Охота на медведя - Катериничев Петр Владимирович - Страница 40

— Кажется, будет что-то грандиозное... — произнес маленький толстячок и заговорщицки подмигнул Гриневу. — Печенкой чую.

Олег лишь сложил губы в подобие прохладной европейской улыбки:

— Не для вас.

— Почему же? — Ухмыл толстячка сделался обиженным.

— Ваши жалкие сто пятьдесят тысяч превратятся всего лишь в миллион. С мелочью.

Улыбка снова расцвела на лице посетителя.

— Мне хватит миллиона. Мелочь оставьте себе. На чай.

Он развернулся и вышел с «гордо поднятой головой». Впрочем, выглядел оттого еще более комично: трудно гордо держать голову, если она вросла в плечи по самые уши. Олег хмыкнул про себя: ну вот, «типа построил». Мысли идиотские!

Глянул на часы.

Действие... Порой самое действенное заключается как раз в умении ждать.

Даже если не знаешь чего.

Глава 47

Телефон запиликал через минуту.

— Медведь?

— Он самый.

— Ха. Ты не уехал?

— Нет.

— У нас тут поговаривали... И Брунхильда, помнишь ее?

— Смутно.

— Эта перечница уже раскатала статью на полосу... Дескать, мошенство есть не ловкость рук, а блуд финансового ума! Так ты вернулся?

— Я уезжал?

— Прекрати, Медведь, мы же солидное издание...

— Да. Я вернулся.

— И — что?

— Что ты хочешь, чтобы я тебе сказал?..

— Прекрати, Олег. Брунхильда — старый травленый кадр. И ее скандалезы аргументированы. Если ты не хочешь получить по всей морде в нашем глянцевом брехунке к концу недели...

— До конца недели не то что рынок, мир может поменяться.

— Это метафора?

— Это жизнь, старичок.

— Я подъеду к тебе, Медведь?

— Не сегодня.

— Чтобы попасть в номер, к четвергу я должен иметь материал!

— Старайся.

— Так я буду его иметь?

— Помнишь, как в песне, Гулин? «Думайте сами, решайте сами...»

— Не бурей, Медведь! Ты же сам понимаешь, если я собираюсь тявкать поперек характера самой Брунхильде, я должен дать нечто! Иначе эта стерва меня схрустит, как пачку чипсов!

— Не наговаривай на себя, Гулин! На целую пачку ты не тянешь!

— Я буду у тебя через полчаса. Лады?

— Я занят.

— Позволь узнать, чем?

— Загляни на биржу.

Не успел Олег прикоснуться трубкой к рычажкам, телефон запиликал снова:

— Олег Федорович? Это «Факты», Седьмой канал. Светлана Заметельная.

— Какие люди...

— Не до реверансов. Мы внизу, под вашей конторой. Могу я подняться с оператором?

— Я занят.

— Интервью займет всего пять минут.

— Тем более. Как, вы говорите, называется ваша программа?

— «Факты». Это новостная...

— Сейчас мы можем говорить только о сплетнях.

— Олег Федорович, у нас хорошие информаторы на бирже... За час после открытия вы скупили акций на три с лишним миллиона.

— То ли еще будет...

— Вам не кажется, господин Гринев, что вы слегка хамите?

— Да? Кому?

— Прессе. А пресса этого ох как не любит.

— Мне дело надо делать, милая барышня, а не о любви прессы думать. Вы же не обиделись.

— Конечно нет. Обиды — удел горничных. Так кто за вами стоит, Гринев?

— Без комментариев.

— Все заметили господина Борзова, но в такой игре — ведь речь идет о сотнях миллионов или даже о миллиардах долларов...

— Для репортера у вас слишком богатое воображение.

— Для мелкого брокера у вас слишком недюжинный замах.

— Я не брокер, я финансист.

— Я не репортер, я корреспондент.

— И все это очень приятно. Что дальше?

— Господин Гринев, ведь речь идет о контроле над колоссальным количеством предприятий реального сектора России, в такой игре даже господин Борзов — не фигура! Так, пешка подставная! А вы тогда кто?

— В экономике всякое бывает.

— Любому непредвзятому гражданину понятно, что эти предприятия — их благосостояние или, наоборот, разорение — это не экономика. Это политика. А в канун выборов — большая политика.

— Вам бы романы писать, мадам Заметельная.

— Мадемуазель.

— Очаровательно.

