Тропа барса - Катериничев Петр Владимирович - Страница 6

Дело было прекращено. Никакие заверения ментов в том, что и дочь, и ее саму защитят, не помогли: мамашка успела смотаться в дурдом, добыла какую-то справку и написала, что ее дочь больна и все ей просто привиделось. Сожженная кислотой кукла произвела на нее впечатление…

Так что раздумывал Бодун недолго: за эту детдомовскую и заявку подать некому, а еще — девку надо будет во всех позах на «Кодак» отщелкать да бабке Вере фотки с чистосердечным нашим почтением поднести, пока она эту сучку прописать не успела: на бабкину квартирку уже давно люди имели виды; сама бабка — сердечница, глядишь, и копыта откинет пошустрее. Наследников у нее нет, квартирка без всякого мошенства отойдет городу, а там чинуша уже давно поимела на лапу и ордерок выпишет Гуне Старшему… Ему, Мише Бодухину, как раз капнет штука «зелени»… Да и авторитет это дельце среди братанков подымет — дело не последнее.

Все эти мысли промелькнули в шишковатой и еще не вполне отошедшей от вчерашнего жрача Мишкиной голове разом, за секунду, но решили все не они: Бодун не отрывал глаз от упругой попки, едва прикрытой коротенькой юбкой… Волна желания горячо прихлынула в пах, потом — в голову., .

Девки тоже искательно смотрели на вожака. Эта сиротская дура сама напросилась: как только ее пустят в подвале «на хор», станет она просто общей давалкой, рангом куда пониже их обеих, а то бросят ее пацаны вовсе «под колеса» — обслуживать водителей-дальнобойщиков да зарабатывать пацанам на пивко с водочкою…

— Твое слово, Гнутый, — спросил для проформы Бодухин долговязого сутулого парня, лениво жующего фильтр сигареты длинными и желтыми, как у лошади, зубами.

— А чего тут базлать зря… Править надо биксу, а то…

— Бодун, уходит! Должна ответить! — снова подвыл Муха.

— Ответит… — хрипло выдохнул вожак. — Давайте су-чонку в подвал, там и потолкуем…

— А ну артачиться начнет? — загоношился тот.

— По почкам — и под белы руки. Двое парней скорой рысью сорвались с лавки, предвкушая развлечение.

— Ты чего так завелся на эту? — ревниво протянула Надька, положив руку на взбухшую «мужскую гордость» кавалера. — Разве она сможет так, как я? — И облизала пухлый округлый рот.

— Не болтай, — разлепил Бодун губы-пельмени. — Идите с Несушкой пацанам пособите, а то меня обездвижило, блин. Ну да сердцу не прикажешь, — довольно гыгыкнул он, кинув взгляд на штаны. Сейчас, сейчас эту длинноногую сучонку затащат в подвальчик, распнут нагишом на матах, нужно только решить, как лучше попервоначалу, на спинку или на животик… Что и говорить, девка хороша, как нездешняя… Бодун звякнул ключами и, прихрамывая от образовавшегося неудобства, побрел отмыкать ржавый висячий замок подвала, еще два года назад приспособленный им для сходняков и увеселений…

Двое догнали Лену у подъезда, Муха перекрыл двери, Гнутый стал сзади.

— Не спеши, па-а-адруга, — протянул Муха. — Говорливая ты больно, а за база-ар ответить надо.

Гнутый, оказавшись чуть ниже стоявшей на ступеньках девочки, одной рукой приподнял ей юбку, ладонью другой провел по бедрам:

— А ножки гладенькие…

Наседкина с Давалкиной шли не спеша, предвкушая длинное и забавное представление.

Удар локтем был молниеносен, послышалось противное чавканье, Гнутый опрокинулся навзничь, на спину… Маленький, ростом ниже Али, Корзун даже не понял, что произошло, увидел только, как напарник кувыркнулся спиной в пыль, и дальше не видел уже ничего: удар растопыренной пятерней пришелся по глазам, резанула резкая боль, он зажмурился, и тут жуткая боль в паху перехватила до самого горла — девчонка просто двинула коленкой вперед и вверх, снизу, со ступеньки, врезав перегородившему дорогу парню точно и резко. Тот кулем завалился на бок и засучил ногами.

Алька резко обернулась, в руке ее тускло блеснуло тонкое бритвенное лезвие.

— Ну что, клипсы пудреные, кто первая хочет стать буратиной?

Девки замерли. Алька сделала шаг со ступеньки. Девки обе разом бросились прочь, Давалкина заверещала тонко:

— Боду-у-ун! Она нас порежет!

