно. Только куры копались в пыли да ласточки носились над самыми крышами.

Из сарая послышались звуки. Я заглянул в него: 127-й стоял с открытым капотом, накренившись на один бок. Из-под машины торчали ноги в чёрных башмаках-вездеходах.

Когда Феличе был в Акуа Траверсе, он ни на секунду не расставался с машиной. Он её мыл. Он её смазывал. Сдувал с неё пылинки. Нарисовал на борту широкую чёрную полосу, как на американских полицейских машинах. Однажды он даже разобрал мотор, но не смог собрать его, потому что потерял какие-то болты, и тогда заставил нас идти аж в Лучиньяно, чтобы купить их.

– Микеле! Микеле, иди сюда! – заорал Феличе из-под машины.

Я остановился:

– Чего тебе?

– Помоги мне.

– Не могу. Мне мама задание дала. – Я спешил сплавить торт мамаше Сальваторе, схватить велосипед и поехать к Филиппо.

– Иди сюда!

– Не могу… Спешу.

Он прорычал:

– Если не подойдёшь, я тебя прибью!..

– Чего тебе надо?

– Меня придавило. Я не могу двинуться. Соскочило колесо, когда я был под машиной, твою мать! Я лежу здесь уже полчаса!

Я заглянул в капот, из-под мотора я увидел его физиономию, измазанную маслом, и красные несчастные глаза.

– Пойду позову твоего отца.

Отец Феличе в юности был механиком. И, когда Феличе ездил на машине, его трясло от ярости.

– Ты чокнутый? Он мне яйца оторвёт… Помоги мне.

Я мог уйти и оставить его здесь. Я посмотрел вокруг.

– Даже и не думай… Я отсюда все равно выберусь, и, когда выберусь, раздавлю тебя, как мокрицу. От тебя останется только могилка, куда твои родители будут приносить цветочки, – сказал Феличе.

– А как я тебе помогу?

– Возьми домкрат, он за машиной, и подставь его рядом с колесом.

Я так и сделал, а потом начал работать ручкой. Понемножку машина стала выпрямляться. Феличе радостно завизжал:

– Так! Так! Получается! Молодец!

И выполз из-под машины. Его рубашка вся пропиталась маслом. Он провёл рукой по волосам.

– Я уже думал, что помру здесь, что сломался позвоночник. Все из-за этого дерьмового римлянина! – И он начал разминать мышцы, злобно ругаясь.

– Из-за старика?

– Из-за него. Я его ненавижу. – Он подпрыгнул и засадил ногой по мешку с кукурузой. – Я ему сказал, что не смогу проехать до самого места на машине. На такой дороге у меня полетят амортизаторы, но ему наплевать на это. Почему сам не поехал туда на своём сраном «мерседесе»? Почему он этого не сделал? Я больше не буду ему потакать. Не делай этого, не делай того… Всем было б намного лучше, если б этого куска дерьма не существовало. Всем. Я с ним завязываю… – Он двинул кулаком по трактору, а потом отвёл душу, разломав деревянный ящик. – Если он мне ещё раз скажет, что я идиот, я ему врежу кулаком так, что он в стену влипнет… – Феличе остановился, заметив, что я ещё не ушёл. Он сгрёб меня за майку, поднял и воткнулся носом прямо мне в лицо: – Не рассказывай никому о том, что я сказал, понял? Если узнаю, что ты проболтался хоть одним словом, отрежу тебе морковку и съем её с капустой… – Он вытащил из кармана нож. Лезвие выскользнуло наружу и остановилась в паре сантиметров от кончика моего носа. – Понял?

– Понял, – пробормотал я.

Он оттолкнул меня:

– Никому! А теперь сгинь.

И начал бегать по сараю.

Я взял кекс и ушёл.

Семья Скардаччоне была самой богатой в Акуа Траверсе. Отец Сальваторе, адвокат Эмилио Скардаччоне, владел большим участком земли. Очень много людей, особенно в дни сбора урожая, работали на него. Приезжали отовсюду. Издалека. В кузовах грузовиков. Пешком.

Даже папа в течение многих лет, прежде чем начать возить грузы, ходил в период урожая работать на адвоката Скардаччоне.

Чтобы попасть в дом Сальваторе, нужно пройти сквозь ворота из кованого железа, затем пересечь двор с квадратными кустами, высокой-высокой пальмой и каменным фонтаном с красными рыбками, подняться по мраморной лестнице с высокими ступеньками – и вот ты на месте.

Как только ты входил в дом, то оказывался в тёмном коридоре, без окон, таком длинном, что по нему можно было ездить на велосипеде. По одну сторону располагались спальные комнаты, всегда закрытые, по другую – большой зал. Это была огромная комната с нарисованными на потолке ангелами, огромным, натёртым до блеска столом и стульями вокруг. Между двумя картинами в позолоченных рамах находилась витрина с чашками, драгоценными кубками и фотографиями мужчин в мундирах. Рядом с входной дверью стоял рыцарь в доспехах и с булавой, утыканной острыми шипами, в руке. Его адвокат приобрёл в городе Губбио. Его нельзя было трогать, потому что он мог упасть.

Днём шторы никогда не открывали. Даже зимой. Пахло затхлостью, старым деревом. Казалось, что ты в церкви.

Синьора Скардаччоне, мать Сальваторе, была очень толстой женщиной в полтора метра ростом и всегда носила на волосах сетку. У неё были распухшие, похожие на сардельки, ноги, которые всё время болели, и она выходила из дома лишь в Рождество и на Пасху, чтобы съездить к парикмахеру в Лучиньяно. Свою жизнь она проводила в кухне, единственной светлой комнате дома, вместе с сестрой, тётей Лучиллой, среди пара и запахов рагу.

Сестры походили на двух тюленей. Нагибали голову вместе, смеялись вместе, всплёскивали руками вместе. Два огромных дрессированных тюленя с перманентом. Они целыми днями сидели в потёртых креслах, следя за горничной Антонией, чтоб та ненароком не сделала что-то не так и не слишком много отдыхала.