Охота на медведя - Катериничев Петр Владимирович - Страница 50

— Сейчас?

Олег улыбнулся:

— Дай мне минутку собраться, ладно?

Аня кивнула, вышла. Визг в приемной затих, как будто выдернули вилку из розетки. Олег знал, чем сейчас занята Эвелина. Рассматривает себя в зеркальце, пудрит носик и очерчивает безукоризненную линию губ. Интересно, какую линию поведения она сейчас выберет, чтобы выдоить из него деньги? Оскорбленная добродетель? Разъяренная мегера? Нет, эту роль она уже отыграла охранникам. Как истинный творец, она не любит повторяться. Впрочем... Если быть честным, сейчас Олегу захотелось не просто быть в другом месте... Лучше — в другом городе. А еще лучше — на другом материке.

Глава 60

— Гринев, где ты нашел себе такую шалаву в секретутки, а? Признайся, ты с ней спишь? Ну конечно спишь, вы иначе не можете, да и они не могут — это их способ сравняться с боссом, тайно руководить им. «Строю посетителей, потому что имею на это право!» И — чертики в глазах! И — высокомерие это холуйское!

Не-на-ви-жу!

Эвелина упала в кресло, достала сигарету, покрутила в пальцах, огня не дождалась, прикурила сама от какой-то пластмассовой зажигалки, затянулась дважды, нервно бросила зажигалку на стол:

— Прикажи своей рабе хоть кофе принести!

— Мне некогда рассиживаться. Работы много.

— «Работы много». Сидение в кресле ты называешь работой?

— Угу. Зато ты вообще не знаешь, что это такое.

— Я? Не знаю? Ты, пока мы были женаты, слышал хоть что-нибудь из того, что я тебе рассказывала?

— Угу. Ты дергала репку в каком-то колхозе. Когда в сельхозтехникуме училась. Это было до колледжа культуры.

— Во-первых, там тоже был не техникум, а колледж. Не у всех папы были московскими партфинансистами! А называлось это — сельскохозяйственная практика.

Так что я знаю, что такое труд! Настоящий труд!

— По-моему, ты проучилась там с месяц, нет?

— Это не мало.

— Понимаю...

— Что ты понимаешь, белоручка?! Нет, сидит тут, кивает, а я... Думаешь, я не знаю?! Да про тебя уже по трем новостям с утра поведали! Скупаешь акции на десятки миллионов долларов — и прибедняешься! Хотя — выглядишь ты неважно: мешки под глазами, цвет лица какой-то землистый... Это — от скаредности, понял, Гринев! В «москвичонке» он ездит! Ишь, прикинулся овцой!

Усталость, с утра навалившаяся на Олега ватным комом, внезапно переросла в гнев.

— Все сказала?! Теперь — проваливай! Мне нужно работать! — Последние три слова он произнес раздельно и отчетливо.

Эвелина испуганно взмахнула ресницами, губы ее затрепетали, и она — повалилась лицом на стол, заплакала, зарыдала, размазывая по лицу тушь...

— Что ты орешь... Ну что ты на меня орешь?.. Разве я виновата, что такая?

Ну не умею я жить, да, глупая, людей не понимаю совсем, но я же всегда хочу как лучше... Ты даже не представляешь себе, как я всего боюсь... Москвы вашей боюсь, мира этого скотского... И делать я ничего не умею, ну ничегошеньки, что ж мне теперь — помирать? Не хочу я, жалко, да и красивая я... Не хочу...

«Как тебя вообще угораздило на ней жениться?» — такой вопрос Гриневу задавал не только водитель. Сейчас он вспомнил. Ну да: Эвелину он встретил на бульваре, тогда она немного стеснялась своего несколько вычурного имени и звалась просто Линой. Как все. И приехала поступать во ВГИК, как водится. А дальше — все по накатанной: у нее кончились деньги — девчонка расставалась с ними беззаботно, как с чужими, очарованная летней Москвой и новыми друзьями — сплошь людьми «творческими, артистическими».

Эти друзья кончились, как только кончились деньги. И она сидела на скамеечке, несчастная и никому не нужная — на каком-то из бульваров Садового...

