Дар Орла - Кастанеда Карлос - Страница 8

– Сейчас самое время уйти от всего этого, – сказала она. – чтобы потерять человеческую форму, ты должен освободиться от всего этого балласта. Ты уравновесил все так основательно, что парализуешь самого себя.

Я был не в состоянии спорить. То, что она называла потерей человеческой формы, было слишком смутной концепцией, чтобы тут же размышлять об этом. Я был поглощен тем, что мы испытали в этом городе. Горда не хотела об этом говорить.

– Единственное, что имеет значение, так это привлечение твоего знания, сказала она. – если тебе нужно, ты умеешь это делать, как в тот день, когда убежал Паблито и я вступила в драку.

Горда сказала, что происшедшее в тот день было примером привлечения человеком его знания. Не отдавая себе в точности отчета в том, что я делаю, я выполнил сложные действия, которые требовали способности видеть.

– Ты не просто напал на нас, – сказала она. – ты видел.

Она была права в каком-то смысле. В тот раз имело место нечто, совсем не похожее на обычный ход вещей. Я детально перебирал воспоминания об этом, связывая их, однако, просто с личными размышлениями. У меня не было адекватного объяснения всему происшедшему, разве что я мог сказать, что эмоциональное напряжение того момента повлияло на меня невообразимым образом.

Когда я вошел в тот дом и увидел четырех женщин, я осознал в долю секунды, что могу сместить свой обычный способ восприятия. Я увидел 4 аморфных шара, излучавших очень интенсивный желтоватый свет, которые были прямо передо мной. Один из них был более спокойным, более приятным. Другие три были недружелюбные, острыми беловато-желтыми сияниями. Более спокойным желтоватым сиянием была Горда. И в тот момент три недружелюбных сияния угрожающе склонялись над ней.

Шар беловатого цвета, ближайший ко мне, которым была Жозефина, был немного неуравновешенным. Он наклонился, поэтому я дал ему толчок и пнул два других в углубления, которые каждый из них имел с правой стороны. У меня не было сознательной идеи, что я должен их пнуть в это место. Я просто нашел эту выемку подходящей, она каким-то образом приглашала меня пнуть туда ногой. Результат был разрушительным. Лидия и Роза сразу отключились. Я пнул каждую из них в правое бедро. Это не было пинком, который мог бы сломать какую-нибудь кость. Я просто надавил ногой или, вернее, толкнул пузыри света, которые были передо мной. Тем не менее все выглядело так, как будто я нанес им по ужасающему удару в самое уязвимое место на их телах.

Горда была права: я привлек знание, об обладании которым и не подозревал. Если это называется видением, то для моего интеллекта достаточно логично было сделать вывод, что «видение» – это знание тела.

Ведущая роль чувства зрения в нас воздействует на знание тела и создает иллюзию, что оно связано с глазом. То, что я испытал, нельзя было назвать чисто зрительным. Я «видел» шары света чем-то еще помимо моих глаз. Поскольку я осознавал, что в поле моего зрения находятся 4 женщины, то я поэтому имел все время с ними дело. Шары света даже не налагались на них. Эти два набора изображений были отделены друг от друга. Что осложняло для меня все, так это вопрос времени: все было настолько сжато в несколько секунд, и если бы я переходил взглядом от одной сцены к другой, то такой переход должен был бы быть настолько быстрым, что становился бессмысленным.

Поэтому я могу вспомнить только о восприятии двух совершенно различных сцен одновременно.

После того, как я пнул два шара света, желтоватый свет – Горда – бросился на меня. Он бросился не прямо на меня, но целясь в мою левую сторону с того самого момента, как начался бросок. Этот шар явно был намерен промахнуться. Когда свечение прошло мимо меня, я схватил его. Когда я катался с ним по полу, я почувствовал, что вплавляюсь в него. Это был единственный момент, когда я действительно потерял последовательность происходившего. Я вновь осознал себя, когда Горда гладила мне тыльные стороны ладоней.

