Тогайский дракон - Сальваторе Роберт Энтони - Страница 42

Магистр еще больше вжался в кресло, но потом вскочил, сердито глядя сверху вниз на Чезру.

Мерван Ма прищурился, готовый в любой момент вмешаться, если этот человек посмеет поднять руку на Глас Бога. И впрямь, магистр Маккеронт, казалось, вот-вот взорвется — он весь дрожал, стиснув челюсти так плотно, что заскрежетал зубами.

Если Эаким Дуан и испытал хоть какой-то страх, то не подал виду. Он откинулся на спинку кресла, поигрывая кончиками пальцев.

— Что ты себе позволяешь… — сквозь стиснутые зубы начал Маккеронт.

— Довольно, друг мой, довольно. — Эаким Дуан успокаивающе вскинул руки. — Мы все испытываем немалое беспокойство из-за того, что старик Агронгерр не может мирно отойти и уступить место аббату Олину.

— Ты не смеешь оскорблять… — Магистру, по-видимому, придал смелости явно изменившийся тон Чезру.

Однако Эаким Дуан мгновенно вспыхнул снова, пригвоздив Маккеронта к месту свирепым взглядом.

— Я не сказал ничего такого, что ты можешь опровергнуть, — произнес он спокойным, ровным тоном, что лишь придало его словам еще больше веса. — А вот я не опасаюсь говорить правду, какой бы горькой она ни была.

— Я не…

— Сядь и выслушай все, что я сочту нужным сказать! — внезапно рявкнул Эаким Дуан. — Ты пришел сюда как проситель, хотя не принес никаких новостей, которые порадовали бы мои старые уши. Ладно, забирай золото, забирай драгоценности и продолжай поддерживать аббата Олина. И молись Богу, которому ты искренне поклоняешься в своем сердце, магистр Маккеронт, чтобы старик Агронгерр смирился с неизбежным и ушел туда, где его ждет награда за праведную жизнь. Потому что мое терпение на исходе. Передай это аббату Олину.

Маккеронт хотел было что-то ему ответить, но Дуан махнул рукой, приказывая ему удалиться.

Как только дверь за магистром закрылась, Мерван Ма посмотрел на Чезру Дуана, ожидая указаний или, может быть, разъяснений. Когда сообщили, что магистр Маккеронт снова в Хасинте, они подумали, что он явится в Энтел с известием о смерти Агронгерра и о том, что Коллегия аббатов назначена на весну. Однако выяснилось, что отец-настоятель абеликанской церкви не только все еще жив, но даже чувствует себя намного бодрее, и это сообщение привело Эакима Дуана в исступление.

И все же внезапный гнев Чезру застал юношу врасплох. Дуан говорил, что хотел бы видеть во главе церкви Абеля аббата Олина, но ведь Хонсе-Бир далеко, очень далеко — по ту сторону высоких гор. Правда, морем от Энтела до Хасинты гораздо ближе, но ни у Бехрена, ни у Хонсе-Бира не было достаточных сил на море, чтобы угрожать друг другу. С какой стати, в таком случае, затянувшееся правление отца-настоятеля Агронгерра стало причиной столь серьезного беспокойства?

Эаким Дуан долго сидел в кресле, глядя в окно на высившиеся за ним горные пики. Наконец он поднялся, подошел к небольшому столу в дальнем конце комнаты и принялся проглядывать лежащие на нем пергамента, среди которых находился и тот, что был получен сегодня утром от ятола Гриаша.

Чезру взял этот пергамент и прочел его снова.

— Ты знаешь, что у них появился вожак? — спросил он немного погодя.

— У кого, Глас Бога?

— У мятежных тогайру, — объяснил Дуан. — Шайка разбойников во главе с кем-то, кого они называют Ашвараву. — Он с усмешкой посмотрел на Мервана Ма. — Знаешь, что означает это имя?

Юноша задумался, так и эдак поворачивая в уме чужеземное слово. Вроде бы окончание «аву» на языке тогайру имеет какое-то отношение к состраданию или жалости. Он покачал головой.

— Ашвараву, — повторил Эаким Дуан, — Безжалостно Убивающий. — Он фыркнул и рассмеялся. — Гордыня покоренных. Им так мало осталось, что они хватаются за любую соломинку.

— Ятол Гриаш просит о помощи? — спросил Мерван Ма, хотя, конечно, знал ответ, поскольку знакомился с посланиями, прежде чем передать их Чезру.

