Демон-Апостол - Сальваторе Роберт Энтони - Страница 47

— Не пойму, о чем вы толкуете? — удивленно спросила Дейнси. — Я никогда не любила монахов, а уж после того, как они меня допрашивали, и вовсе. Но ведь епископ-то… Его поставил король, не только церковь.

— Это точно, на нем два клейма, — ответила Пони.

— Так-то оно, может, и так, но что с этим поделаешь? — простодушно спросила Дейнси.

Бросив взгляд на Белстера, Пони поняла, что он думает о том же.

— Нужно использовать против Де'Уннеро его же тактику. — Это была чистой воды импровизация, потому что никакого плана у Пони не было. Она знала одно: необходимо помешать епископу, не дать ему зажать Палмарис мертвой хваткой. Но как? — Жители Палмариса должны узнать, Белстер.

— Узнать что? — спросил он. — Епископ уже изложил людям свои планы.

— Они должны узнать, что стоит за его действиями, — заявила Пони. — Люди Де'Уннеро не волнуют — ни в этой жизни, ни в последующей, если она существует. Его цель, цель его церкви — власть, и ничего больше.

— Странно слышать это, — ответил Белстер. — Но, в общем-то, так оно, наверное, и есть.

— У тебя здесь уже много знакомых, — продолжала Пони, — верных и надежных людей. Можно было бы использовать их, чтобы… ну, довести до сведения жителей Палмариса, что на самом деле означают действия епископа.

— Рвешься в бой, да? — напрямую спросил Белстер. — Воображаешь, что можешь поднять мятеж, который сметет прочь Де'Уннеро, церковь и солдат?

Эти слова охладили пыл Пони. По правде говоря, что-то в этом роде и грезилось ей в воображении, но, когда вопрос был поставлен ребром, до нее дошло, как безнадежны и даже глупы надежды на это.

— У меня и правда есть свои люди, — продолжал Белстер, — и я прибегаю к их помощи, чтобы защитить тех, у кого… ну, скажем так, неприятности. Но не воевать же нам прикажешь!

— Нет, нет, только не это! — воскликнула Дейнси. — Будь моя воля, я бы всех монахов утопила в Мазур-Делавале. Но если крестьяне возьмутся за оружие, то не продержатся и дня!

Белстер положил ей на плечо руку и с угрюмым видом произнес:

— Трудная задача — идти против аббатства и Чейзвинд Мэнор.

— Не труднее, чем та, что мы решали в Кертинелле, — ответила Пони, вызвав на лице Белстера усмешку. — Мы можем, по крайней мере, объяснять людям, что к чему. Шепнуть правду здесь, шепнуть там. Если делать это почаще, может, они и начнут что-то понимать.

— И им станет так же грустно, как тебе, потому что они не будут знать, что с этим делать, — возразила Дейнси.

Пони смотрела только на Белстера.

— У меня есть друзья, — заговорил он наконец, — а у тех тоже друзья. Можно будет, наверное, организовать парочку встреч и рассказать о том, что нас беспокоит.

По правде говоря, Пони рассчитывала на чуть больший энтузиазм со стороны двух своих ближайших товарищей, но… И то хорошо.

Она пошла к себе в комнату, чтобы отдохнуть до наступления вечера, когда в трактире начнет собираться народ. Однако слова Дейнси не давали ей покоя и в постели. Позиция девушки не столько пессимистична, сколько прагматична, вынуждена была признать Пони, но от этого ей стало еще печальнее. Она и впрямь рвалась в бой, хотела объяснить всем и каждому, что нынешняя церковь стала другой, что она служит злу. Однако не вызывало сомнений, что такая позиция очень опасна и для нее самой, и для тех, кто согласится помогать ей. Если представить себе, что здесь и впрямь начнется мятеж…

Кто будет противостоять простым людям? Обученная, хорошо экипированная армия, за спиной которой к тому же монахи с их каменной магией.

Сколько тысяч людей погибнет на улицах в первый же день мятежа?

Пони ворочалась в постели, не находя покоя. Ладно, решила она, не будем торопиться. Так или иначе, способ сразиться с Де'Уннеро найдется.

Брат Фрэнсис стоял на коленях в углу своей комнаты, повернувшись к стене и закрыв лицо ладонями, — поза полного смирения перед Богом, не так уж часто используемая монахами в последнее время. Но он чувствовал, что сейчас важен каждый жест, — ему казалось, что, если ему удастся безраздельно погрузиться в молитву, это развеет терзающие его сомнения.