— Так вы заказываете нам пропуск? Мы поднимаемся.

— Стоит ли так торопиться?

— Работа такая, Олег Федорович. Нужно вывести клиента из состояния покоя.

— Вывели?

— Боюсь, нет.

— До свидания.

— Репортаж о бирже будет, господин Гринев. И прокомментирую я его так, чтобы вас невзлюбили сильно!

— За что такая немилость?

— Я не просто корреспондент, я специальный корреспондент! Но вы вряд ли видели хоть один мой репортаж.

— Сожалею.

— Нет в вас сожаления. Так вот, господин Гринев! Я умею отличать реальные фигуры от скоморохов в кукольном театре! На чьей руке вы натянуты перчаткой, Медведь? Кажется, такое у вас прозвище среди своих?

— Это не прозвище, это профессия.

— Так кто для вас свои, а кто — чужие, господин Гринев?

— Хотел бы я сам это знать.

— Финансист не знает, на кого работает?

— Хорошее завершение для репортажа, вы не находите, мадемуазель Заметельная?

— Кажется, я слышу в ваших словах сарказм.

— Вам не кажется. К вашей фамилии слабо подходит слово «мадемуазель».

Лучше — «товарищ».

— Но не вам.

— До свидания и успеха.

Глава 48

Олег положил трубку. Телефон тут же запиликал.

— Медведь? Это Гога.

— Да?

— Что — «да»? Ты быкуешь?

— Слегка.

— Ничего себе, слегка! К обеду вломился на пять лимонов настоящих денег!

Это — слегка?

— Что есть пять лимонов в масштабах вечности?

— Медведь, не томи! Рынок мертвый, ты даже если не пять вольешь, пятьдесят, он не воскреснет.

— Гога... Каждый хочет получить лишний миллиард. Но не каждый может.

— Ты кого имеешь...

— И каждый делает свою игру, — не дал договорить брокеру Олег.

— Медведь, не пыжься! Не твоего уровня такая игра, и даже не твоего босса Чернова. Кстати, где он?

— Какое мне дело? Теперь босс я.

— На кого ты работаешь, Олег?

— Догадайся с трех раз.

— Медведь, не томи...

— Гога, мы знаем друг друга тысячу лет. Я когда-нибудь кому-нибудь хоть что-нибудь сливал?

— Только пенки. Да еще такие, какие выгодны тебе. Самое противное, что тебе все всегда верят.

— Ну, положим, не все, не всегда и не во всем.

— Но теперь ты зарвался, Медведь!

— Ты позвонил, чтобы мне это сказать, Гога?

— Нет, согласись, Олег, чутье у меня есть!

— Отменное.

— Я ведь из наших позвонил первый!

— О да.

— Медведь, ведь на бульон изойду, ну намекни хоть...

— Мы победим.

— Да?..

— По всему фронту боевых действий.

— Против кого?

— Против всех.

— Ты не Медведь, ты злая собака!

— Делайте вашу игру, господа. Пока не поздно! Все, кто хочет стать богатыми, — станут.

— Медведь, ты словно меду обожрался — так сладко поешь! Но обрушил рынок ты круто!

— Как смог.

— Уважаю. Но... Я же умный. Ты не можешь делать свою игру. Значит, делаешь чужую. Или...

— Или?

— Кто-то использует тебя, но ты ведь умный, Медведь, значит — и ты кого-то используешь.

— Такова жизнь, Гога. А что собираешься делать ты?

— Честно? Как все: ждать.

— Вваришься поздно — получишь крохи с барских столов.

— Ничего. С такой игры и крохи будут с индюка, а куски — вообще с мамонта.

Таким, как я, их не проглотить. Таким, как ты, Медведь, тоже. С кем делишься?

— Без комментариев. Думай, Гога.

— У меня копчик так и свербит.

— Может, тебе нужно к проктологу, не ко мне?

— Злая собака Баскервилей!

— «Голова-плечи».

— Что?!

— Не ори. Перевернутая.

— Не смеши, Медведь. Чтобы вытащить эти фантики из-под «грунта», и вывести на «плечо»...

— Гога, ты хоть соображай! Неужели ты думаешь, я полез бы в такую авантюру, если бы не... — Медведь закашлялся, делая вид, что едва не проговорился в азарте.

— Актер из тебя хреновый, Олег. Но мысль я уловил. Пожалуй, побыкую слегка, и ребятам посоветую. Но голову прозакладывать не рискну.