Страхи из новой коллекции - Селин Вадим - Страница 2

Ворчал я в основном из-за того, что все решили без меня, но, подумав, сделал вывод, что старались-то мне во благо, а не кому-то другому. Да, я не скрываю свою болезнь, но и не люблю, когда на ней акцентируют внимание, я себя чувствую каким-то… ущербным.

— Ма, а про какое ты условие говорила? — вспомнил я.

Мама оставила пирожки, села напротив меня, умоляюще посмотрела мне в глаза и проникновенно попросила:

— Будь другом, сделай так, чтобы я не пошла на собрание… Терпеть не могу родительские собрания… Одеваться, краситься… Не люблю, когда все друг на друга пялятся, а потом за глаза обсуждают, кто во что был одет… Да и, наверное, в дневнике ничего хорошего я не увижу, как всегда…

— Ладно, так уж и быть, — великодушно согласился я.

Мама вскочила со стула и радостно закричала:

— Ур-ра! Спасибо! Ты самый лучший сын в мире! Я не пойду на собрание! Ура!

Вот такая она, моя мама. Просит меня, чтобы я разрешил ей не ходить на собрание.

Как бы я хотел всегда видеть маму такой счастливой…

Однако теперь, после всего, что произошло, мама улыбается редко и во всем винит себя, дескать, если бы она не увидела то объявление, ничего не случилось бы. Я успокаиваю маму, но она все равно терзается, что виновата она одна. Нет, не она виновата, а… судьба.

На следующий день мы отправились к моему психотерапевту Любови Ивановне, и она сказала, что этот лагерь открыла ее хорошая знакомая — кандидат психологических наук, умница, красавица, деток обожает… Лагерь помог справиться с проблемами уже сотням подростков! И убеждала, что и мне он поможет… Правда, эта знакомая вечно в разъездах, никто ее давно уже не видел, — вот такая она занятая.

Короче говоря, мы купили путевку в этот проклятый лагерь.

Несмотря на утро, в автобусе было очень жарко. Так жарко, что хотелось забыться, отключиться, лишь бы не вдыхать горячий воздух. От жары не спасали ни ледяной квас, ни минеральная вода, ни моя любимая пепси.

Пыльные двойные окна были закрыты наглухо, между ними лежали мертвые мухи и висели в своих паутинах скукоженные пауки.

Я оттянул майку и подул на тело через горловину.

— Вот жара, да? — спросил пробирающийся по проходу парень. Недолго думая, он уселся рядом со мной на соседнее сиденье.

— Ага.

— А говорили: заграничный комфортабельный автобус, кондиционеры, холодильник с напитками, все дела! Жуть, а не автобус! Ха, подумаешь, что заграничный! Толку-то? А ты чего боишься? — внезапно спросил он, раскрывая чипсы. — Будешь?

— Нет, спасибо, по такой жаре ничего не хочется.

— А… Так чего ты боишься?

— В смысле?… — не понял я.

— Ну, какой страх едешь лечить?

— Клаустрофобию, я боюсь находиться в тесных закрытых помещениях, — наконец дошло до меня. — А ты?

— А мне надо от кремнофобии и акрофобии вылечиться.

— А это что такое?

— Ну, кремнофобия — это боязнь пропастей, а акрофобия — боязнь высоты…

— Понятно…

— Тебя как зовут?

— Влад, а тебя?

— Женя. Так будешь чипсы?

— Ну, давай, — ради приличия я выудил из пакета картофельный кругляшок, пахнувший сыром, и отправил его в рот. Стало почему-то еще жарче. Особенно на языке — он вообще был как наждак и горячий к тому же.

Я искоса рассмотрел нового знакомого. На нем красовались яркая синяя футболка и красные шорты, по комплекции он был крупнее меня, но не полный, с темно-русыми волосами, обычным лицом… На затылке была длинная тонкая косичка.

— Прикольная косичка, — сказал я.

— Да, мне тоже нравится, — оживился Женька, — я ее уже три года отращиваю. Сначала меня в школе учителя ругали, а потом привыкли. Многие пацаны стали за мной повторять, но это уже ни на кого впечатления не производит… По-любому, копия не бывает лучше оригинала, — заключил он и раскрыл второй пакет чипсов.

