Пирожок с человечиной - Кассирова Елена Леонидовна - Страница 1

Елена Кассирова

Пирожок с человечиной

1

ПРАВДОЧКА ЖИЗНИ

Богатому прибавится. Зимой в Москве случилась новая дикая история. Но в ней было больше мяса, чем духа. Ее, в отличие от летней кремлевско-фантомасовской, не рассказывали как анекдот. Ею пугали детей.

В конце лета «ювелирная» шумиха улеглась. Журналист Костя Касаткин успокоился и блаженствовал. Катя смотрела на него влюбленно. После июльских статей Костя был знаменит. Прохожие узнавали, оглядывались и восхищенно шептали: «Касаткин пошел». Под окнами сияла, как дар небес, собственная «Субару». Гонорары за славу шли по тридцать у.е. страничка. Ни одной неприятности. Но свято место пусто не бывает.

Костя оказался талантлив, а талант – правдолюб.

Общество тоже хотело правды. Загорелый народ приехал из отпусков. Кончалась мирная предсентябрьская неделя. Еще не убивали. Жертвы и палачи покупали детям портфели. Правительство было назначено только что. В СМИ на повестке дня стояли первые разоблачения.

О поисках главной правды речь не шла. Правдоискательство времен перестройки и демонстраций по Садовому кольцу кануло в Лету. Свободу, получив, уже не ценили. Словно вышли замуж и надели сальный халат. Правда распалась на правд очки. Люди жаждали каждый своего, кто денег, кто любви.

Костя как талант жаждал, конечно, правды главной.

Но честных статей в защиту высших ценностей Касаткин не писал. Газете «Это Самое» требовалось другое. Костя не был шкурником, однако бульварная газета есть бульварная газета. Касаткин писал о быте и хотел быть с людьми.

Касаткин и вообще был человек отзывчивый и практический. К тому же практика давно опозорила теорию. Так что, решил Костя, все эти бытовые правдочки и есть правда жизни.

2

ОТ КРЕМЛЯ ПОДАЛЬШЕ

А где она, жизнь?

Соседи по дому, столетние сталинские герои, вспоминали Кремль. И в окнах кремлевские прясла и башни казались теперь Косте пережитком прошлого. Даже знаменитый подземный кремлевский город, частично расчищенный и при Сталине наращённый, не манил, хотя Костя причастился тайн, пройдя в июле под Манежем до Берсеневки. Правда, писали, что где-то между Угловой Арсенальной и Тайницкой башнями спрятана ивано-грозновская библиотека. Но Касаткин не верил. Книги собирает книголюб. Сердце у царя было известно где. Народ утешался байками об Иване грозном, но ученом. Сегодня в замуровках под кремлевскими стенами находили, одну костную труху.

Костин родной Дом на набережной был той же замуровкой с мертвечиной. Кто-то выпрыгнул из окна, кто-то сдавал квартиры и пропадал, бывшие вожди не жильцы, иностранцы и нувориши одномерны, как роботы. Жили рядом два типа неплохих, но верхний, друг детства Аркаша Блевицкий, спился и мечтал о бабе с деньгами, а новый сосед Леонид Иванович Иванов занимался компьютерным обеспечением и на выходные летал к сыну-школьнику в Итон.

А редакция домом Косте не была. Газетенка «Это Самое» после летних Костиных статей увеличила тираж втрое, взяла новых сотрудников и расширилась, арендовав еще одну бывшую коммуналку на той же площадке, сняв стену и сделав евроремонт. Мелкий еженедельник стал популярным таблоидом. Японский спонсор Канава по-европейски давал деньги и свободу.

Это бы и прекрасно. Костя считался маститым после летних статей о воровстве в Оружейке. Фамилия Касаткин овеялась ореолом кремлевских чудес. Но простота отношений с коллегами исчезла. Касаткин стал просто вывеской.

Костин друг, этосамовский моралист Борисоглебский сам был не рад, что выпестовал его. Ученик переплюнул учителя. Глеб по-прежнему вел рубрику «Вопросы и ответы». Он слал письма самому себе. Отвечал Борисоглебский остроумно, но получал гроши и завидовал касаткинской славе. Отношения Кости с Глебом дали трещину.

Фотограф Паша Паукер, немец с Урала, раньше был просто услужлив, теперь угодлив.

Редакционные девушки не понимали простых вещей, а главред Вазген Петросян принципиально держал дистанцию.