— Как и следовало ожидать, — сказал Дуан, стараясь, чтобы его голос звучал смиренно, хотя это и плохо ему удавалось. — Он просит восьмирядное каре солдат.

Юноша кивнул. Восьмирядным каре называли основное воинское соединение бехренской армии. Оно состояло из шестидесяти четырех человек, по восемь в каждом ряду. Воины, окаймлявшие каре, имели высокие щиты, а те, что находились внутри его были вооружены копьями.

— Грнашу нужно послать то, что он просит, — продолжал Эаким Дуан, но тут же воскликнул, подняв палец, словно на него только что снизошло озарение. — Постой! Лучше послать ему двадцатирядное каре… Нет — два двадцатирядных каре!

Глаза у Мервана Ма чуть не вылезли на лоб. Не его дело было обсуждать решения Чезру, но два двадцатирядных каре?

— Повинуюсь, Глас Бога, — тем не менее пролепетал он.

— Небольших восстаний в Тогае следовало ожидать, — объяснил Эаким Дуан. — Чтобы народ действительно покорился, должно вырасти по крайней мере одно новое поколение. Мы открыли им дорогу к лучшей жизни, но должны уйти из жизни все старые, упрямые варвары, чтобы молодые тогайру осознали и приняли эту простую истину. Рыщущие по степи бандиты, конечно, не старики. Это дерзкая молодежь, стремящаяся утереть нос так ничего и не сумевшим понять старшим. Лучше разом покончить с этой напастью. Значит, два двадцатирядных каре послать ятолу Гриашу, и пусть чежу-лей Вэй Атанн прочешет с этими солдатами всю страну. — Губы Эакима Дуана искривила злобная усмешка. — Пусть Вэй Атанн добьется, чтобы тогайру и его называли Ашвараву.

Несмотря на уверенность в необходимости предпринять самые решительные действия против тогайру, остальная часть этого дня прошла для Эакима Дуана безрадостно. Ему стало ясно, что время Возрождения опять откладывается, а ведь он надеялся, что не придется мучиться еще одну зиму. В Хасинте зимы весьма умеренные, но и они отзывались болью в его старых костях.

Дела в церкви Абеля на севере тоже идут совсем не так, как хотелось бы Чезру. Если здоровье отца-настоятеля Агронгерра и впрямь улучшается, пройдет много, много месяцев, прежде чем будет созвана Коллегия аббатов.

По какой-то ему самому до конца не ясной причине Эаким Дуан чувствовал, что с Возрождением придется подождать до тех пор, пока ситуация в Хонсе-Бире не стабилизируется. Казалось бы, в этом могущественном северном королевстве сейчас все было спокойно, но совсем недавно его сотрясали катаклизмы, и в абеликанской церкви после этого так называемого «чуда завета Эвелина», спасшего страну от розовой чумы, все еще царили разброд и шатание.

Все, что Чезру считал незыблемым, внезапно зашаталось у него под ногами.

Тем не менее старый Эаким Дуан вполне мог смириться с этим. Столетия жизни добавляли ему мудрости. Сейчас важно одно: он должен быть максимально неуязвим. Значит, быть по сему.

Дуан вошел в помещение, где хранился священный сосуд, на всякий случай оглянувшись через плечо, хотя никакие правила не запрещали ему этого. Он — Глас Бога и может делать все, что сочтет нужным.

Тем не менее Чезру постоянно напоминал себе, что все связанное с этим сосудом представляет собой самый значительный его секрет, который ни при каких обстоятельствах не должен быть раскрыт.

Нервно потирая руки, он подошел к стоящему в центре помещения подиуму. Усмехнулся — окажись сейчас здесь кто-нибудь, он ничуть не удивился бы его поведению и выражению лица: все жрецы-ятолы приближались к этому сосуду неуверенно и с благоговением. Это немало забавляло Эакима Дуана. Его взволнованность объяснялась совсем другими причинами. Для Чезру в сосуде не было ничего священного или имеющего хотя бы отдаленное отношение к Богу; там, на его дне, под кровью, был вправлен магический драгоценный камень, секрет его бессмертия.

Что такое Бог любой религии, если не надежда на это самое бессмертие?

Обхватив руками сосуд, Эаким Дуан мгновенно ощутил связь с магическим камнем. И хотя не было никаких сомнений в том, что гематит здесь и в любой момент его можно достать, Чезру испытывал облегчение каждый раз, когда эта связь возникала.