Дело о хитром писателе - Родда Эмили - Страница 15

Перри на мгновение прервала свои поиски, и ее поблекшие голубые глаза отрешенно уставились в пространство.

— С этим было связано что-то такое… — пробормотала она и озабоченно сдвинула брови. — Не могу никак вспомнить…

— Ничего, Перри, это не так важно, — поспешила я успокоить ее.

Она погладила меня по руке и снова принялась копаться в своей сумочке.

Я еще раз огляделась вокруг. Все здесь, в саду «Крейгенда», такое знакомое, привычное, обыкновенное. И люди заняты знакомыми, привычными, обыкновенными делами. И неожиданно отвратительные ощущения, преследовавшие меня весь день, исчезли. Здесь все было реальным. Это не был черно-красный мир Эбнера Кейна, полный таинственных совпадений, могильного холода и пугающих мыслей. В этом зеленом уголке живут обычные люди, они разговаривают, выбирают себе красивые платья, играют в шахматы, подставляют лица под солнечные лучи.

Наконец Перри отыскала свой список — крошечный обрывок бумаги, исписанный ее неровным почерком. «Лосьон для рук „Силкскин“, 2 хор. груши, 1 упак. шок. печенья», — прочитала я.

И рассмеялась. Это именно то, что мне было нужно — реальная жизнь.

Оставив улыбающуюся Перри под ее деревом, я побежала за покупками. Теперь я знала, что, когда наступит понедельник, я смогу относиться к Эбнеру Кейну, его дому и его книге более разумно и спокойно. Я не позволю снова втянуть себя в этот кошмар.

Ни в коем случае.

Глава X

ЕЩЕ ОДНА ПОТЕРЯ

В субботу позвонил Том. Его резь в животе, наконец, прошла. Ехать в больницу, к счастью, не пришлось. Я отправилась его проведать. Он сидел в садике за домом и рисовал. Выглядел он все еще бледным и больным, но, по крайней мере, уже не лежал, а сидел и, главное, улыбался.

— Я, когда шел от Эбнера Кейна домой, перехватил по дороге хот-дог, — признался он. — Скорее всего сосиска была — того. Я маме про это сначала не рискнул сказать. Потому что обещал ей, что не буду ничего есть перед обедом. Но когда речь зашла о больнице, я раскололся. И знаешь, каков результат? Хот-доги придется на время из моего рациона исключить.

Я улыбалась, слушая его. Значит, Ник был прав, и ничего странного или подозрительного в том, что у Тома заболел живот, не было.

— Слушай, — спросил он, подавшись вперед. — Что там случилось с Ришель? И еще — будто бы кровь капала с потолка, и тарелки сами по себе на пол падали? Выкладывай!

И я выложила. Он слушал, комментировал, шутил. Я смеялась. В залитом солнцем дворике Тома, где распевают птички, возятся в песочнице его младшие братья, а мама развешивает на веревке белье, то, что произошло в доме Эбнера Кейна, показалось забавной хохмой. Больше похожей на комедию, чем на фильм ужасов.

— Ты пойдешь к Эбнеру в понедельник? — спросила я, поднимаясь. — Ришель, конечно, нет, в этом можно не сомневаться.

— Не рассчитывай, что я останусь в стороне от таких событий. Да я жду не дождусь, когда появится следующая глава. Может, на этот раз и персонажу «Н», то есть Нейтану, перепадет что-нибудь ужасненькое. Было бы здорово посмотреть, как потом будет корчиться Ник.

Я опять посмеялась и ушла домой.

А в воскресенье вечером позвонил Элмо.

— Я закончил свою статью, — сообщил он. — И отец собирается ее напечатать. Он считает, что она неплохо получилась. Я туда вставил насчет наших инициалов и кое-что из истории дома. И еще про тарелки и кровь на потолке, и что Том заболел, как Тоби в книжке. В общем, про все.

— Том уже поправляется, — заметила я.

— Ну, это уже детали, — отмахнулся он.

Я засмеялась. Я хорошо знала Элмо. Ему не хотелось портить его леденящую кровь историю.

— Слушай, Лиз. Я ведь на самом деле чего звоню, — он немного помолчал, потом выпалил: — Вся эта история с подвалом, Моной Снагг и так далее…

— Можешь не волноваться, я уже по этому поводу не схожу с ума, — сказала я.

В трубке послышался облегченный вздох Элмо.

