Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу


Рэнд Айн - Гимн Гимн

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Гимн - Рэнд Айн - Страница 3


3
Изменить размер шрифта:

Вопросы не давали нам покоя. Мы теряемся в догадках, пытаясь понять, почему проклятие заставляет нас искать неизвестно что снова и снова. Но мы не можем противиться этому. Проклятие нашептывает нам, что на земле есть великие тайны и что мы сможем открыть их, если постараемся, и мы должны это сделать.

Мы спрашиваем: почему? Но нет нам ответа. Мы должны знать, что мы можем.

Итак, мы мечтали о Доме Ученых. От одной мысли об этом по ночам наши руки начинали дрожать, и мы до боли кусали их, чтобы уменьшить ту, другую боль, которая была невыносима. Это так порочно. Наша вина была так велика и мы так остро ощущали ее, что утром не осмеливались взглянуть братьям в глаза. Человек не должен ничего хотеть для себя. И наше порочное желание было наказано, когда Совет по Труду выдавал пожизненные Мандаты. В них пятнадцатилетним определяли место работы на всю оставшуюся жизнь.

Совет по Труду собирался в первый день весны. Он заседал в большом зале. Учителя и мы, те, кому исполнилось пятнадцать, тоже вошли туда. Совет восседал на высоком помосте. Ученикам они говорили не более двадцати слов. Первое было именем ученика, и, когда тот подходил, Совет произносил: "Плотник", или "Доктор", или "Повар", или "Начальник". И каждый ученик, поднимая правую руку, отвечал: "Воля братьев будет исполнена". Если Совет выкрикивал: "Плотник" или "Повар", то ученик шел работать без дальнейшего обучения. Но назначенные Начальниками отправлялись в самое высокое, трехэтажное здание Города — Дом Начальников. И там в течение долгих лет они обучались для того, чтобы впоследствии стать кандидатами и быть выбранными в Городской, Государственный или Мировой Совет свободным и всеобщим голосованием. Но мы совсем не хотели быть Начальниками, хотя это и считалось великой честью. Мы хотели быть Учеными. Итак, стоя в большом зале и ожидая своей очереди, мы услышали: "Равенство 7-2521". Мы подошли к возвышению и без дрожи в коленках, твердо взглянули на Совет. В нем было пять человек, трое мужского и двое женского пола. Волосы их были белы, а лица покрыты трещинами, как глина в русле высохшей реки. Они выглядели древнее мрамора храма Мирового Совета. Неподвижно сидели они перед нами. Ни одно дуновение ветерка не тревожило складок их белых тог. Но мы знали, что они живы, — палец руки старейшего поднялся, указывая на нас, и снова опустился. Это был единственный признак жизни. Даже губы старейшего не дрогнули, когда они произнесли: "Подметальщик".

Мышцы нашей шеи напряглись, когда мы поднимали голову, чтобы посмотреть на членов Совета, и мы были счастливы. Мы осознавали свою вину, но вот нам предоставлена возможность искупить ее. Получив пожизненный Мандат, мы станем работать на благо братьев с великой радостью и охотой, смоем наш грех против них, грех, о котором они и не подозревали. И там мы были счастливы и гордились победой над собой. Подняв правую руку, мы произнесли: "Воля братьев будет исполнена". В тот день наш голос был самым твердым и звонким в зале. Мы взглянули в глаза Совета, но они были холодны, как голубые стеклянные пуговицы. Итак, нас отправили в Дом Подметальщиков. Это серое здание на узкой улице. Во дворе висели солнечные часы, по которым Совет Дома определял время суток и то, когда надо звонить в колокол.

Мы поднимаемся со звоном колокола. В выходящих на восток окнах видно зеленое, холодное небо. Тень на часах проходит половину часового интервала, пока мы одеваемся, едим завтрак в обеденном зале, где на пяти длинных столах стоят двадцать глиняных тарелок и двадцать глиняных кружек. Затем мы отправляемся на улицы Города работать, взяв с собой грабли и метлы. Через пять часов, когда солнце стоит высоко, мы возвращаемся в Дом и обедаем. На это также отпускается полчаса. Затем снова работаем. Через пять часов на тротуарах появляются голубые тени.

Мы возвращаемся на ужин, который длится один час. Затем звонят в колокол, и мы стройной колонной идем к одному из Городских Залов, на Общественное собрание. Колонны из других домов следуют за нашей.

