Дар Орла - Кастанеда Карлос - Страница 13

Она высунула язык, потрясая головой с боку на бок, взвизгивая одновременно.

– Нет, не могу, – сказала она через секунду.

– Какого рода сновидениями ты занимаешься? – спросил я.

– Только теми, которые я знаю, – бросила она.

– Я рассказывал тебе, как делал их я, – сказал я. – теперь расскажи мне о своих.

– Я открываю глаза и вижу стену. Она, как стена тумана; там меня ждет Элихио. Он проводит меня через нее и показывает мне разные вещи. Я не знаю, что мы делаем, но мы что-то делаем вместе, и потом я возвращаюсь и забываю то, что видела.

– Как оказалось, что ты пошла с Гордой? – спросил я.

– Элихио сказал, чтобы я привела ее, – сказала она. – мы вдвоем подождали Горду, и, когда она вошла в свое сновидение, мы схватили и протолкнули сквозь стену ее. Мы сделали это дважды.

– Как вы схватили ее? – спросил я.

– Не знаю, – ответила Жозефина. – но я подожду тебя, и тогда ты узнаешь.

– Ты можешь схватить любого? – спросил я.

– Конечно, – ответила она, улыбаясь. – но я не делаю этого потому, что это не нужно. Я схватила Горду потому, что Элихио говорил мне, что он хочет ей что-то сказать, потому что она умнее меня.

– Тогда Элихио говорил тебе то же самое, Горда, – сказал Нестор с твердостью, какая была мне не знакома.

Горда сделала необычный жест, опуская голову, приоткрывая углы рта, пожимая плечами и подняв руки над головой.

– Жозефина рассказала тебе, что происходило, – сказала она. – я не могу вспомнить, Элихио говорит на другой скорости. Он говорит, но мое тело не понимает его. Нет. Мое тело не сможет вспомнить, вот в чем дело. Я лишь знаю: он сказал, что нагваль, который здесь, вспомнит и возьмет нас туда, куда нужно идти. Он не мог сказать мне больше, потому что времени было мало. Он сказал, что кто-то, но я не помню, кто, ждет именно меня.

– Это все, что он сказал? – наседал Нестор.

– Когда я увидела его вторично, он сказал, что все мы должны будем вспомнить свою левую сторону, рано или поздно, если мы хотим попасть туда, куда нам надо идти. Но вот он должен вспомнить первым. – она указала на меня и опять толкнула так же, как прежде. Сила ее толчка заставила меня покатиться по полу, как мяч.

– Зачем ты это делаешь, Горда? – спросил я, несколько недовольный.

– Я пытаюсь помочь тебе вспомнить, – сказала она. – нагваль Хуан Матус говорил мне, что тебя надо время от времени толкать, чтобы ты встряхнулся.

Совершенно внезапно Горда обняла меня:

– Помоги нам, нагваль, – просила она. – если ты этого не сделаешь, нам лучше умереть.

Я был близок к слезам. Не столько из-за......, сколько потому, что что-то боролось во мне, внутри. Это было что-то такое, что все время прорывалось наружу с тех пор, как мы посетили город. Мольба Горды разрывала сердце. У меня опять начался приступ того, что походило на гипервентиляцию. Холодный пот залил меня. Затем мне стало плохо с животом. С безграничной нежностью Горда ухаживала за мной.

Верная своей тактике ожидания, Горда не хотела обсуждать наше совместное видение в оасаке. Целыми днями она оставалась замкнутой и решительно незаинтересованной. Она не собиралась обсуждать даже то, что мне стало плохо. Так же поступали и остальные женщины.

Дон Хуан обычно подчеркивал необходимость дождаться самого подходящего времени для того, чтобы избавиться от чего-либо, что мы держим, и я понял механику действия Горды, хотя был недоволен ее упорством в выжидании. Это не соответствовало нашим интересам. Я не мог находиться здесь слишком долго, поэтому я потребовал, чтобы мы все собрались вместе и поделились тем, кто что знает. Она была непреклонна.

– Мы должны ждать, – сказала она. – мы должны дать шанс нашим телам добраться до решения. Наша задача – это задача вспомнить не умом, а телом. Все понимают это.

Она испытующе посмотрела на меня. Она, казалось, высматривала намек, который показал бы ей, что я точно понял задачу. Я признал, что я полностью озадачен, потому что я был чужим. Я был один, в то время как они поддерживали друг друга.

– Это молчание воинов, – сказала она, смеясь, а затем добавила примирительным тоном: – это молчание не означает, что мы не можем разговаривать о чем-нибудь другом.