Даже когда этосамовцы с искренним интересом спрашивали Костю: «Ну, как дела в кремлевских высях?» – в воздухе все равно витал напряг.

Как всегда, спасала работа.

Наглядевшись летом на мертвецов, Касаткин жаждал людей. С сюжетами было трудно. О чем попало писать уже не хотелось, к тому же Костя стал знаменитостью. Нужно было найти свою тему.

Касаткина читали люди обыкновенные. Они действительно жили. Жили они в спальных районах. И Косте хотелось ко МКАД поближе и от Кремля подальше. Туда, где свежий дух.

Вообще-то, имелась проблема с бабушкой. Старухе требовался уход. После инсульта она ходила под себя. К тому же бабкиным плохим почкам вредили мясо, рыба, сыр, всё белковое. Но Тамара Барабанова, приживалка без места, за жилплощадь соглашалась стирать белье и готовить овощные рагу.

Костя пустил Тамару нянчить старуху и переехал к Кате в Митино. Подальше, так подальше.

Заодно хотелось уехать подальше от недавней домашней трагедии. Косте до сих пор снились три синих старушечьих трупа.

– Дурачок, – сказала редакторша Виктория Петровна. – От добра добра не ищут.

Но Касаткин искал. И доискался.

3

ЖИВИТЯ НА ЗДОРОВЬЯ

Катя снова сняла квартиру. Нашла ее в том же доме, где и раньше. Взяла за дешевизну. Платить хотела сама.

Дом был за окружной, на краю цивилизации. К нему ходил от Тушина один автобус-экспресс 777. Дальше шли кладбище, поле и лес с дымкой.

И сам дом был не дом, а город, гостиничного типа, с бесконечными коридорами и дверьми. Построил махину ЗИЛ в шестидесятые годы хрущевского фуфла. Рабочие, однако, умели жить удобно. Зиловский дом построили из кирпича, с редкими балкончиками, но большими окнами и небольшими удобной формы комнатами. Планировка была умной, но слишком экономичной. Впечатление, что все тут – одна семья.

Прежняя Катина конура на предпоследнем, «кавказском», этаже оказалась занятой. Чеченец, живший на последнем, спустился в Катину, ближе к единовер­цам. Хозяйка освободившейся верхней узнала из местных слухов, что Катя снова ищет, и, боясь кавказского нашествия, позвонила сама.

На смотрины Костя поехал тоже.

В доме действительно кипела жизнь. На стенах чернели напрысканные аэрозолем слова и белели объявления. В их подъезде среди типографских листков выделялась бумажка с крупными каракулями: «Испяку выпячку. Звонитя, ня пожалеятя».

Костя и Катя пришли одновременно с хозяйкой.

На звон ключей приоткрылись по цепной реакции и закрылись коридорные двери.

Катя посмотрела на Костю, Костя сказал: «А что ты хочешь за сто баксов в месяц?»

Вошли.

Та же, что и прошлая, удобная квадратная комнатка. Диван в пятнах, крашенная белилами тумба, друг на друге телевизоры «Эра» и «Темп», на них бутылка с пластмассовыми цветами. Кресло драное. Желтые обои – в пятнах и в тройных точечках, какие оставляют насекомые. Потолок в подтеках. На кухне капал кран.

Хозяйка, шустрая, мелкая, в платочке, подмела дохлых тараканов, но, подняв голову, посмотрела такими чистыми и на удивление синими глазами, что тут же договорились, заплатили и приняли ключи. Хозяйка ушла.

Постучались две остроглазые тетки в засаленных халатах. Долго и улыбчиво смотрели на Костю. Наверно, узнали по фото в летних газетах. Кроме того, Костино лицо красовалось теперь в «Этом Самом» над разными рубриками.

По коридору пробухало, вошла грузная и в фартуке баба на отекших ногах. От отеков ноги внизу, казалось, перевязаны нитками. Сказала, произнося рязански «е» как «я»:

– Здравсгвуйтя. Я Матрена Стяпанна. Катярина Явгеньна? Ну, и живитя на здоровья.

– Тараканов много.

– А ну их в задняцу.

Тетки исчерпали вежливость и ушли.

– Надо переклеить обои, – робко сказала Катя.

– Не надо, – сказал Костя. – Перевезешь книги, купим торшерчик «Линь-розэ», на стол – компьютер, на стену – плакат или репродукцию. Будет классно.