Огонь изнутри - Кастанеда Карлос - Страница 4

2. Мелочные тираны

Дон Хуан не обсуждал со мной больше искусства овладения сознанием, пока не прошло несколько месяцев. В то время мы находились в доме, где жила партия нагваля.

– Пойдем погуляем, – сказал дон Хуан, положив мне на плечо свою руку. – или, еще лучше, пойдем к городской площади, где много народа, сядем и поговорим.

Я удивился, что он заговорил со мной, поскольку был в доме уже два дня, а он не сказал мне ничего, кроме «здравствуй».

Пока мы с доном Хуаном выходили из дома, ла Горда перехватила нас и потребовала, чтобы мы взяли ее с собой. Казалось, она решилась не слушать возражений. Дон Хуан очень сурово сказал ей, что ему нужно обсудить со мной кое-что наедине.

– Вы собираетесь говорить обо мне, – сказала ла Горда, а ее тон и жесты выдавали подозрение и досаду.

– Ты права, – ответил дон Хуан сухо. Он прошел мимо нее, даже не взглянув. Я последовал за ним, и мы шли в молчании до городской площади. Когда мы сели, я спросил, что же такое мы можем обсуждать в отношении ла Горды. Я все еще чувствовал смятение от ее угрожающего взгляда, который она бросила, когда мы выходили из дома.

– Нам нечего обсуждать относительно ла Горды или кого бы то ни было еще, – сказал он. – я сказал ей это просто для того, чтобы возбудить ее ненормальное чувство собственной важности. И это сработало – она рассердилась на нас. Насколько я ее знаю, она будет достаточно долго убеждать себя, подогревая свою уверенность и «справедливое» негодование за отказ и свое дурацкое положение. Я не удивлюсь, если она набросится на нас здесь же, на парковой скамейке.

– Если мы не собираемся говорить о ла Горде, что же мы будем обсуждать? – спросил я.

– Мы продолжим наше обсуждение, которое начали в Оаксаке, – ответил он. – для того, чтобы понять объяснение относительно управления сознанием, от тебя потребуется предельное усилие и желание перемещаться туда и сюда по уровням сознания. Пока мы заняты этим объяснением, я потребую от тебя полного сосредоточения и терпения.

Почти жалуясь, я сказал ему, что он поставил меня в очень неудобное положение отказываясь говорить со мной в прошедшие два дня. Он посмотрел на меня и поднял брови. На его губах заиграла и исчезла улыбка. Я осознал, что он дал мне понять, что я не лучше ла Горды.

– Я вызвал твое чувство собственной важности, – сказал он хмуро. – чувство собственной важности – наш злейший враг. Подумай об этом: нас ослабляет чувство оскорбления со стороны наших людей-собратьев. Чувство собственной важности заставляет нас большую часть нашей жизни быть обиженными кем-то.

Поэтому новые видящие рекомендуют приложить все усилия для искоренения чувства собственной важности из жизни воина. Я следовал этим рекомендациям, и большинство из моих затей с тобой было направлено на то, чтобы показать, что без этого чувства мы неуязвимы.

Пока я слушал, я увидел, что глаза его неожиданно засияли. Я подумал про себя, что он, по-видимому, на краю того, чтобы разразиться смехом, а к этому вроде бы не было причины, когда неожиданно был поражен болезненной пощечиной по правой щеке. Я вскочил – позади стояла ла Горда и ее рука была все еще поднята. Ее лицо пылало гневом.

– Теперь ты можешь сказать, что тебе во мне нравится и это будет более справедливо, – закричала она. – если все же у тебя есть, что сказать, скажи мне это в лицо!

Эта вспышка, по-видимому, истощила ее, так как она села на асфальт и зарыдала. Дон Хуан светился чистым весельем, а я замер в безумном гневе. Ла Горда взглянула на меня, а затем, обратившись к дону Хуану, мягко сказала, что у нас нет права критиковать ее. Дон Хуан рассмеялся так сильно, что почти перегнулся пополам. Он не мог даже говорить. Два или три раза он пытался что-то мне сказать, а затем встал и ушел, его тело подергивалось от спазм смеха.

