Тайна гибели адмирала Макарова. Новые страницы русско-японской войны 1904-1905 гг. - Семанов Сергей Николаевич - Страница 47

— Так, но вот эти… революционеры…

— А это, Степан Осипович, несчастные и озлобленные люди. А кормят их, а направляют их враги нашего отечества. И мировая закулиса.

— ?..

— А вы думаете англичане, наши вековечные противники, не имеют здесь своих пособников? А турки, с которыми мы воевали столько раз? Или японцы, которые зарятся на наш Дальний Восток?

…Макаров прервал печальные размышления. Круто повернулся, пошел в сторону Исаакиевского собора. Помолиться за новомученика раба Божьего Дмитрия.

Ну, а борьбу с различными ведомствами он вел, по его собственному меткому выражению, «за право исполнять свои обязанности». Это уж никак не было революцией…

Макаров еще с юношеских лет, будучи кадетом, любил физические упражнения. Впрочем, матросу или унтер-офицеру парусного флота таких упражнений было предовольно. Даже с лихвой. На паровых судах это исчезло. Тогда Макаров, уже не в юношеских годах, приобщился к спорту, особенно к гимнастике. Александр III шутливо называл его «наш англичанин». Считалось тогда многими, что спорт есть увлечение богатых английских чудаков, не более того.

Однако Макаров всюду, где только возможно, всячески поощрял занятия спортом на флоте. В ту пору это было редкостью.

Отвлекали чаще всего столь нелюбимые им светские развлечения. Капитолина Николаевна была до них большая охотница, поэтому в губернаторском особняке окна светились нередко до поздней ночи, а у подъезда ожидали гостей многочисленные кареты. Хозяин, как правило, не появлялся на раутах, которые устраивала его супруга. Зато некоторое время спустя адмирал, хмурясь, подписывал солидные счета поставщиков.

Получая немалый оклад и будучи крайне неприхотливым в быту человеком, бережливым и даже скуповатым, Макаров до самой своей смерти так и не выбрался из долгов. И нельзя без горечи читать его письмо, посланное жене с «Витязя», когда он, заканчивая кругосветное плавание, коснулся своих запутанных денежных дел: «…Бог даст, по возвращении жизнь наша сложится так, что мне не придется высуня язык бегать по городу искать 25 рублей». Увы, семейной жизни его так и не довелось устроиться иначе…

Для Макарова, как и для всякого истинного моряка, домом был его корабль. Да ведь иначе и нельзя. Иначе морская служба превратится в пытку. Дом, в котором живешь, не только должен быть прочным и добротным, но и давать — в необходимое время — приют и покой. И адмирал любил говорить в свойственной ему афористической манере: в море — значит дома.

Современная ему практика была, однако, существенно иной. На военном корабле в наибольшей, пожалуй, резкости проявлялась классовость общества. И дело совсем не в том, что офицеры располагались комфортабельнее, нежели матросы, — в принципе тому и следует быть, на военной службе нет места уравниловке. Суть в том, что матрос на корабле являлся существом униженным, причем униженным подчеркнуто. Ведь на корабле вся жизнь на виду. И весь экипаж (и матросы, и офицеры) долгие месяцы живет бок о бок. Тут уже ничего не спрячешь и не замаскируешь. Впрочем, баре-офицеры почитали излишним скрывать свои крепостнические привычки. И от кого — от низших чинов? Да разве это люди? Матрос — это «Митюха вульгарис», шутили безусые мичмана…

Как-то Макарову довелось подробно осмотреть самоновейший крейсер «Громобой» (тот самый, которого в прошлую зиму «Ермак» стянул с мели). Свои невеселые впечатления от этого он изложил Авелану:

И так далее — рапорт Макарова пространен.

