Айсберг - Касслер Клайв - Страница 18

— Это профессионалы, и уже через час после того, как мы будем мертвы, они будут сидеть с выпивкой либо в Копенгагене, либо в Лондоне, либо в Монреале.

— Что же делать? Их машина и грузовик Мундссона стоят прямо перед домом — они прикончат нас раньше, чем мы успеем открыть дверь. — Питт махнул рукой в окно. Здесь негде скрыться. Вы сами это сказали.

— Тогда мы будем бороться.

— У вас есть какое-нибудь оружие?

— Нет. Мое хобби — рыбалка, а не охота. Если только… хирургические инструменты…

Питт осмотрел инструменты.

— У нас только одно преимущество — они не думают, что мы о чем-то догадываемся. А потому мы познакомим их со старой американской игрой, которая называется «приколи ослу хвост».

Через пару минут Джонссон приоткрыл дверь, через которую был виден Питт с бинтами на голове. Джонссон обратился к белому, говорившему по-английски.

— Мне понадобится помощь. Не могли бы вы ассистировать мне?

Полицейский удивленно поднял брови и повернулся к своему напарнику. Тот полудремал. Во избежание подозрений, Джонссон оставил дверь полуоткрытой, но так, чтобы была видна только часть комнаты.

— Не могли бы вы подержать голову майора обеими руками, чтобы я не прерывался. — Джонссон перешел на исландский, — Эти американцы как дети, когда им больно.

Мнимый полицейский засмеялся и толкнул доктора в бок. Он обошел вокруг Питта и схватил его голову обеими руками.

— Ну, ну, майор Питт. Несколько надрезов, пустяки. Вот если хороший доктор отрежет вам…

Все было сделано менее чем за четыре секунды. Не говоря ни слова, Питт мгновенно схватил врага за кисти рук, а доктор Джонссон залепил ему марлевым тампоном рот и всадил в шею шприц. Полицейский попытался крикнуть, но Питт так заорал, якобы от боли во время операции, что того просто никто не услышал. Он еще раз попытался вырваться, но Питт держал его мертвой хваткой. Затем глаза его закатились, и он упал без сознания на руки доктора Джонссона.

Питт наклонился, вытащил из его кобуры револьвер и тихо подошел к двери. Он выставил оружие и рывком открыл дверь. Секунду бандит тупо смотрел на него, затем его рука метнулась к кобуре.

— Замри! — приказал Питт.

Бандит проигнорировал команду, и тогда в маленькой комнате прогремел выстрел. Оружие вылетело из рук темнокожего. Пуля оторвала ему большой палец правой руки.

— Убейте меня, майор, — вдруг закричал он. — Быстро! Прямо здесь!

Он бил себя в грудь раненой рукой.

— Так. Значит, ты говоришь по-английски. Здорово, ты ничем не выдал, что понимал все, о чем здесь говорилось.

— Убейте меня!

— Зачем торопиться? У тебя впереди возможность быть повешенным за убийство сержанта Арнарсона. Вы ведь убили сержанта?

— Да, сержант мертв. А теперь сделайте это для меня.

Джонссон молча наблюдал за этой сценой.

— Давай, четырехглазый, — сказал Питт, — мы заключим с тобой сделку. Следующая пуля войдет прямо тебе в сердце, если ты назовешь мне имя человека, который тебе платит.

Тот посмотрел на Питта как затравленное животное, покачал головой, но не произнес ни слова.

— Сейчас не война, приятель. Ты не предаешь ни своего Бога, ни свою страну.

— Вы убьете меня, майор! Я заставлю! — он двинулся прямо на Питта.

Пуля тридцать восьмого калибра вонзилась в левую ногу бандита, как раз над коленной чашечкой. Убийца начал медленно оседать на пол. Вокруг него появилась лужа крови.

— Кажется, нашему другу больше нечего сказать, — Питт направил револьвер на темнокожего.

— Пожалуйста, не убивайте его, — попросил Джонссон. — Его жизнь не стоит бремени, которое ляжет на вашу душу. Отдайте мне револьвер.

Питт, поколебавшись, отдал Джонссону револьвер.

— Я позабочусь об этих двоих и свяжусь с властями немедленно, — сказал доктор. — А вы поезжайте с Мундссоном в Рейкьявик и побудьте в постели хотя бы денька два. Это приказ доктора.

— Ваше предписание трудно выполнимо, — заметил Питт. — Вы были правы, сказав, что всполошится вся деревня.

