Гарри Поттер и Принц-полукровка - Роулинг Джоан Кэтлин - Страница 9

Посреди комнаты стоял большущий чемодан с откинутой крышкой. Он словно только и ждал, когда его загрузят, но внутри было почти совсем пусто, если не считать небольшого количества грязного белья, конфет, старых пузырьков из-под чернил и сломанных перьев для письма; все это едва покрывало дно чемодана. Рядом на полу лежала роскошно оформленная фиолетовая брошюра:

Гарри что-то пробормотал во сне и чуть ниже съехал щекой по стеклу, так что очки сильнее сбились набок, но он так и не проснулся. Будильник, который он починил несколько лет назад, громко тикал на подоконнике, показывая без одной минуты одиннадцать. Рядом под расслабленной рукой Гарри лежал листок пергамента, исписанный тонким косым почерком. Гарри столько раз читал и перечитывал это письмо, пришедшее три дня назад, что оно сделалось совершенно плоским, хотя было доставлено в виде туго свернутого свитка.

Гарри выучил письмо наизусть, но все равно украдкой поглядывал на него каждые пять минут, начиная с семи часов вечера, когда он занял свой пост у окна, из которого открывался довольно приличный вид в обе стороны Тисовой улицы. Свое согласие Гарри сразу же отправил с совой, доставившей письмо, и теперь ему оставалось только ждать: придет, не придет.

Гарри так и не собрал вещи в дорогу. Такое везение казалось невероятным — чтобы его забрали от Дурслей всего лишь через две недели общения с милыми родственниками! Он не мог отделаться от чувства, что обязательно что-нибудь пойдет не так. То ли его ответ Дамблдору затеряется по дороге, то ли Дамблдору не одно, так другое помешает за ним явиться, то ли окажется, что письмо вообще не от Дамблдора, что это или чья-то шутка, или вражеская ловушка. Если Гарри упакует вещи, а потом все придется опять распаковывать, он этого просто не выдержит. Он сделал только одно для подготовки к возможному путешествию: запер в клетку белоснежную сову Буклю.

Минутная стрелка будильника добралась до цифры двенадцать, и точно в этот момент за окном погас фонарь.

Гарри проснулся, как будто наступившая темнота была звонком будильника. Он торопливо поправил очки, отлепил щеку от окна и вместо этого прижался к стеклу носом, вглядываясь в ночь. По садовой дорожке к дому приближалась высокая фигура в длинном развевающемся плаще.

Гарри вскочил, словно его ударило током, и, опрокинув стул, принялся хватать вещи с пола и как попало швырять их в чемодан. В ту секунду, когда он метнул через всю комнату школьную мантию, две книги заклинаний и пачку чипсов, прозвенел дверной звонок.

На первом этаже в гостиной дядя Верной заорал:

— Кой черт тут трезвонит на ночь глядя?

Гарри застыл на месте с медным телескопом в одной руке и парой кроссовок в другой. Он совсем забыл предупредить Дурслей, что Дамблдор может прийти! Чуть не расхохотавшись, несмотря на со-стояние, близкое к панике, он перелез через чемодан, распахнул дверь своей комнаты и как раз успел услышать глубокий звучный голос:

— Добрый вечер. Вы, вероятно, мистер Дурсль. Полагаю, Гарри предупредил вас, что я приду за ним?

Гарри скатился по лестнице, прыгая через две ступеньки, и резко затормозил, немного не дойдя донизу, поскольку долгий опыт приучил его по возможности не приближаться к дядюшке на расстояние вытянутой руки. В дверях стоял высокий, худой человек с длинными, до пояса, серебряными волосами и бородой. Он был одет в длинный черный дорожный плащ и остроконечную шляпу, на крючковатом носу сидели очки-половинки. Вернон Дурсль с такими же густыми усами, как и у Дамблдора, только черными, одетый в красновато-коричневый домашний халат, уставился на гостя, словно не веря своим крошечным глазкам.

— Судя по вашему потрясенному виду, Гарри не предупредил вас о моем приходе, — учтиво заметил Дамблдор. — Тем не менее давайте будем считать, что вы гостеприимно пригласили меня войти в дом. В эти трудные времена неразумно слишком долго задерживаться на пороге.

Он стремительно шагнул вперед и закрыл за собой входную дверь.

— Давненько я здесь не был, — сказал Дамблдор, глядя сверху вниз на дядю Вернона. — Смотрите-ка, ваши африканские лилии отлично цветут.

Вернон Дурсль упорно молчал. Гарри не сомневался, что дар речи вернется к нему, и очень скоро — пульсирующая жилка на виске дядюшки предупреждала об опасности, — но что-то в облике Дамблдора, как видно, временно угасило его боевой дух. Может быть, виной тому была явная, вопиющая волшебность всего его обличья, а может, дядя Верной просто почувствовал, что перед ним человек, которого очень трудно запугать.

— А, добрый вечер, Гарри, — сказал Дамблдор, взглянув на него сквозь полукружья очков с самым довольным выражением. — Отлично, отлично.

От этих слов дядя Вернон как будто проснулся. Очевидно, с его точки зрения, если человек способен при виде Гарри произнести «отлично», то с этим человеком ни в коем случае невозможно договориться.

— Не хочу показаться невежливым... — начал он тоном, который прямо-таки дышал грубостью в каждом слоге.

— Однако, увы, отступления от вежливости случаются настолько часто, что это уже внушает тревогу, — серьезно закончил его фразу Дамблдор. — Лучше уж ничего не говорите, мой милый. Ага, это, должно быть, Петунья.

Дверь кухни отворилась, и за ней показалась тетушка Гарри в резиновых перчатках и халате, накинутом поверх ночной рубашки — очевидно, она, как всегда, протирала на сон грядущий все горизонтальные поверхности в кухне. Ее лошадиное лицо не выражало ничего, кроме сильнейшего потрясения.

— Альбус Дамблдор, — представился Дамблдор, поскольку дядя Вернон явно не собирался знакомить с ним жену. — Мы с вами, конечно, переписывались. — Гарри подумал, что это слишком сильно сказано, ведь Дамблдор всего лишь прислал однажды тете Петунье взрывающееся письмо, но тетя Петунья не стала спорить. — А это, должно быть, ваш сын Дадли?