Всю жизнь, с подросткового возраста до последнего земного дня, Макаров очень много писал. Не о приказах, докладных записках, статьях и книгах тут речь, хотя он всегда составлял их сам, не доверяя адъютантам и подведомственным служащим, хотя очень многие начальники, большие и малые, поступают как раз противоположным образом. Макаров оставил после себя огромную переписку, начав ее лет с двенадцати. Сперва это были письма к отцу и братьям, потом его эпистолярный адресат чрезвычайно разросся, включив государственных и военных деятелей, ученых, художников и писателей.

Но главное — это дневник Степана Осиповича, лучший источник для понимания его внутреннего мира. Туда он заносил все, что казалось ему существенным. Например.

…Официант в безупречном смокинге, склонив голову, стоит с карандашом и блокнотом:

— Что угодно заказать вашему превосходительству?

— Значит, так: крюшон, сосьете, раковый суп, телятину по-суворовски, омара на спиртовке, мороженое с ананасом. И чтобы телятина была с косточкой.

Вернувшись домой после банкета у графини Паниной Елизаветы Александровны, Макаров клал перед собой банкетное меню и в обширном том списке подчеркивал блюда, им недавно заказанные. На полях писал, кто из заметных людей на том банкете присутствовал и с кем именно сидел рядом он, адмирал…

Первого мая 1901 года Макаров издал приказ «Об улучшенном способе варки щей». Этот приказ, право же, «вкусно» читать. Со знанием дела адмирал утверждает, что на Черноморском флоте щи варят лучше, чем где бы то ни было, а потом дает ряд практических рекомендаций кокам подчиненных ему частей и кораблей. Некоторые из его советов недурно бы воспроизвести и сегодня в одной из книг «о вкусной и здоровой пище». Читаем: «Секрет приготовления хороших щей заключается в том, чтобы отбить у жира сальный вкус, что достигается поджариванием его с луком, и, кроме того, жир этот ввести в овощи и муку, для чего приготовляется известным способом заправка. Кости следует вываривать в течение суток, и бульон от них вливать в щи на следующий день». Да, адмирал понимал вкусы своих матросов!

Он неоднократно проводил то, что сейчас называется конкурсами среди коков и хлебопеков. Победителям вручались награды, а их имена (наряду с именами непосредственных командиров) объявлялись в адмиральском приказе по всему Кронштадту. А ведь Кронштадт в ту пору был как-никак столицей русского флота, не шутка.

Макаров был верен своему правилу: «В море — значит дома!» Раз корабль — это дом, стало быть, как и в любом доме, «старшие» должны не только воспитывать «младших» и заботиться о них, но и составлять вместе единую «семью». Слов нет, что в условиях собственнического строя достижение подобного на практике было немыслимо и невозможно. Макаров делал в этом отношении все, что мог.

Он всегда чувствовал себя легко и просто среди матросов, а те всегда почитали его «своим»: «Борода», «Наш старик» — так они с почтительной шутливостью называли своего адмирала. Будучи чрезвычайно строгим и даже суровым в отношении к воинской службе и дисциплине, Макаров оставался при этом чрезвычайно простым в обращении. Один писатель рассказывал.

Он никогда не садился за стол, не испробовав пищу подчиненных. Курил иногда простую русскую махорку, к удовольствию матросов. Любил плотно покушать, хотя ненавидел гамбургеры, вообще нерусскую кухню; он любил говорить: «Под Полтавой мы победили своими щами, а Наполеона одолели гречневой кашей».

Вот так, щи да каша. Макаров не гнушался заботами о столь «невысоких» предметах, прекрасно понимая, какое значение имеют они для простого труженика, отнюдь не избалованного — в военной жизни, равно как и в мирной — ни изысканным блюдом, ни комфортом.

Макаров продолжал свои исследования по теории непотопляемости корабля. С этой целью использовался опытный бассейн, заведовал которым Алексей Николаевич Крылов. Этот выдающийся человек — адмирал, академик, превосходный моряк, а главное — горячий патриот своего отечества, был преданным учеником и сподвижником Макарова. Но адмиралом и академиком он станет потом. А тогда, как и Попов, был скромным преподавателем военно-морского дела.