Он кивнул в сторону дороги. Там, с ружьями наготове, стояли человек двадцать деревенских жителей.

Питт поднял руки, чтобы они были хорошо видны.

— Думаю, доктор сейчас самое время дать мне ваши рекомендации. Эти добрые люди не уверены, кто из нас — хорошие парни, а кто — нет.

Джонссон встал рядом с Питтом и заговорил по-исландски. Когда он закончил, люди опустили ружья и стали расходиться. Джонссон протянул руку, и Питт крепко пожал ее.

— Надеюсь, вы добьетесь успеха в поисках этого человека, который ответит за такое количество бессмысленных убийств, — сказал Джонссон. — Однако я опасаюсь за вашу жизнь. Вы — не убийца. Ваше слабое место — ваше отношение к жизни. Когда наступит момент, прошу вас, мой друг, будьте твердым! Да будет с вами Бог и удача!

Питт махнул рукой доктору Джонссону, повернулся и спустился по ступенькам вниз. Бьярни оставил переднюю дверь «лендровера» открытой. Сиденье было мягким и удобным, но Питт не почувствовал этого: все его тело как бы оцепенело. Как только он сел, Мундссон завел мотор, и они двинулись по узкой дороге в сторону Рейкьявика. Питт погрузился в глубокий сон, который время от времени прерывался всплесками воспоминаний: что-то сказанное им, что-то виденное им, что-то неуловимое, как мелодия, которая вертится в голове, но не вспоминается, не давало его мозгу возможности расслабиться полностью и отдохнуть.

Глава 7

Время от времени он боролся с волнами на качающейся доске: шатаясь, тащил по пляжу Ханневелла, перевязывал океанографу руку — и вновь впадал в небытие. Каждый раз, когда какой-либо момент всплывал в его памяти, как кадр из далекого фильма, он отчаянно цеплялся за эти обрывки сознания, понимая, что ничего изменить уже нельзя. «Это всего лишь ночной кошмар», — думал он, пытаясь вырваться с этого забрызганного кровью пляжа. Усилием воли он заставил себя открыть глаза, рассчитывая увидеть перед собой пустую комнату.

— Доброе утро, Дирк, — проговорил мягкий голос. — Я уже потеряла надежду, что ты когда-нибудь проснешься.

Питт посмотрел в искрившиеся улыбкой карие глаза длинноногой девушки, сидевшей на стуле недалеко от изголовья его кровати.

— Последняя пташка с желтым клювом, которая сидела на моем подоконнике, нисколько на тебя не походила, — сказал он.

Она рассмеялась, тряхнув головой так, что ее густые каштановые волосы откинулись за спину, встала и подошла к кровати так грациозно, как ртуть пробегает по извилистой трубочке. На ней было красное шерстяное платье, плотно облегавшее точеную фигурку и открывавшее скульптурно вылепленные колени. Она не была ни экзотически красива, ни чрезмерно сексуальна, но она была пикантна — чертовски пикантна, — с той дерзкой привлекательностью, которая заставляла дрогнуть каждого встречавшего ее мужчину.

Она дотронулась до повязки на его голове и мелодично пропела:

— Ты, похоже попал в жуткую передрягу? Очень больно?

— Только когда я встаю на голову.

Питт понимал причины ее неподдельного беспокойства: он знал, кто она такая. Ее звали Тиди Ройял, и ее игривая внешность могла ввести в заблуждение. Она могла стенографировать и писать на машинке по сто двадцать слов в минуту, не вставая все восемь часов в день. Именно за это, по крайней мере, он так упорно утверждал, адмирал Сандекер взял ее на работу в качестве своего личного секретаря.

Питт сел на кровати, предварительно заглянув под одеяло, чтобы проверить, было ли на нем что-нибудь надето. На нем были только спортивные трусы.

— Раз ты здесь, значит, и адмирал где-то поблизости?

— Через пятнадцать минут после получения твоего сообщения по радио из консульства, мы уже сидели в самолете, отправлявшемся в Исландию. Он в шоке от смерти доктора Ханневелла. Он так винит себя.

— Он должен встать в очередь, — заявил Питт, — так как первым в этой очереди — я.

— Он так и сказал, что ты будешь чувствовать то же самое. — Тиди старалась говорить мягко, но у нее не очень получалось. — Спрятанное глубоко внутри, сознание вины будет мучить тебя, вынуждая анализировать, как можно было бы этого избежать,