Я не боюсь - Амманити Никколо - Страница 16

– Тогда…

Но что творилось на кухне! Должно быть, разбилась тарелка. Я повысил голос.

– Тогда Пьерино Пьероне слез с дерева и дал ей грушу. А ведьма Бистрега схватила его и сунула в мешок, который забросила за плечо. А так как Пьерино Пьероне перед этим скушал много перцев, которые были тяжёлыми, ведьма не могла долго нести его и должна была останавливаться каждые пять минут и однажды захотела пописать. Она оставила мешок и пошла за дерево. Пьерино Пьероне зубами перегрыз верёвку и выскочил из мешка, а туда положил медвежонка-полоскуна…

– Медвежонка-полоскуна?

Я специально так сказал, чтобы увидеть, знает ли Мария, кто это такой.

– Да, медвежонка-полоскуна.

– А кто это?

– Это такие медвежата, которые, если ты оставишь тряпки рядом с речкой, придут и постирают.

– А где они живут?

– На Севере.

– А что дальше? – Мария отлично знала, что Пьерино Пьероне положил в мешок камни, однако меня не поправила.

Ведьма Бистрега взвалила мешок на спину и, когда пришла домой, сказала своей дочке: «Маргерита Маргеритоне, спустись, открой дверь и приготовь большую кастрюлю, чтобы сварить Пьерино Пьероне». Маргерита Маргеритоне поставила воду на огонь, а ведьма Бистрега открыла мешок, и оттуда выскочил медвежонок-полоскун и начал кусать обеих, а потом спустился во двор и начал кушать кур и разбрасывать помойку. Ведьма очень рассердилась и побежала искать Пьерино Пьероне. Она его нашла, засунула в мешок и больше уже нигде не останавливалась до самого дома. Когда она пришла домой, то сказала Маргерите Маргеритоне: «Возьми его и закрой в подполе, а завтра мы его съедим…»

Я остановился.

Мария заснула под эту нехорошую сказку.

4

На следующее утро я столкнулся со стариком в ванной.

Я открыл дверь, а он стоял там и брился, скрючившись над умывальником, уткнувшись головой в самое зеркало, и окурок свисал у него с губы. Он был одет в поношенную спортивную майку и отливавшие желтизной длинные трусы, из которых торчали две сухие безволосые палки. На ногах у него были чёрные сапоги с расстёгнутой молнией.

От него пахло кислым, смесью талька и крема для бритья.

Он повернулся ко мне и оглядел меня с головы до ног опухшими глазами, одна щека в пене, в руке бритва:

– А ты кто такой?

Я ткнул себя пальцем в грудь:

– Я?

– Да, ты.

– Микеле. Микеле Амитрано.

– А я Серджо. Здравствуй.

Я протянул ему руку:

– Очень приятно. – Так отвечать меня научили в школе.

Старик промыл бритву водой.

– А ты не знаешь, что надо стучаться, прежде чем войти в ванную? Тебе об этом не говорили родители?

– Извините.

Я хотел уйти, но стоял столбом. Как это случается, когда ты видишь урода, стараешься на него не глядеть и не можешь удержаться.

Он начал брить шею.

– Значит, ты – сын Пино?

– Да.

Он разглядывал меня в зеркало.

– Ты не очень-то разговорчивый.

– Да.

– Мне нравятся молчаливые мальчики. Молодец. Не в своего отца. А ты послушный?

– Да.

– Тогда выйди и закрой дверь.

Я побежал искать маму. Она была в моей комнате и снимала простыню с кровати Марии. Я подёргал её за платье:

– Мама! Мама, кто этот старик в ванной?

– Оставь меня, Микеле, у меня много дел. Это Серджо, друг твоего отца. Тебе же говорили, что он приедет. Он останется у нас на несколько дней.

– Почему?

Она подняла матрас и перевернула его.

– Потому, что так решил твой отец.

– А где он будет спать?

– В кровати твоей сестры.

– А она?

– Она с нами.

– А я?

– В своей постели.

– Значит, старик будет спать в одной комнате со мной?

Мама вздохнула:

– Да.

– Ночью?

– Ты – болван? Что, спят днём?

– А нельзя, чтобы Мария спала здесь? А я с вами.

– Не говори глупостей. – Она стелила чистую простыню. – Уходи, у меня дела.

Я упал на пол и обхватил её ноги:

– Мама, прошу тебя, пожалуйста, я не хочу с ним. Я тебя прошу, я хочу быть с вами. В вашей кровати.