– В наших сновидениях сестренки и я научились сцеплять руки, – сказала Горда. Мы знаем, как образовать цепь. В тот день нашей проблемой было то, что мы никогда не образовывали цепь вне нашей комнаты. Именно поэтому они потащили меня внутрь. Твое тело знало, что значит для нас сцепить руки. Если бы мы это сделали, то я была бы под их контролем. Они более свирепы, чем я. Их тела плотно закрыты, они не связаны с сексом. Я связана. Это делает меня более слабой. Я уверена, что твоя зависимость от секса затрудняет привлечение твоего знания.

Она продолжала говорить дальше о пагубных последствиях того, что имеет пол. Я чувствовал неудобство. Я попытался увезти разговор от этой темы, но она, казалось, была намерена возвращаться все время к этому вопросу, несмотря на то, что видела, как мне не по себе.

– Поедем с тобой в город мехико, – сказал я в отчаянии, думая, что испугаю ее. Она не отвечала. Она поджала губы, скосив глаза. Она напрягла мышцы подбородка и вывернула верхнюю губу, пока она не выпятилась под самым носом. Ее лицо так исказились, что я отшатнулся. Реагируя на мое удивление, она расслабила мышцы лица.

– Давай, Горда, поедем в город мехико, – сказал я.

– Конечно, почему бы и нет, – сказала она. – что мне надо для этого?

Я не ожидал такой реакции и кончил тем, что сам испугался.

– Ничего, – сказал я. – мы поедем так, как есть.

Ничего не говоря, она уселась на сидение и мы поехали в сторонугорода мехико. Было еще рано, даже до полудня было еще далеко. Я спросил, осмелится ли она ехать со мной до Лос-анжелеса. Минуту она, казалось, думала.

– Я только что задала этот вопрос своему светящемуся телу, – сказала она.

– И что оно ответило?

– Оно сказало: если сила это позволит.

В ее голосе было такое богатство чувства, что я остановил машину и обнял ее. Моя привязанность к ней в этот момент была настолько глубока, что я испугался. Она не имела ничего общего с сексом или стремлением к психологической поддержке; это чувство превосходило все, что я знал.

Объятие с Гордой вернуло мне ощущение, которое было у меня ранее, будто что-то во мне собиралось вырваться наружу. Что-то такое, что было отодвинуто в глубину, которую я не мог достичь сознательно. Я почти знал, что это такое, но тут же терял это, когда тянулся за ним.

В город Оаксака мы с Гордой прибыли в начале вечера. Я оставил машину на одной из боковых улочек, и мы прошли к площади в центре города. Мы искали скамейку, на которой обычно сидели дон Хуан и дон Хенаро. Она была не занята. Мы уселись там в благоговейном молчании.

В конце концов Горда сказала, что она была здесь много раз с доном Хуаном, и также еще с кем-то, кого она не может вспомнить. Она не уверена, было это наяву или просто ей снилось.

– Что вы делали с доном Хуаном на этой скамейке? – спросил я.

– Ничего. Мы просто ждали автобуса или грузовика, который подбросит нас в горы, – ответила она.

Я рассказал ей, что когда я сидел с доном Хуаном на этой скамейке, то мы разговаривали часами.

Я рассказал ей о той склонности, которую он имел к поэзии, и как я обычно читал ему стихи, когда нам нечего было больше делать. Он слушал стихи, придерживаясь того мнения, что только первую строфу и лишь иногда вторую стоило слушать; остальные строфы он считал индульгированием поэта.

Лишь очень не много стихов из сотен, которые я ему прочитал, он прослушал полностью.

Сначала я читал ему то, что мне нравилось, а именно абстрактные двусмысленные, идущие от ума стихи. Позднее он заставлял меня вновь и вновь читать то, что нравилось ему. По его мнению, стихотворение должно быть компактным, желательно коротким. Оно должно быть составлено из точных, прямых и очень простых картин.

В конце дня, на этой скамейке, стихотворение Цезаря Бальехо, казалось, всегда подводило черту под его особое чувство тоски. Я прочитал его Горде по памяти не столько ради нее, сколько ради себя.