В последнее время воспоминания о смерти Греди Чиличанка редко навещали его. Фрэнсис верил, что каким-то образом этому способствовало то, что он помог брату Браумину Херду и его товарищам сбежать из Санта-Мер-Абель. Сейчас, однако, перед его внутренним взором снова встало безжизненное лицо Греди, лежащего в могиле, выкопанной для него Фрэнсисом. Но этот образ был не единственным, лишавшим его покоя. Он снова видел гору Аида, торчащую из земли руку Эвелина. И он никак, никак не мог забыть Маркворта, со скрещенными ногами сидящего внутри пентаграммы — пентаграммы! — в углах которой горели свечи. И лежащую перед ним открытую книгу «Колдовские заклинания».

И все же Фрэнсис старался сосредоточиться именно на этом жутком образе. Отчасти потому, что хотел понять, какой во всем этом смысл, но больше всего по причине того, что это было все же лучше, чем воспоминание об убитом им человеке.

Однако мертвое лицо Греди по-прежнему стояло перед ним.

Плечи Фрэнсиса задрожали от рыданий, вызванных не столько чувством вины, сколько страхом сойти с ума. Все, все, казалось, перевернулось вверх ногами. Перед его закрытыми глазами проплыл другой образ — Джоджонах, объятый пламенем погребального костра. Боже, как больно!

Затем образы странным образом разделились — с одной стороны сидящий со скрещенными ногами Маркворт, с другой Эвелин и его друзья. Теперь Фрэнсис отчетливо понимал: примирить и то и другое невозможно, совершенно невозможно.

Он вздохнул и замер, услышав за спиной слабый шорох. Сосредоточился и почувствовал, что волосы на голове встали дыбом: он понял, кто здесь.

Время шло, ничего не происходило. Внезапно Фрэнсиса обуял страх, что сейчас его просто убьют.

— Ты забыл о своих обязанностях, — раздался спокойный, даже приветливый голос Маркворта.

Фрэнсис осмелился повернуться и отнял от лица руки.

— Я…

Продолжать Фрэнсис не мог, даже был не в состоянии сообразить, о каких обязанностях идет речь.

— Ты явно обеспокоен чем-то.

Маркворт закрыл за собой дверь, сел на постель и посмотрел на Фрэнсиса; не лицо — маска мира и спокойствия.

— Я… У меня просто возникла потребность помолиться, отец-настоятель, — пролепетал Фрэнсис и встал.

Маркворт, все такой же спокойный и безмятежный, не сводил с него пристального взгляда: ну чем не маска? По спине Фрэнсиса пробежала дрожь.

— Мои обязанности не пострадают, их выполнят другие, — продолжал он, глядя в пол. — Но я сразу же вернусь к ним, как только закончу молиться.

— Успокойся, брат. — Маркворт неожиданно сжал его руку, Фрэнсис чисто инстинктивно попытался вырваться, но хватка у отца-настоятеля оказалась железной. — Успокойся. Конечно, времена сейчас трудные, и твоя тревога вполне понятна. Я и сам полон страха, как любой добрый монах церкви Абеля. — Маркворт улыбнулся, потянул Фрэнсиса за руку и заставил его сесть на постель. — Да, трудные, тревожные времена. — Маркворт встал и занял позицию напротив Фрэнсиса. — Но зато сейчас и возможности перед нашим орденом открываются поистине невероятные.

— Вы говорите о Палмарисе?

Фрэнсис изо всех сил старался сохранить спокойствие, хотя больше всего на свете ему хотелось с воплем выбежать из комнаты… куда угодно. Может быть, на стену, выходящую к морю, или, может быть, даже прыгнуть с нее прямо в студеные волны!

— Палмарис — это лишь начало. У меня только что состоялась беседа с аббатом Джеховитом. — Он сделал жест, безошибочно направленный в сторону его апартаментов.

Заглянув в глаза отца-настоятеля, Фрэнсис понял, что выражение лица выдало его.

— Я ни за что не вошел бы к вам, — забормотал он, опустив голову, — если бы не знал точно, что вы там. Я постучался, но вы не ответили. Я… Я испугался за вас.

— Это очень трогательно, мой юный друг, мой… протеже, — сказал Маркворт. Фрэнсис вскинул на него удивленный взгляд. — Ах, ты опасаешься, что вместо тебя теперь Де'Уннеро стал моим ближайшим советником! — Фрэнсис понимал, что отец-настоятель нарочно уводит разговор в сторону, что его последние слова просто нелепы. И все же… — Де'Уннеро — епископ Де'Уннеро — всего лишь орудие. С его энергией, он как раз тот человек, который требуется для эксперимента в Палмарисе. Однако уж слишком он амбициозен, и это ему мешает. Мы с тобой, друг мой, смотрим несравненно шире, видим в целом картину мира и понимаем, какая слава ожидает церковь.