Путешествие за семь порогов - Самсонов Юрий Степанович - Страница 17

— Должен, — сказал Топорков.

Близилось утро, и скоро должен был наступить тот час, когда ребята усядутся в кузов драного грузовичка и поедут на трассу в бригаду Коробкина.

6

Человек брёл по болоту, стараясь не оставлять следов. Время от времени он останавливался передохнуть. Чем ближе подходил к острову, тем чаще оглядывался.

Топорков покряхтывал и ёрзал локтями, мостясь с биноклем поудобнее. Он не отрывался от бинокля, хотя уже простым глазом легко было разглядеть на человеке брезентовый дождевик, обрезанный по колено, болотные сапоги, шляпу с обвисшими полями и ружейный ствол, торчавший из-за плеча.

Вот он вышел на берег, протиснулся сквозь кусты и остановился. Видно, устал. Распрямил спину, сбросил шляпу, дождевик, вынул из кармана платок, чтобы обтереть пот, и подставил лицо ветерку.

— Та-ак! — вполголоса сказал Топорков и передал бинокль Андрею Петровичу.

Тот поднёс его к глазам и уронил. Егор Матвеевич перехватил бинокль и тоже глянул.

— Головы! — шепнул Топорков.

И вовремя. Пришедшего что-то обеспокоило. Он не мог на таком расстоянии услышать голоса сидевших в засаде, не мог и увидеть их. Но в нём заговорила привычная осторожность или сработало звериное чутьё.

— Взгляд чует, — шепнул Топорков и опустил глаза.

Так же сделали и другие. Маленький чёрный жук полз вверх по травинке. Когда он закачался на верхушке коленчатого стебля, Топорков усмехнулся, будто о чём-то вспоминая, и снова поднял взгляд.

Вокруг стояла тишина и так ясно светило солнце, что любая тревога унялась бы. Но пришедший думал иначе. Он суетился, вытягивая шею, старался рассмотреть что-то на своём собственном, недавно пройденном пути. Топорков стал смотреть туда же. И похолодел: по болоту пробирались к острову ещё трое, вернее, четверо: ребята и Карат. Они были ещё довольно далеко, но медлить уже не приходилось…

— Будем брать, — сказал Топорков. — Ты, Егор, заходи слева. Андрей — справа, а я — прямиком…

Топорков и Егор подались каждый в свою сторону и сразу исчезли. Ни кустик не шелохнулся, ни травинка. Андрей увидел их только тогда, когда в костре зачадила берёста. Человек, пришедший на остров, вскочил, чтобы схватить ружьё, но Топорков уже наступил ногой на стволы, а Егор прыжком оседлал его, привалив головой к земле.

Когда ребята протиснулись сквозь кусты на берег, они увидели в плотной кучке встречающих лишь одного человека, встретить которого не ожидали. И Гринька удивлённо крикнул:

— Дядя Кеша?

Да, это был тот самый дядя Кеша, который рисовал бухгалтера Чудикова и таблички с надписью: «Не трогать, смертельно!»

7

Дверь захлопнулась, и пойманный повёл тоскливым взглядом по лицам трёх стоящих перед ним мужчин.

— Егор… — сказал он. — Андрюха, за что? Ни в чём я перед вами не повинен! И вы, товарищ, простите, не знаю имени-отч…

— Знаешь, — сказал Топорков. — Приглядись, Кешка. Не узнаёшь? Топорков моя фамилия.

— Афоня?!

Лицо дяди Кеши стало серым.

— Разберёмся сперва по-семейному, — сказал Топорков. — Мы ж одна семья, верно, Иннокентий?

— Своим судом? — прошептал Иннокентий серыми губами. — За это вас тоже…

Топорков отрезал:

— Самосуда не будет. Давненько не видались, потолкуем. Помню, ты в артисты собирался. Вышло, нет?

Дядя Кеша снова метнул по лицам затравленный взгляд. На него смотрели сурово, но спокойно. Он понял: если и собираются убить, то не сразу. Бледность сошла с лица. И он проговорил медлительно, чуть заикаясь:

— Как сказать… Работал я в театрах и в цирке, понимаешь, ещё на радио пришлось…

— На ответственных ролях?

— Какое там! Волчий вой, поросячий визг — одним словом, звукоподражание…

— Это у тебя в детстве здорово получалось, — заметил Топорков.

— Во-во… А дальше небось знаешь: на «живопись» переключился, — сказал собеседник. — А что делать? Не было успеха. И уж не будет.

— Как не было? — Топорков удивился. — Прости, но я помню немало твоих спектаклей, и всё — блестящие!