И люди торопились мимо, и автомобили мчались по своим делам... А он — остановился. Ее заплаканное лицо было действительно красивым, и она нуждалась в помощи, в его помощи, и казалась хрупкой, доброй и беззащитной... А что до ее глупости... Пожалуй, она не глупее других и не умнее, вот только беззащитнее — это точно. Всю жизнь ищет неземных очарований и — попадается. «Неземные очарования» — это почти как бесплатный сыр. Олег предвидел ее будущее: еще с десяток лет она будет метаться в поисках принца на белом коне, словно не ведая, что со временем все меняется — и принцы лысеют, и кони чахнут. Но — уж такова ее планида, и изменить здесь ничего нельзя.

— Кто тебе фингал нарисовал, Лина?

Женщина всхлипнула:

— А что, так заметно?

— Нет. Тебе даже идет.

— Медведь, я попала в беду.

— Когда было иначе?

— Не юродствуй! Я попала в настоящую беду! Помнишь Гарольда?

— Кого?

— Гарольда! Ты не мог его не заметить — он сидел у меня за рулем.

— Белозубый мачо, вылитый Бандерас!

— Откуда ты знаешь?

— Что?

— Что он выдавал себя за аргентинца?

— Да понятия не имею!

— А я, дура, ему верила! Он пел на настоящем аргентинском языке!

— Да иди ты!

— Да! Сама слышала!

— Хорошо пел?

— Да так себе. Но я была в него влюблена. А потом...

— Поробую угадать... У тебя кончились деньги.

— Гринев, ты пошлый и неделикатный. И мысли твои — узки.

— Есть немного.

— Я вообще не знаю, как ты здесь работаешь... Ты совершенно равнодушен к деньгам!

— Вот именно.

— Что — именно?

— Деньги меня не волнуют. Меня волнуют финансы.

— Вот это самое грустное. Знаешь, почему я ушла?

— За прошедшие три года я слышал от тебя с десяток версий.

— Чушь. Версия только одна: ты был ко мне невнимателен. И все.

— Да?

— Да. И я не оригинальна. Все женщины одинаковы. Им нужно внимание. Только лишь.

— Теперь буду знать. Все женщины — одинаковы.

— Разница лишь в том, что каждая из нас вкладывает в это понятие.

— А ты — что? — Тебе не понять.

— Логично.

— Даже очень логично. Твоя новая фифа принесет нам кофе или нет?!

— Нет.

— Вот, значит, как? Эта шлюха секретарша тебе уже дороже собственной жены?! Пусть даже бывшей?

— Что у тебя стряслось? И — быстро! У меня дел невпроворот.

— Ничего. Раз ты такой — ничего. Обойдусь. Дай мне денег, а свои проблемы я решу сама.

Глава 61

Глаза у Лины были сейчас совсем шальные, но выглядела она совершенно потерянной. Олег горько усмехнулся про себя. Да, мужчины и женщины абсолютно различны. И — совершенно похожи. Мужчина каждый день должен доказывать себе и миру, что он чего-то в нем стоит. И — делать свое дело. То, что никто, кроме него, сделать не сможет. А женщина... Она должна доказать себе и миру, что любима.

И мужчины, и женщины в этих своих стремлениях ломятся по странным, занавешенным непроходимыми дебрями дорогам, сворачивая порой на те, что кажутся сияющими, и забредают в тупики одиночеств, непризнаний, разочаровании... А лукавые пути множатся, словно в анфиладах зеркал, и вот уже за собственным, многократно повторенным и искаженным изображением ни те ни другие не видят ни мира, ни окружающих, ни собственной души.

А Лина вдруг заплакала, на этот раз тихо, всхлипывая, утирая кулачком потекшие ресницы:

— Ты можешь меня презирать, Гринев, ты можешь что угодно, но... Тебе же лучше, что я ушла тогда с Борисовым... Сколько бы ты меня, дуру взбалмошную, еще терпел? Год? Два? А. потом что? Может, все мое стремление только в том, чтобы найти того, кому я нужна такая, как есть...

— Мне была нужна.

— Это ты сейчас так говоришь. Да и... — Она помотала головой. — Мы разные люди. Совсем разные.

— Ты меня предала тогда.

— Ты глупый-преглупый, Медведь. Словно только что из дикого-дикого леса.

Женщины никогда не предают.

— Да?

— Да. Просто сначала мы искренне любим одного. А потом искренне — другого.

Только и всего.

— Мне не понять.

— Да, — вздохнула Эвелина. — Тебе не понять.

— Что у тебя приключилось с твоим Гарольдом?

— Ну сначала я в него влюбилась. Гарик был такой душевный, внимательный, сексуальный, ну прямо как в кино! Ну ты же его видел — такой красавчик!