Автобус тронулся. Я посмотрел в окно и помахал рукой родителям. Они плакали, как будто я был моряком и они провожали меня в долгое далекое плавание. Признаться, у меня в носу тоже защипало…

Через некоторое время, проехав по трассе, мы свернули на пустынную дорогу.

— А тебя никто не провожал? — спросил я у Женьки.

— Не-а, — махнул он рукой, — родители тоже на отдых свалили, их нет в городе. И в стране тоже — они на Кипр умотали.

Потом Женька принялся бегать по салону, со всеми знакомиться и спрашивать, у кого какой страх. Ребята отвечали. Кто-то боялся летать на самолетах, кто-то темноты, воды, кошек, собак…

Вскоре я привык к автобусу, и мне стало не так жарко. Он мерно качался, иногда подпрыгивая на выбоинах или на «лежачих полицейских», от жары меня разморило, и я задремал…

Внезапно раздался жуткий вой. Автобус резко затормозил. В салоне наступила мертвая тишина. Сначала все замерли, смотря в сторону водителя, потом начали переглядываться.

— Что это было? — спросил Женька. — Почему мы остановились?

— Волки, — тихо сказал водитель, но его расслышали абсолютно все.

Не сговариваясь, мы повскакивали со своих мест и столпились рядом с водителем.

— Ни фига себе, — присвистнул Женька.

Удивиться было чему. Прямо перед автобусом стояли три огромных волка с открытыми пастями и смотрели на нас. С зубов капали вязкие слюни и падали в дорожную пыль. Они явно не собирались уступать нам дорогу.

— Что делать будем? — поинтересовался кто-то.

— Ехать вперед. Они испугаются и разбегутся в стороны, — подал идею Женька.

— А если не разбегутся? Что их, давить, что ли?

— Но не стоять же нам тут три недели из-за них? — резонно заметил мой новый знакомый.

— У меня есть ружье, — проговорил водитель.

— Ой, дяденька, да вы сто! — заголосила какая-то низенькая худенькая конопатая девчонка с косичками и в больших очках. На ее зубах громоздилась мощная металлическая конструкция для исправления прикуса, из-за чего конопатая шепелявила. Такую штуку носила моя двоюродная сестра, и я знал, что «благодаря» брэкет-системе на время лечения появляются дефекты речи. Создавалось впечатление, что зубы девчонки целиком и полностью состоят из металла. — Нельзя зе зивотных просто так убивать!

В автобусе наступил шум-гам.

— Не по-человечески это!

— Я в Гринпис напишу и про вас расскажу!

— А я в «Юный натуралист»! Я туда узе писала! Как-то раз отдыхала у дяди в воинской сясти и видела, как солдаты сенков били! Правда, зурнал нисем не помог… — вспомнила конопатая.

— Уберите свое ружье!

— Не смейте трогать волков, они вам ничего плохого не сделали!

— Сросьно рузье спрясьте, или я буду крисять! А-а-а-а! И-и-и-и!

— Да замолчите вы! — не выдержав, прикрикнул потный водитель. Его, по-видимому, тоже раздражала жара. А тут еще эти неизвестно откуда взявшиеся волки и девчонки-активистки. — Не собираюсь я ни в кого стрелять!

— А зачем зе рузье берете, а? — с ходу завелась та очкастая девчонка. Несмотря на свою хилую комплекцию, она, как я понял, могла любого скрутить в бараний рог, даже водителя. Интересно, чего боится она?

— Если я беру ружье, это не значит, что я буду стрелять в волков, — сказал водитель и угрожающе посмотрел на активистку.

Она ахнула и снова заголосила:

— Ой, девоньки, спасайте! Он собрался стрелять в меня! Да только попробуйте! Да я! Да я!

— Да заткнись ты, — не вытерпел и Женька, — без тебя тошно.

— Ты меня не затыкай! А то я…

Договорить девчонка не успела, я ее перебил:

— Так что вы будете делать с ружьем?

Волки, кстати говоря, до сих пор стояли перед автобусом. По пустынной дороге не проезжало ни одной машины.

— Просто в воздух стрельну, — ответил мужчина. — Вдруг испугаются? А если нет, то…

— Вот только попробуйте! — опять ожила девчонка. — Да я вам такое сделаю! Я усяствую в местном отделе защиты зивотных!

— Успокойте ее кто-нибудь, — устало обратился водитель ко всем сразу. — Я имею в виду, что если предупредительный выстрел не поможет, то вызову спасателей, вот и все…