– Может быть, вернемся назад к нашему разговору о потере человеческой формы? – спросил я.

В ее взгляде было недовольство. Я многословно объяснил, что должен понимать значение всего, в особенности когда участвуют незнакомые концепции.

– Что в точности ты хочешь узнать? – спросила она.

– Что угодно, что ты захочешь рассказать мне, – сказал я.

– Нагваль говорил мне, что потеря человеческой формы приносит свободу, – сказала она.

– Я верю этому, но не ощущаю этой свободы пока что.

Последовала минута молчания. Она, очевидно, следила за моей реакцией.

– Что это за свобода, Горда? – спросил я.

– Свобода вспомнить свое «я», – сказала она. – нагваль сказал, что потеря человеческой формы подобна спирали. Она дает свободу вспоминать, а это, в свою очередь, делает тебя еще более свободным.

– Почему ты еще не чувствуешь этой свободы? – спросил я.

Она щелкнула языком и пожала плечами. Казалось, она была в затруднении или не желала продолжать наш разговор.

– Я связана с тобой, – сказала она. – до тех пор, пока ты не потеряешь человеческую форму, чтобы вспомнить, я не смогу узнать, что означает эта свобода. Но, может быть, ты не сможешь потерять человеческую форму до тех пор, пока не вспомнишь. Во всяком случае, нам не следует об этом разговаривать. Почему ты не пойдешь и не поговоришь с Хенарос?

Это прозвучало так, как будто мать посылает ребенка погулять. Я совсем не обиделся. Если бы так сказал кто-нибудь другой, то я легко мог бы принять это за враждебность или жалость.

Мне нравилось быть с ней. В этом была разница.

Я нашел Паблито, Нестора и Бениньо в доме Хенаро, занятых странной игрой. Паблито болтался в полутора метрах над землей, заключенный во что-то вроде кожаного корсета или сбруи, прикрепленной к его груди и запястьям. Корсет напоминал толстый кожаный жилет.

Посмотрев пристальней, я заметил, что Паблито в действительности стоит на толстых петлях, которые свисали с его жилета подобно стременам. Он был подвешен в центре комнаты на двух веревках, переброшенных через толстую круглую потолочную перекладину, которая поддерживала крышу. Каждая веревка была прикреплена к самому корсету над плечами Паблито при помощи металлического кольца.

Нестор и Бениньо держали каждый по веревке. Натягивая веревку, они держали Паблито в воздухе, стоя лицом друг к другу. Паблито изо всех сил держался за два тонких шеста, которые были установлены на полу и удобно входили в его стиснутые ладони.

Нестор был слева от Паблито, а Бениньо справа.

Игра походила на трехстороннее перетягивание каната, на отчаянную битву между тем, кто тянул, и тем, кто подвешен.

Когда я вошел в комнату, было слышно только тяжелое дыхание Нестора и Бениньо. Мышцы на их руках и шеях вздулись от напряжения.

Паблито следил за ними обоими, взглядывая на каждого из них попеременно мгновенным взглядом.

Все трое настолько ушли в свою игру, что даже не заметили моего присутствия, а если и заметили, то не могли прервать свою концентрацию, чтобы приветствовать меня.

В течение десяти-пятнадцати минут Нестор и Бениньо пристально смотрели друг на друга в полном молчании. Затем Нестор притворился, будто кусает свою веревку. Бениньо на это не попался, а Паблито поверил. Он усилил свою хватку левой рукой и зацепился ногами за шесты для того, чтобы усилить свое положение. Бениньо воспользовался этим моментом, сделал могучий рывок как раз в тот момент, когда Паблито ослабил хватку.

Рывок Бениньо застал Паблито и Нестора врасплох. Бениньо всем своим весом повис на веревке. Нестор был перетянут. Паблито отчаянно пытался уравновесить себя. Это было бесполезно. Бениньо выиграл игру.

Паблито выбрался из корсета и подошел ко мне. Я спросил его об их необычной игре. Ему, казалось, не хотелось рассказывать. Нестор и Бениньо примкнули к нам после того, как сняли свои приспособления. Нестор сказал, что их игра изобретена Паблито, который нашел эту конструкцию в своих сновидениях, а затем построил ее, как игру. Сначала это было устройство, чтобы напрягать мышцы двоих в одно и то же время. Кто-нибудь один, по очереди, бывал подвешенным, а затем сновидение Бениньо дало им возможность переделать игру так, чтобы все трое напрягали мышцы. Они также обостряли быстроту реакции зрения, оставаясь в состоянии бдительности иногда целыми часами.