— Ну и отлично, — сказал он. — Но тем не менее я разговаривал насчет этого с отцом, и он говорит, что его отец всегда был уверен, что Тилберри Оттерс и Мона Снагг и впрямь уехали вместе. Сложили вещички, да и дернули в тот же день. Он говорит, дедушка часто, бывало, об этом рассказывал и очень смеялся.

— А что тут смешного? — не поняла я.

— Да вроде бы, этот Тилберри Оттерс был настоящий старомодный джентльмен. Очень добропорядочный, почтенный и так далее. Дед говорил, что никогда бы не подумал, что Оттерса интересовало что-то еще, кроме его коллекции марок, — Элмо опять засмеялся. — Я читал кое-что из его обзоров, и, можешь мне поверить, дед был прав — одни только марки, марки и опять марки. Причем даже в газете Оттерс писал больше о своих собственных марках, чем о чужих. «Мои экземпляры первых бразильских марок… ля-ля-ля…» Или: «я отыскал мою бесценную „Пенни Блэк“… ля-ля-ля…» Можешь себе представить. Одним словом, был просто помешан на марках. И вот тебе — пожалуйста! Никогда не знаешь, что у человека на уме.

— Как ты думаешь, а у Уилса Раиса есть тайная любовь? — хихикнула я.

— Нет, — напрочь отверг это предположение Элмо. — В данном случае, я думаю, в тихом омуте черти не водятся — он на самом деле такой, каким кажется. Ни о чем другом, кроме своих марок, не помышляет. Дай ему волю, так в нашей газете не было бы ничего, кроме заметок о марках и бридже. В пятницу он был в редакции, сдавал свой обзор, и знаешь, что он заявил отцу? Что если тот напечатает мою статью, то тем самым втянет «Перо» в сомнительные дрязги. От этого Раиса одна головная боль! К счастью, отец его не послушал.

— Не расстраивайся, Элмо, — успокоила я его. — В четверг твое имя засияет в лучах славы. А его будет по-прежнему теряться где-то на последней странице.

Элмо засмеялся, сказал мне: «До скорого!» — и повесил трубку.

Я вернулась к телевизору. Но на экране была такая беспросветная тягомотина, что через несколько минут мои мысли опять переключились на то, что сказал Элмо. Было в его словах что-то такое, что встревожило и насторожило меня.

Если Тилберри Оттерс был таким добропорядочным педантом, как могло случиться, что он сложил чемодан и уехал, даже не известив «Перо» о своем отъезде? Мне это казалось странным. Вот и Перри тоже назвала его «пожилым джентльменом». Если уж Перри считала его «пожилым», каким же старым он должен был казаться Моне Снагг! Поэтому допустить, что она в него влюбилась, было бы абсолютной нелепостью. И чем больше я старалась отогнать от себя эти мысли, тем назойливее они лезли мне в голову.

Опять зазвонил телефон. На этот раз звонила мама Тома. Ему снова стало хуже, и в школу в понедельник он не придет. И не сможет пойти с нами к Эбнеру Кейну.

Я почувствовала, что понедельник надвигается с неумолимой быстротой.

В садике перед домом Эбнера Кейна наконец закипела работа. Лишь только войдя туда, мы услышали, как за огромной кучей из веток, кирпичей, старых покрышек, жестянок из-под пива и колы и свежевыдранных сорняков кто-то с шумом орудует лопатой и киркой. «Да уж, работка — не позавидуешь», — подумала я и обрадовалась, что Эбнеру не пришло в голову поручить расчистку этих непроходимых джунглей нам. Я бы скорее согласилась работать на городской свалке, чем в этом саду.

Эбнер Кейн долго не открывал. А когда, наконец, открыл, вид у него был неважный — отсутствующий взгляд, темные круги под глазами. Он вытаращил на нас глаза так, будто не мог понять, что мы здесь делаем.

— Мы пришли приводить в порядок ваш кабинет, мистер Кейн, — напомнила ему я.

Облизнув губы, он широко распахнул дверь. При звуке ударов кирки о кирпич нервно дернул головой. Потом лицо его прояснилось.

— Ах, да! Это садовник, — невнятно произнес он. Его взгляд остановился на нас. — А вы — убирать в кабинете и печатать… Ну да, проходите. Я сейчас схожу наверх за кассетами.

Он оставил нас в залитой красным светом прихожей и вскоре вернулся с двумя кассетами.