Я был почти готов бежать за ним, все еще негодуя на ла Горду, она казалась мне презренной, как вдруг нечто необычайное произошло со мной: я понял, что таким смешным показалось дону Хуану. Ла Горда и я были ужасно похожи друг на друга: наше чувство собственной важности было монументальным. Мое удивление и яростный гнев за пощечину были совсем такими же, как чувство гнева и подозрения у ла Горды. Дон Хуан был прав: наши чувства собственной важности – большое препятствие. Я побежал за ним, окрыленный, в то время, как слезы текли по моим щекам. Я догнал и рассказал, что я понял. Его глаза светились восторженно и проказливо.

– Как я должен поступить с ла Гордой? – спросил я.

– Никак, – ответил он, – осознание чего-либо всегда лично.

Он изменил тему и сказал, что знаки говорят, что наше обсуждение надо перенести обратно в дом – либо в большую комнату с удобными креслами, либо на задний дворик, вокруг которого есть крытый коридор. Он сказал, что когда он ведет свои объяснения в доме, эти две площади остаются никем незанятыми.

Мы вернулись в дом, и дон Хуан рассказал всем, что сделала ла Горда. Град насмешек, с каким все видящие встретили ее, сделал ее положение очень неудобным.

– С чувством собственной важности нельзя нянчиться, – заметил дон Хуан, когда я выразил свое беспокойство относительно ла Горды. Затем он попросил всех выйти из комнаты. Мы сели, и дон Хуан начал свои объяснения.

Он сказал, что видящие, как новые, так и древние, разделяются на две категории. К первой относятся те, кто согласен на самоограничение и может направить свою деятельность на практические цели, чтобы принести пользу другим видящим и всему человечеству. К другой категории относятся те, кто не заботится ни о самоограничении, ни о практических целях. И видящие пришли в этом вопросе к согласию с тем, что эти последние не смогли разрешить проблему чувства собственной значимости.

– Чувство собственной важности – это не просто что-то простенькое и наивное, – объяснил он. – с одной стороны, как чувство собственного достоинства, это ядро всего доброго в нас, а с другой стороны – это источник гнили. Чтобы освободиться от гнилой части чувства собственной важности, требуется мастерская стратегия. Во все века видящие высоко ценили тех, кто разрабатывал такую стратегию.

Я пожаловался, что идея искоренения чувства собственной важности, хотя временам временами очень мне нравится, остается, говоря по-правде, непонятной. Я сказал ему, что нахожу его указания о том, как освободиться от этого чувства, настолько неопределенными, что не могу им следовать.

– Я уже не раз говорил тебе, – начал он, – что для того, чтобы следовать путем знания, нужно быть очень изобретательным. Видишь ли, на пути знания нет ничего настолько ясного, как нам бы хотелось.

Неудобство моего положения заставило меня спорить и заявить, что его предостережения относительно чувства собственной важности напоминают мне христианские заповеди, а целая жизнь, полная разговоров о зле греха, набила у меня оскомину.

– Для воина война против чувства собственной важности это вопрос стратегии, а не принцип, – ответил он. – твоя ошибка в том, что ты пытаешься понять то, о чем я говорю, через призму морали.

– Я смотрю на тебя, дон Хуан, как на очень морального человека, – настаивал я.

– Ты увидел мою безупречность, это все, – сказал он. – безупречность, как и освобождение от чувства собственной важности, слишком смутные понятия, чтобы иметь для меня ценность, – заметил я.

Дон Хуан задохнулся от смеха, и я заставил его объяснить мне, что такое безупречность.

– Безупречность – это ни что иное как правильное использование энергии, – сказал он.

– Мои утверждения не имеют никакого морального оттенка. Я беру энергию, и это делает меня безупречным. Чтобы понять это, ты должен сам запасти достаточно энергии.

Мы сидели спокойно некоторое время. Мне хотелось обдумать то, что он сказал. Неожиданно он опять начал говорить.

– Воины ведут стратегический список, – сказал он, – они перечисляют все, что делают, а затем решают, что из перечисленного следует изменить, чтобы создать передышку в смысле усиления своей энергии.