Она фыркнула:

– Мы не поместимся! Ты уже большой.

– Мама, прошу тебя! Я лягу в уголок. И стану маленьким.

– Я сказала – нет.

– Прошу тебя! – заканючил я. – Я буду хорошо себя вести. Вот увидишь.

– Перестань. – Она подняла меня с пола и посмотрела мне в глаза. – Микеле, я уж и не знаю, что с тобой делать. Почему ты никогда не слушаешься? Я больше так не могу. У нас столько других проблем, а тут ещё ты. Ты что, не понимаешь? Пожалуйста…

Я потряс головой:

– Я не хочу. Я не хочу оставаться в комнате с ним. Я не буду там спать.

Она сняла наволочку с подушки:

– Будет так, как я сказала. Если тебе не нравится, скажи это твоему отцу.

– Но он же выгонит меня вон…

Мама прекратила заправлять постель и повернулась ко мне:

– Что ты сказал? Повтори…

Я пробормотал:

– Он выгонит меня из дома…

Она пристально посмотрела на меня:

– С чего это ты взял?

– Вы все хотите, чтобы я ушёл… Ты меня ненавидишь. Ты плохая. Ты и папа меня ненавидите. Я это знаю.

Она схватила меня за руку, но я вырвался и убежал.

Я слетел с лестницы и услышал, как она зовёт меня.

– Микеле! Микеле, сейчас же вернись!

– Я не буду спать здесь с ним! Нет, я не буду спать с ним!

Я добрался до высохшего русла и вскарабкался на дерево.

С этим стариком я никогда не буду ночевать. Он украл Филиппо. И как только я засну, украдёт и меня тоже. Засунет меня в мешок и убежит.

А потом отрежет мне уши.

А разве можно жить без ушей? Разве не умрёшь без них? Мои уши со мной. А у Филиппо мой отец со стариком отрезали. Я сижу на дереве, а он там в своей яме и уже без ушей.

И кто знает, перевязали ли они ему голову?

Я должен пойти туда. И должен рассказать ему о матери, что она его любит и сказала это по телевизору, так, чтобы все это знали.

Но я боялся: а вдруг там столкнусь с папой и стариком?

Я посмотрел на горизонт. Небо было плоским, серым и нависало над пшеничными полями. Холм был виден хорошо, огромный, вибрирующий в потоках горячего воздуха.

Если я буду осторожен, они меня не увидят, сказал я себе.

«О партизан, забери меня с собой, ты должен похоронить меня. О партизан, возьми меня с собой. О белла чао…» – услышал я пение.

Я посмотрел вниз. Барбара Мура тащила Того за верёвку, завязанную вокруг его шеи, к воде…

– Сейчас мамочка тебя искупает. И ты станешь чистым-чистым. Ты доволен? Конечно же доволен.

Но Того не казался довольным. Растопырив передние лапы и усевшись задом на землю, он мотал головой, пытаясь освободиться от петли.

– Ты станешь очень красивым. И я свожу тебя в Лучиньяно. Мы пойдём туда и купим мороженое, а тебе я куплю поводок.

Она взяла его на руки, поцеловала, сняла сандалии, сделала пару шагов в лужу и погрузила его в вонючую жидкую грязь.

Того начал вырываться, но Барбара крепко держала его за загривок и хвост. Я видел, как он исчез в грязи.

Она принялась напевать…

И долго не вынимала его из воды.

Она хотела убить его.

Я заорал:

– Ты что делаешь? Отпусти его!

Барбара подскочила и чуть не грохнулась в воду. Она отпустила собаку, которая выскочила и помчалась к берегу.

Я спрыгнул с дерева.

– А ты что тут делаешь? – спросила Барбара раздосадовано.

– Что ты собиралась с ним сделать?

– Ничего. Помыть.

– Врёшь. Ты хотела его утопить.

– Нет!

– Поклянись.

– Клянусь Богом и всеми святыми! – Она положила руку на сердце. – Клещи и блохи его заели. Поэтому я его мыла.

Я не знал, верить ли ей.

Она поймала Того, который сидел на камне, счастливо потявкивая. Он уже забыл о страшном испытании.

– Смотри, если я вру. – Она подняла ему одно ухо.

– Боже, какой ужас!

Все вокруг уха и в самом ухе было полно клещей. Меня чуть не вырвало. С их головками, погруженными в кожу, с их чёрными лапками и тёмно-коричневыми животами, надутыми и круглыми, словно шоколадные яйца.