Услышав испуганный визг, Бодун выскочил из подвальчика, разом оценил «картину битвы» и с неожиданной для такого увальня скоростью и проворством ринулся к девчонке.

Аля тоже разом поняла, что против этого мамонта она — как мотылек против танка.

Глаза у парня были жесткие, туповато-свинячьи… Девочка знала такой взгляд. Он будет ее бить тяжелыми тупорылыми полувоенными ботинками на шнуровке, пока не изломает. Совсем.

Девочка метнулась по лестнице вверх, перепрыгивая через три ступеньки, нажимая на все звонки. Они звучали в пустых квартирах гулко и обреченно. Все, ей теперь никто не поможет! Сзади уже слышался грохот подкованных металлическими набойками «гадов». Он отставал всего на этаж… На пролет… На полпролета…

Выскочила на площадку последнего, четвертого этажа, с маху влетела в тяжелую железную дверь, мертво уцепилась за ручку и нажала звонок.

— Вот так, сука! — Бодун настиг, одним движением намотал волосы на руку. Она зажмурилась, ожидая удара.

И — дверь открылась. На пороге появилась молодая женщина в длинном халате, очень красивая, спокойная, плавная.

— Что происходит, Бодухин? — спросила она, приподняв тонкие брови.

Парень молчал. Глаза его, мутные, блеклые, казалось, не видели ничего. Аля испугалась, что сейчас он ударит и эту женщину, ударит страшно, на излом. Но…

Глаза его чуть изменились, словно сработал переключатель, стали вдруг не то чтобы испуганными, но какими-то заискивающими.

— Да вот, с подружкой разбираюсь.

Волосы девочки он отпустил, но схватил за шиворот платьица так, что оно едва не треснуло, и выпускать не собирался.

— Странная у тебя любовь… — насмешливо произнесла женщина.

— А чего она… — гыгыкнул Миша. — Ладно, мы пойдем.

Ждать Аля не стала. Ребром сандалика быстро ударила парня по голени, хватка ослабла, она рванулась, платьице треснуло; кусок остался в руке увальня, а девчонка нырнула под руку женщины, в проем растворенной двери.

— Ах ты…

Парень озверел от боли, метнулся следом, но женщина перегородила собой проход:

— А тебе, Бодухин, туда нельзя. У меня ребенок маленький…

— Да она!..

— Нельзя. Карантин. Ты понял? — Женщина произнесла еще раз раздельно, по складам:

— Ка-ран-тин. Лицо Бодуна побелело, рот ощерился.

— Ну ладно, Сергеева… Когда-нибудь ответишь. Не все твоему крутому резвиться… Как-нибудь и мы порезвимся…

— Что? — жестко и коротко спросила женщина, снова чуть приподняв тонкие брови. — Что передать Евгению Владимировичу?

— Ничего. Это я так. — Парень развернулся и загрохотал ботинками вниз по лестнице. Дверь закрылась.

— Чего, Настька обломала? — встретил его внизу Гнутый.

Огромный сбитый кулак со стремительностью пущенного из катапульты булыжника раздробил Гнутому лицо; тот влетел спиной в стену, сполз на пол и затих.

— Пасть разевать он будет… — в сердцах произнес Бодун. Крикнул:

— Муха!

Корзун, старавшийся слиться со стенкой, дабы самому не попасть под горячую руку, объявился мигом и застыл в выжидающем и смиренном молчании.

— Смотайся за водярой, принеси пару пузырей. Пошел!

— Я мигом! — отозвался парниша и, чуть согнувшись, потрусил к магазину. Перечить Бодуну, когда его обломали, нельзя. Он и так-то бешеный, а сейчас… Хорошо полтинник в заначке есть, на пару пузырей хватит. И на закусь останется.

Бодухин вышел из подъезда. Обе девки сидели на лавочке тише воды, ниже травы.

— В подвал обе, живо! — велел парень.

Сейчас он оттянется с этими, а русоволосая… Ее он еще достанет. Ох как достанет! Обеих, эту кралю рыжую тоже! Карантин у нее! Он ей покажет карантин!

Дайте срок!

Бодун глубоко вдохнул чуть спертый, пахнущий мокрой кожей воздух подвала.

Щелкнул выключателем, зажглась тусклая лампочка, освещая шведскую стенку, два истертых мата, дощатый стол, промятый до пружин диван. Прикрыл за собой дверь.

Девки глядели на него приниженно и преданно.