Свечи зажжены, и Советы разных домов поднимаются на кафедру. Они говорят о наших обязанностях и братьях. Затем выходят приезжие Начальники. Они произносят речи, приготовленные для них Городским Советом, — Городской Совет представляет всех людей, и все должны знать его мнение. Затем мы поем гимны: Гимн Братства, Гимн Равенства и Гимн Коллективного Духа. Небо становится серо-лиловым. И мы возвращаемся в Дом.

Опять звонит колокол, и стройная колонна движется в Городской Театр, где проходят два часа досуга. На сцене играется пьеса. Два больших хора из Дома Актеров задают вопросы и тут же отвечают на них. Пьеса о труде и о том, как он важен. Затем мы маршируем обратно в Дом. Небо подобно черному решету с подрагивающими серебряными каплями, готовыми провалиться сквозь него. Мотыльки бьются об уличные фонари.

Мы ложимся спать и спим, пока колокол не зазвонит снова. Спальные залы белые, чистые, и в них нет ничего, кроме сотни кроватей.

Так день за днем мы прожили четыре года, пока две весны назад не преступили закон. Так должны жить все люди до сорока лет. В сорок их силы истощаются. Тогда их посылают в Дом Бесполезности, там живут Старики. Они не работают. О них заботится Государство. Летом они сидят на солнце, зимой — у огня, редко говорят, ибо утомлены. Они знают, что скоро умрут. Если случается чудо и они доживают до сорока пяти, их называют Древнейшими, и дети, проходя мимо Дома Бесполезности, с интересом разглядывают их.

Такова наша участь. Такова была бы и наша участь, если бы мы не совершили преступление, которое перевернуло всю нашу жизнь. Наше проклятие привело к преступлению. Мы были хорошими Подметальщиками, во всем похожими на братьев. Лишь одно отличало нас от них — наше проклятое желание знать. Мы слишком часто засматривались на звезды по ночам и слишком пристально рассматривали деревья и землю.

Подметая двор Дома Ученых, мы собирали стеклянные бутылочки, кусочки металла, высушенные кости, выброшенные на помойку. Нам очень хотелось оставить все это себе и хорошенько изучить потом, но это было негде спрятать. И мы относили все в Городскую Выгребную Яму. А затем мы сделали открытие.

Это случилось в день предпоследней весны. Мы, Подметальщики, работаем в бригадах по трое. В тот день с нами был Союз 5-3992, тот, с полуизвилиной, и Интернационал 4-8818. Союз 5-3992 сильно болен, и иногда с ними случаются судороги. Тогда у них стекленеют глаза, изо рта идет пена. Интернационал 4-8818 другой. Они высоки и сильны, и глаза их похожи на светлячков — со смешинками. Мы не можем смотреть на Интернационал 4-8818 и не улыбнуться в ответ. Из-за этого их не любили в Доме Учеников. Нельзя беспричинно улыбаться. И еще их не любили потому, что они кусочком угля рисовали на стенах картинки, вызывающие хохот. Но только братьям из Дома Художников разрешено рисовать, поэтому Интернационал 4-8818 послали в Дом Подметальщиков, как и нас. Интернационал 4-8818 и мы были друзьями. Порочно говорить так. Любить кого-то из людей больше, чем других, — великое преступление предпочтения. Мы обязаны любить всех людей, и все должны быть нашими друзьями. Поэтому Интернационал 4-8818 и мы никогда не говорили об этом. Но мы понимаем это, лишь взглянув друг другу в глаза. В эти моменты мы оба осознаем и многое другое, то странное, что не выскажешь словами и что пугает нас. Итак, в тот день предпоследней весны, на краю Города, у Городского Театра, с Союзом 5-3992 случился приступ. Мы оставили его лежать в тени театральной палатки и пошли с Интернационалом 4-8818 заканчивать работу. Мы вместе шли к большому оврагу за театром. Там нет ничего, кроме деревьев и сорняков. За оврагом — равнина, а за равниной — Неведомый Лес, думать о котором запрещено.

Мы подбирали листья и мусор, который разбросал ветер, как вдруг среди сорняков увидели железный прут. Он был стар и из-за дождей покрылся ржавчиной. Даже потянув изо всех сил, мы не смогли сдвинуть его. Поэтому мы позвали Интернационал 4-8818 и вместе выскребли землю вокруг пpута. Неожиданно земля перед нами обвалилась, и мы увидели старую железную решетку, закрывавшую черное отверстие.