Морская амазонка - Селин Вадим - Страница 26

Я пошла быстрее.

— Полина, подожди!

Сзади послышались шаги.

— Да стой же ты! Выслушай меня!

— Убирайся, — сквозь зубы процедила я. — Оставь меня в покое. Я больше не хочу тебя видеть. Никогда.

Марат коснулся моего плеча. И снова будто током ударило. Или хлыстом.

— Выслушай же меня! — Марат терял терпение, хоть и находился не в лучшей форме. — Не делай ошибку. Выслушай.

Я стояла к нему спиной и, держась за ручку калитки, произнесла:

— Одну ошибку я уже сделала — подарила тебе свою дружбу. А ты с особой циничностью выбросил ее на помойку. Прилюдно. Вместе с этими уродами. Ты, Марат, поступил очень низко. Недостойно. Уходи.

— Я никуда не уйду. Я буду стоять здесь всегда. Всю жизнь. До тех пор, пока ты меня не выслушаешь.

— Если ты не уберешься вон, я позвоню участковому и скажу, что возле нашего дома ходит какой-то человек и пристает ко мне.

— Значит, для тебя я уже «какой-то человек»? Ты уже не считаешь меня другом? Берешь свою дружбу обратно?

— Я по помойкам не привыкла лазить. А она, дружба, там теперь валяется. Под слоем мусора. Она никому не нужна. Даже бродяги ее не подберут. Ее нельзя ни продать, ни съесть. Можно только подарить. Но — один раз. И выкинуть тоже можно. Один раз.

— Но я не хочу тебя терять. — Раньше надо было думать. Когда спорил с этими… приятелями на ящик пива. Я поверить не могу… Ты считаешь, что я стою ящик пива! Это ужасно. Ты сам хоть понимаешь? Все наши прогулки, общение — это для тебя ничего не значило…

— Значило! И значит. Я не хочу, не могу тебя потерять… Не хочу…

— А теперь поздно что-то хотеть. Твой поезд ушел.

— Тогда я хочу его остановить.

Я ничего ему не ответила. Вместо этого с силой рванула на себя калитку и влетела во двор.

Как и следовало ожидать, мама не спала. Она сидела на кухне и пила крепкий кофе. Его аромат проник мне в ноздри и заставил вспомнить больницу. Мы с Маратом тоже пили кофе, когда ждали маму. С Маратом…

— Явилась, — услышала я мамин ледяной голос.

— Мам… я все тебе объясню.

— Подойди сюда, — приказала она.

Я подошла к маме и только собралась ее обнять и рассказать все, что со мной случилось, как вдруг она выставила ладонь вперед, как индейский вождь, давая понять, чтобы я остановилась.

— В чем дело?

— Ты не ночевала дома, — мама сдерживалась изо всех сил, чтобы не перейти на крик.

— Я знаю.

— Я тебе звонила.

— Я знаю.

— Я переживала.

— Я знаю.

— Почему ты не брала трубку?

— Я о телефоне вспомнила только утром.

— А что делала всю ночь? Сейчас же мне отвечай!

— Плавала, — призналась я.

— Плавала? — удивилась мама.

— Да.

— Подойди поближе. Покажи мне свои глаза.

Я выполнила мамину просьбу, понимая, зачем ей это надо. Хочет проверить зрачки. Если на них попадает свет и они расширенные — значит, я принимала наркотики. Но никаких наркотиков я не принимала. И я не могу ее осуждать — любой нормальный родитель что-нибудь подобное и подумает, если ребенок где-то пробыл всю ночь и явился домой только утром.

— Полина… — голос мамы стал намного мягче. — У тебя красные глаза. Ты плакала? В чем дело? Тебя кто-то обидел? Скажи мне, кто это, и я пойду и настучу ему костылем по хребту!

Вместо ответа я рухнула на колени, обняла маму и разрыдалась. Она что-то успокаивающе шептала, гладила меня по волосам одной рукой (вторая была в гипсе), целовала, качала, как маленькую девочку, говорила, что все наладится.

Немного успокоившись, я почувствовала небывалую легкость на душе. Когда я пришла в себя на пляже, во мне была одна пустота. Воспоминания о вчерашнем были черно-белыми, отрывистыми, отдаленными, сейчас же я все прекрасно осознавала, в душе не осталось никаких нарывов, которые должны были прорваться.

Прояснение сознания и эмоциональный прорыв произошел, когда я плакала, обняв маму. Плакать прекратила, когда закончились слезы и когда почувствовала, что мне это попросту надоело.