Собеседник поглядел с недоумением.

— Серьёзно? А ну-ка, напомни…

— Пожалуйста, — сказал Топорков. — Вот когда ты запугивал жителей Загуляя, чтобы не ходили к Большому болоту. Ночные голоса, голоса живых и мёртвых — чёрт знает какой талант. У меня собраны отзывы зрителей. Пишут, впечатления очень сильные. Знаешь, как голос Серафима действовал на стариков? Были случаи серьёзного расстройства здоровья. А самый главный спектакль? Помнишь, как ты Клаву Коробкину из дому выманил? Давай-ка об этом поговорим.

— Меня там не было, в Крестовке! — Иннокентий подскочил. — Я докажу! Я раньше уехал!

— Ты вернулся. Этого никто не знал. А я теперь знаю. Ты сам проболтался бабке. Говори, что вы сделали с Клавой? — тихо спросил Топорков.

— Серафимовы привычки известны. Турока глубока, камень на шею — и концы в воду… Не любил дядюшка шуму… И что ты меня водишь, как тайменя? Чего тебе ещё?

— Бросил бы, да любопытно. Как-никак из одной ячейки. Комсомолец, сын Игната Коробкина, которого сами колчаковцы похоронили с воинскими почестями. Кто бы поверил, что ты — агент банды…

— Не был я агентом. Был такой же, как вы все. И за дядькой Серафимом, хочешь знать, честно гонялся с винтовкой по Туроке, не хуже тебя. И знал бы, что дядька, всё равно бы гонялся — из-за отца. Но я тогда не знал, никто этого не знал — Монах да и Монах. Серафим матери своей боялся, она его укрыла, она могла и выдать, узнав, чем он занимается. Пришлось взять псевдоним. Ты это, карандашик отложи — протокол тут ни к чему. А так посидим, повспоминаем молодость. Как-никак друзья детства, а?

— Но всё-таки ты к нему перебежал зачем-то? Выгоднее, что ли, показалось? Или струсил? — спросил Топорков.

— Ещё бы… В засаде они меня накрыли. Привели к дядьке, а уж и камень готов. Ну, тут выясняется родство. Тогда он говорит: выбирай. Либо камень, либо… Он Кланьке тоже предлагал, да не тот орешек попался. А я подумал было, что обману. А он не дурак оказался. Первым делом расписочку взял с меня, что я уже будто бы выполнил первое его задание. А задание было как раз насчёт… Клавдии. Он со всех требовал, чтобы верность доказывать кровью, пунктик такой у него был. Написал я… а после так взнуздали — не вздохнуть. Послали меня в город с первым поручением, а следом — трёх человек. Для проверки. Три дня караулили. Пришлось задание выполнить. После того назад не поворотить было. С ними остался.

— Но ведь банда была уничтожена целиком?

— Худо вы знали… Разнесли-то в щепки, верно. Серафим раненых сам пострелял, чтобы молчали. На одного балахон свой надел. Он тоже ранен был, я тогда мог бы уйти, да расписка держала: не знал, где он прячет её…

— А скрывались здесь, стало быть?

— А где ещё? Избёнку родичи недурно оборудовали, для себя, на случай, если власти прижмут. Сидели вдвоём и зубы точили. Серафим всё хотел отправить меня в Ангодинск, отобрать у старухи карту наследственную. Нашли бы клад — да и через границу. Потом стал он выздоравливать. Вижу, волком смотрит: кается, что проговорился про карту. Думаю, дело плохо. И расписку хотелось вернуть. Пришлось поворочать мозгами. Чуткий он был, как зверь, дядька Серафим. А всё же закрылись его ясные очи.

— Убил ты его?

— К тому и веду. — Иннокентий затянулся дымом. — Не убил, а ликвидировал врага родины и революции. Как думаешь, зачтут в заслугу? Должны бы, а? Тем более, никакой на мне вины после того не значится. Подействовала мне на нервы эта… последняя беседа с Серафимом. Ушёл я, решил наплевать на клад этот, на родню свою, начать, как говорится, новую жизнь. Так и сделал. Но после, правда, как постарше стал, задумался: нехорошо, если кто другой найдёт этот клад. Заскребло на душе. Приехал раз-другой, нагнал страху на тамошних людишек — правильно ты угадал. Называется — мистификация, в уголовном кодексе за это ничего не назначено. А насчёт банды — давность, амнистии… Ничего ты мне, Топорков, не сделаешь. Вёл я тихую жизнь, был простой советский человек, и катись ты к чёртовой матери, ничего больше говорить не буду.