Мама сделала чаю. Мы сидели на кухне, пили горячий чай, ели печенье и беседовали, как давние подруги, а не как мать с дочкой. Под конец моего рассказа мне стало намного легче.

— Вот, Полина, и сбылся мой сон, — сказала мама, выслушав историю предательства.

— Какой?

— Тот, про лошадь. Ты долго выбирала лошадь, присматривалась к ней, потом скакала, была счастлива, а потом она втоптала тебя копытами в землю. Все точь-в-точь.

— А ведь правда, — задумалась я. — Да, мам, твой сон значит именно это. Хотя я несколько раз уже вроде бы его разгадку находила… Но по-настоящему сбылся он вчера. Меня втоптали в землю. В грязь… Так что свою статью о лживых снах лучше не пиши.

— Могу представить, как тебе тяжело, — вздохнула мама. — Бедная, бедная моя девочка. Сейчас все слова будут пустыми. Это надо пережить. Время все вылечит. Нужно время. Только оно способно все расставить на свои места. Хоть тебе сейчас и кажется, что ты всю жизнь будешь страдать, но на самом деле это не так. Со временем ты его забудешь.

— Ты думаешь?

— Я уверена. Как жалко, что он оказался таким. Я думала, что он хороший парень. Обычно я сразу вижу человека, могу определить, хороший он или плохой. Но, похоже, с Маратом у меня вышла осечка.

— Не произноси это имя за столом.

— Да уж… Так мог поступить только подлец… Поспорить с друзьями на девушку. На ящик пива… Послушай, родная моя. Не думай, что он унизил тебя. Ты не унижена.

— А кто же тогда унижен? Да к тому же прилюдно!

— «Прилюдно»? Что ты имеешь в виду? Эти спорщики — никакие не люди. Они бесчувственные существа. Отбросы общества. А ты не такая. В тебе есть душа.

Я горько вздохнула.

— Не думай о них, — мягко сказала мама. — Запомни — этим поступком они унизили не тебя, а сами себя. И только. Ящик пива — это их цена, а не твоя. А Марат… жаль, но в жизни довольно часто встречаются подлецы в красивой упаковке. С этим ничего не поделаешь.

— Как мне быть, если я увижу их?

— Будь мудрой. Делай вид, что не знаешь ни одного из них. Вычеркни их из своей жизни. Они должны стать для тебя пустым местом.

— И Марат?

— А ты как считаешь?

— Я не знаю, — призналась я после минутного размышления.

Мама пристально посмотрела мне в глаза и утвердительно покачала головой:

— Ты его любишь. Да, любишь.

— Я не знаю, что такое именно — любовь. И не надо меня в какие-то категории вписывать, ладно?.. Я… как тебе объяснить… просто очень сильно к нему привязалась. Я хотела быть ему преданной. Помогать во всем, быть рядом. Мы с ним никогда не решали, под какое определение попадают наши отношения. Мы просто… были вместе. И все.

— Ну, сама решай, — сказала мама, выслушав мою речь. — В такой ситуации ничего посоветовать нельзя. Тебе виднее. Только твое сердце может принять правильное решение — кого к черту послать, а кому руку пожать. Ты простишь его?

Этот вопрос повис в воздухе. Некоторое время мы молчали.

— Не знаю, — произнесла я наконец.

— Прости. Прости его. Не сейчас, конечно, а когда боль утихнет. Скажи сама себе: «Марат, я прощаю тебя. Желаю тебе всего хорошего и отпускаю от себя. До поры до времени у нас с тобой была одна дорога. А теперь — развилка. Ты иди в одну сторону, а я — в другую».

— Зачем это делать? — не поняла я. — Что еще за обряд такой?

— Так надо делать. Иначе карма будет, — с фанатичным блеском в глазах сообщила мама. — Обида и непрощение — страшные чувства. Их нельзя скапливать в себе. Из-за этого всякие плохие события в жизни будут происходить. Вплоть до развития заболеваний. Поэтому надо человека прощать, даже если он причинил тебе страдания. Прости его, отпусти — и все. Был он, а теперь нет. Тебя не должны связывать с ним негативные эмоции. Поверь, я разбираюсь в этом.

— Не знаю, может, ты и права, — сказала я, поднимаясь из-за стола. — Но прошло еще слишком мало времени, чтобы что-то решать и кого-то прощать. Пока что во мне только желание побыть одной.